Тризна по женщине - Холт Коре. Страница 37

Потом плачет.

Он уже все рассказал ей. Сам. Это было его единственное условие. И королева с радостью дала на это согласие.

Одни сказала:

— Раз уж мне суждено умереть, я рада, что меня убьешь ты. А ты тоже умрешь?

— Сперва я хотел умереть вместо тебя. А потом сказал, что сам лишу себя жизни. Но тогда они убьют еще троих женщин и троих мужчин.

— Нет, ты должен жить, — говорит Одни.

И рассказывает:

— Еще до того, как я стала твоей, я по ночам, когда мне не спалось, часто мечтала, будто ты великий конунг. У тебя есть жена, королева, но ты ненавидишь ее. И вот ты умираешь. Меня приносят в жертву и кладут с тобой в курган. Я была счастлива, когда мечтала об этом!

Они возвращаются в усадьбу. Там уже все спят, они заглядывают в хлев, в одном стойле спят несколько рабов. Здесь же и бродяга со своей маленькой дочкой, которую он пытается продать.

Одни начинает плакать:

— Мне так хотелось родить от тебя ребенка.

Этого не выдерживает даже он. Его плечи сотрясаются от рыданий, теперь ей приходится утешать его.

— Когда и ты тоже придешь в царство мертвых, там у нас с тобой будет ребенок.

Но его это не утешает. Он не верит в жизнь после смерти, считая, что смерть — это только смерть.

И они опять идут дальше, высоко над Усебергом и его жителями светит луна. Другая луна дробится на поверхности фьорда, третья — плывет по реке и никак не может уплыть, она гребет, но так и не двигается с места.

— Пусть будет, что суждено, — тихо говорит Одни.

Он кивает.

— Ты сделаешь это быстро?

У него вырывается сдавленный крик.

— Не обижайся на меня, но я хочу попросить тебя об одной вещи. В эти дни, что мне осталось жить, мне хочется, чтобы рядом со мной был еще один человек, кроме тебя.

Он быстро поднимает на нее глаза.

— Та девочка, Хеминг. Давай купим ее у отца, ведь он все равно продаст ее. Пусть она будет как бы нашей дочкой.

Он прижимает ее к себе и обещает купить ребенка.

И они идут дальше. Их легкие шаги почти не касаются травы, услышать их невозможно.

Над Усебергом светит луна.

Эти двое все еще ходят и ходят.

На другую ночь они поднимаются к капищу, но внутрь не заходят. С ними девочка. За капищем есть открытое место, оно заросло травой и молодыми березками. Ветер дует от березок к капищу, заметив это, Одни кивает, довольная. Она, точно дикий зверь, чует запахи. На открытом месте она становится на колени.

— Так делали в Ирландии, когда я была маленькая и жила дома. — Голос у нее очень красив, чужеземный выговор почти незаметен. — Я помню, они стояли на коленях. И что-то пели.

Он спрашивает, где они стояли на коленях, под открытым небом или в доме, она отвечает, что в доме, в огромном доме.

— Я спрашивала викингов, они говорят, что там и сейчас так делают. А вот как у нас пели, я не помню. Может, ты споешь для меня?

— Что спеть, я не знаю.

— Это неважно, просто я хочу слышать твой голос. И еще надо что-нибудь поставить передо мной, на что я могла бы положить руки.

— Положить руки, на что?

— Не знаю. Но я помню, перед нами что-то стояло, и мы клали на это руки.

Он приносит чурбак, валяющийся неподалеку, но чурбак ей не подходит. Тогда он вспоминает об одном белом камне и предлагает принести его. Камень слишком тяжел, Хемингу приходится катить его. На это уходит время. Одни с девочкой помогают ему. Девочке кажется, что это веселая игра, ей разрешили не спать ночью, и она рада этому. Одни вымыла, причесала и накормила ее.

— Пока я живу, никто больше не продаст тебя, — сказала она девочке.

— Ты будешь жить еще долго, — засмеялась девочка.

Одни наклонила голову и не ответила.

Они прикатывают камень на то место, которое понравилось Одни, и поворачивают его плоской стороной вверх. Одни опускается на колени. Девочка тоже опускается на колени. Одни наклоняет голову, Хеминг поет песнь без слов, он и сам не знает, о чем эта песнь — об облаках и деревьях, о ветре, несущемся сейчас над морем. Однажды в глубине леса он разрыл ногтями землю и сосчитал вырытые корни. В тот день он принял решение: никогда не ходить в викинги.

