Брать живьем! 1919-й (СИ) - Юров Сергей. Страница 32

– Наконец-то! Жду, понимаете, как какой-нибудь стражник, боюсь отойти. А мне некогда, к дочери в деревню собрался ехать.

– Утро только началось, успеете, – улыбнулся матрос. – Кто вы, позвольте спросить?

– Матвей Никифоров Дьячков. Мой флигель прямо напротив этого места.

– Вы обнаружили мешок?

– Я. Еще из окна увидел, что под кустом что-то лежит. Подхожу – мешок с поклажей. Думаю, не труп ли внутри. Сами знаете, на нашем пустыре уже два мешка с мертвецами обнаружились. Потрогал мешок, точно, человеческое тело! Ну, и послал внука в милицию.

– Мешок ночью на телеге привезли. Не слышали, как она подъехала?

– Нет, милок. Хоть мне и восьмой десяток, а на сон, слава Богу, не жалуюсь.

– Ладно, ступайте домой.

Старик посмотрел на мешок, перекрестился и поплелся через дорогу к своему дому, низенькому строению, крытому ветхой дранью. Я быстренько осмотрел землю от обочины до куста. Следы, оставленные сапогами преступника, были глубоко вдавлены в почву. Оно и понятно, такую тяжесть нес на спине!

– Судя по следам, мужик он крупный, но невысокий, – сказал я.

– Да?.. Хм-м, похоже, что так, – согласился матрос, оценив вдавленные отметины. – Ножища у него, будем говорить, приличные. – Потрогав веревку на мешке, хмыкнул: – Опять морской узел.

Мы вынули тело из мешка и положили на траву. Убитый мужчина носил поношенный коричневый костюм, бабочку в крупный горошек, черные штиблеты. Лицо утонченное, с ухоженными усиками и аккуратной испанской бородкой. Волосы на голове сплошь перепачканы кровью.

Скворцов обернулся к судебному медику. Тот стоял со своим саквояжем и внимательно присматривался к очередной жертве «пустырника».

– Порфирий Маркович, можете приступать к осмотру.

Журкин попросил меня подержать саквояж, расстегнул светло-голубой пиджак и, поддернув короткие брюки, склонился над убитым. Внимательно оглядев голову и ощупав тело, проговорил:

– Убитому не больше пятидесяти. Умер вчера около двенадцати часов дня. Причиной смерти стал удар тупым предметом в область темени. Вероятнее всего, стукнули молотком.

– «Пустырник» не заморачивается, – хмыкнул матрос. – Точно таким же макаром прикончил и тех двоих… Кто ж на сей раз попал под его молоток?.. По виду, тоже из благородных.

Скворцов пошарил в карманах убитого в надежде отыскать паспорт. Я знал со времен учебы в университете, что после революции паспортная система, как и многое другое, была объявлена наследием проклятого прошлого. Но поскольку другой единой системы учета долго не возникало, то многие продолжали пользоваться документами, выправленными в царское время.

– Как и тогда, никаких документов, денег или ключей, – вздохнул матрос. – Мы ждали, что в Угро поступят заявления о пропаже людей, но так и не дождались. Видимо, они были одинокими, либо проезжими. Боюсь, и теперь никто не озаботится заявить об исчезновении.

Журкин взял у меня свой саквояж, коснулся рукой шляпы канотье и отбыл по своим делам.

Я поднял с земли мешок, осмотрел его снаружи, потом изнутри. Внутри не было ничего, кроме нескольких стружек.

– В одном из тех мешков тоже были стружки, – заметил матрос, сворачивая из тонкой газетной полоски цигарку.

Я бросил на него внимательный взгляд.

– Спиридон Прокофьич, а не зацепка ли это?

Он закурил, несколько раз затянулся и выпустил клуб дыма.

– Хм-м, может быть… Предположим, что убийца имеет отношение к морю и столярному делу. В таком случае имеет смысл раздобыть сведения об отставных матросах и столярах.

Появились санитары. Когда они погрузили тело на подводу и поехали в морг, мы со Рундуком разбежались в разные стороны. Я решил навестить Кузовлева, а матрос вернулся в здание милиции, чтобы заполучить адреса петродарских матросов и столяров.

Бывшего сыщика я нашел в палисаднике перед домиком с лопатой в руках. На нем были видавший виды пиджак, старые брюки и стоптанные ботинки.