— Можешь еще спеть?

И он опять поет, поет, тихо звучит на ветру его песнь, и сквозь его голос, сквозь шорох ветра над вершинами им слышно, как море плещет о берег. Не двигаясь, с опущенной головой Одни стоит на коленях.

Ребенок заснул в траве рядом с ними.

Наконец она встает.

— Это неважно, что ты не помнишь всего, — говорит он.

— Конечно, ведь мой бог все равно здесь, — отвечает она.

Они возвращаются в Усеберг.

Хеминг несет ребенка на руках.

В Усеберг стекается все больше и больше народу. Это бонды из соседних усадеб — их скот пасется на выгонах возле дворов, а охота еще не началась. Оставив домашнюю работу на женщин, они идут в Усеберг. Люди стремятся сюда

— слух о близкой кончине королевы уже дошел и до них. Приезжают и новые родичи — по боковой линии, разобраться в этих родственных связях может далеко не каждый, все новые и новые корабли появляются во фьорде. Прибывшие спят на всех сеновалах. Королева приказала Хаке каждый вечер обходить усадьбу и напоминать гостям, что нельзя разводить в домах огонь. Кое-кто привез еду с собой. У других ничего нет. Клети и чуланы пустеют, кислое молоко выпивается без остатка. Медвежьи окорока, висевшие четыре года и покрывшиеся плесенью, уже отскоблили и съели. Хальвдан ненадолго ездил в Борре, он повидался со своей мрачной женой и снова вернулся в Усеберг. Он недовольно ворчит себе в бороду, что все эти гости сожрут его вместе с усадьбой.

А вот идет Одни.

Люди улыбаются ей вслед, кое-кто мимоходом норовит ущипнуть ее. Она отбивается и убегает, иногда ее доводят до слез и тут же вокруг собираются любопытные и спрашивают, чего она плачет.

— Разве ты не избранница? Ты должна терпеть.

Им легко. Жребий пал не них. Ведь ходили слухи, что королева потребует двенадцать или пятнадцать человек. На соседних мелких усадьбах люди чувствовали себя так же неуверенно, как и обитатели Усеберга. Королева могла потребовать и их жизнь, чтобы сберечь своих работников. Но теперь-то они знают, что спасены.

— Задерите ей юбки!..

— Ха-ха, она плачет!

— Вытяни ее разок хворостиной!

— А мы увидим, как тебя убьют!

— Но сначала воины…

— Я проберусь туда и буду подглядывать!

— А потом Хеминг…

— Тебе досадно, что тебя убьет именно Хеминг?

Она убегает от них, в эти дни ее поставили печь хлеб, теперь в Усеберге требуется много хлеба. Иногда ее зовет королева, ей тоже хочется свежего хлеба. Одни прибегает к ней, она раскраснелась от жары, глаза у нее блестят. Королева злобно глядит на нее.

— Почему ты такая невеселая? — мрачно спрашивает она. — Помнишь Отту? Ты-то знаешь, почему ее убили! Если б Отта была жива, она бы удостоилась чести лежать со мною в кургане. Но теперь эта честь выпадает тебе. Что же ты все время плачешь?

Хочешь, чтобы тебя выпороли?

Кликнуть телохранителей?

Ну как? Будешь улыбаться или нет?

Шире улыбку, открой рот, чтобы я видела твои зубы!

Так, так… а теперь смейся! Ну! Ты должна смеяться от счастья! Или позвать телохранителей?

Будешь смеяться, отвечай?

И Одни смеется — сухим, безудержным, безумным смехом, все громче, кто-то заглядывает в дверь и удовлетворенно кивает: Одни смеется. И по усадьбе летит слух:

— Одни позвали к королеве смеяться. Старуха еще держит усадьбу в руках! Одни полезно посмеяться. Хе-хе. Веселая девка, все хорошо, только б старуха поскорей умерла.

— Подожди, она еще и до морозов доживет. Это на нее похоже, она еще заставит нас померзнуть, когда ее будут класть в курган.

— Нет, если это случится зимой, Хальвдан выставит труп на мороз и наколотит вокруг жердей, чтобы ее не сожрали волки. А похороны отложат на весну.

— То-то Одни обрадуется.