– Харитон Петрович! – окликнул я его.

– А-а, Данила, – разогнул он спину. – Приятно снова вас видеть!.. Проходите в дом, сейчас чайку попьем.

– Cпасибо, в следующий раз. Я к вам по делу.

Дворянин вбил лопату в землю, ополоснул руки из умывальника, прибитого к засохшему стволу вишни, и подошел ко мне. Мы обменялись с ним дружеским рукопожатием.

– Чем могу помочь? – cпросил он, улыбаясь.

Я рассказал ему о деяниях «пустырника» и попросил сходить вместе со мной в морг, чтобы попытаться опознать убитого. Кузовлев любезно согласился. Прогулка оказалась не напрасной. Удалось выяснить, что третьей жертвой убийцы cтал бывший коллежский секретарь Дмитрий Станиславович Петровский. Как мы и предполагали, он происходил из потомственных дворян, являлся сыном коллежского асессора, занимавшим до революции должность делопроизводителя при канцелярии воинского начальника.

– Он был одинок, насколько я знаю, – сказал мне Кузовлев после опознания. – Жена умерла в молодые годы, единственный сын погиб в первый же год Великой войны. Последнее время Дмитрий Станиславович жил на Базарной улице в доме бывшего купца Попова.

Я душевно поблагодарил сыщика и заскочил в здание милиции. Скворцов еще был там, составляя список горожан, занимавшихся столярным делом.

– Ай да Кузовлев! – воскликнул он, засовывая список в карман бушлата. – Теперь нам хотя бы известно, кто последняя жертва.

Мы сразу же отправились по названному адресу. Жильцы показали, что Петровский снимал в доме квартиру, состоящую из двух небольших комнат, прихожей и спальни. С помощью слесаря мы вскрыли ее. Первое, что бросилось в глаза, это чистота и порядок. Видно было, что не здесь случилась трагедия. Нашлась соседка, женщина лет сорока, которая иногда убиралась в комнатах дворянина.

– Попросит меня, ну, я и приду, – пояснила она. – Подмету, пол вымою, везде пыль притру. Обходительный был барин, царствие ему небесное, слова плохого от него не слышали… Все про женушку да сына своего убиенного мне рассказывал. Горько тужил… А это что такое? – Она уставилась на каминную полку. – Чудеса!.. Еще позавчера здесь часы большие стояли, отделанные золотом с позолоченными же канделябрами… Неужели отнес красоту такую на базар?! Ладно там, колечко или…

– А он, что, Прасковья, носил на базар фамильные драгоценности? – перебил ее Скворцов.

– Носил. То перстенек выменяет на еду, то брошку, то серьги.

Мы с матросом переглянулись. Блестки истины наконец-то мелькнули в сумраке неведения.

– Допустим, Данила, что Петровский вчера понес на рынок часы с канделябрами, – сказал матрос, выпроводив из квартиры соседку и закурив цигарку…

– Чтобы продать, либо обменять эти вещи на еду и… нарвался на «пустырника», – продолжил я. – Тот пригласил его к себе на дом под каким-то предлогом и прикончил с целью завладеть означенными ценностями!

– Выходит складно… Возьмем-ка из семейного альбома фотографию Петровского и пройдемся с ней по рынку. А вдруг удастся узнать, с кем он вчера покинул его часов этак в двенадцать.

Сказано-сделано. Мы выбрали подходящее фото и отправились на рынок. Что-то мне подсказывало, что избран верный путь. Правда, поначалу все было скверно. Одни торговцы, глядя на фото, поджимали губы, чесали в затылке и пожимали плечами, другие, едва взглянув, отрицательно качали головами. Первая удача нам улыбнулась в тот момент, когда фото оказалось перед подведенными синими глазками смазливой молодой женщины, торговавшей яблоками и грушами.

– Подходил ко мне вчера этот гражданин, – призналась она, игриво поглядывая на меня. – Бородка, усики, он это был, точно. Продала ему парочку своих груш.

– Что он нес в руках? – поинтересовался матрос.

– Cумку, а что в ней было, не ведаю.

– Куда он пошел от вас? – cпросил я.

– А вон туда, красавчик, к крупам да макаронам.

Мы поблагодарили ее, и подошли к началу ряда, где продавались на развес разные крупы, горох и макароны. Слышались зазывалки:

– Если нету ни шиша, то тогда для вас лапша!..