Верное решение (СИ) - Лучанинов Александр Сергеевич. Страница 38

Вот и получается, что никакого настоящего не существует, а человек, в сущности, живет в прошлом. Мозг, замкнутый в черепную коробку, и получающий информацию с задержкой, к которой вынужден постоянно приспосабливаться.

Но вы не подумайте. Я не какой-нибудь там философ, пытающийся доказать сложную концепцию бытия. Нет. Просто мне в голову пришла забавная мысль и я ею с вами поделился. Сейчас кто-то наверняка пошутит, что она тоже пришла с задержкой, а я возьму и посмеюсь, — Тит хмыкнул. — И знаете еще что? Говоря о том, что мы все с вами в какой-то степени живем в прошлом, я вспомнил одну историю из своей молодости. Она отлично подойдет к моему философскому трепу. И из нее даже можно будет вынести какую-никакую мораль. Но расскажу я вам ее потом. Мне просто дыхания сейчас не хватает. Нужно сделать перерыв. Хотя, чего я объясняю? Ребята из отдела маркетинга наверняка смонтируют все так, что вы ничего не заметите…

Дальнейший путь до места установки второго маячка Тит прошел молча. Он слушал завывания лилианского ветра, хруст грунта под ногами, жужжание моторов экзоскелета и мерное шипение системы вентиляции скафандра. Это были звуки его новой жизни. Вчера Тит еще не до конца осознавал это, но сейчас, после того как он заговорил о прошлом и вспомнил свою молодость, на него нахлынуло невероятное в своей интенсивности ощущение того, что он одинок. Что он уже не стоит на пороге чего-то нового и неизведанного, а давно перешагнул его, и там, впереди его не ждал никто. Ни друзья, ни родственники, ни даже ребята из отдела маркетинга. Здесь были только завывание ветра и хруст грунта под ногами. Полное, безоговорочное одиночество. Но оно Тита не пугало. Наоборот, придало ему сил, вдохновило двигаться дальше. Ведь это было не одиночество брошенного человека, того, от которого отвернулись все вокруг. Нет, это было одиночество первопроходца, что обогнал остальных, вырвался вперед.

Тит установил еще два маячка и прошел в общей сложности около пятнадцати километров, прежде чем решил остановиться на привал. На голую землю садиться он не стал. Хотя его и манила романтическая идея, поджав ноги, сидеть на собственной планете, глядя на махину газового гиганта, греющегося в солнечных лучах, но памятуя об угрожающе-низкой лилианской температуре он побоялся отморозить себе задницу, а потому просто слегка присел, зафиксировав экзоскелет в коленях, тем самым превратив его в своеобразное сидение.

Ухватившись губами за питьевую трубочку, тянувшуюся из наспинного модуля прямо в шлем, Тит сделал несколько больших глотков заранее припасенного энергетика и перевел дух. Притяжение планеты ощущалось уже не так отчетливо, как в первый день. Мозг постепенно начинал привыкать к стремящимся к полу щекам, ушам, векам. Чувство сдавленности в животе тоже ослабело, хотя и не исчезло полностью. Но вот ноги… Тит вырос и провел большую часть жизни на Марсе, где притяжение было гораздо ниже того, на которое рассчитан человеческий организм. Это оставило в его физиологии определенный след, который теперь давал о себе знать. Его не подвергавшиеся нагрузкам кости были слишком тонкими. Даже несмотря на дважды пройденную процедуру акклиматизации они все еще не справлялись с новыми задачами, что выливалось в настойчивую ноющую боль чуть ниже коленей.

Отпив еще немного энергетика, Тит похлопал ладонями себя по голеням, чтобы хоть как-то разогнать остатки крови, не выдавленные компрессионным бельем.

— Ну, бывало и хуже, — сказал он сам себе, понимая, что хлопки не помогли. — Такими темпами до палатки можно и калекой дойти… Нужно еще немного посидеть. А раз такое дело, значит самое время для обещанной истории.

Был у меня в средней школе закадычный друг. Имени я вам его не скажу, так лучше будет. Но для простоты рассказа, пускай его будут звать Остин. Так вот, какое-то время мы с этим Остином были не разлей вода. У нас с ним была одна из тех мальчиковых дружб, что кажется тверже любой скалы, пока не наступает период полового созревания, а вместе с ним не приходит миленькая девчонка, быстро доказывающая, что ничего вечного в мире не существует. Но сейчас не об этом. Да и, наверное, не об Остине как таковом. Эта история о его отце, которого я назову Джеком. Ну, чтобы у вас в голове сложился нейтральный образ. Эдакий незаполненный шаблон среднестатистического мужчины, которым в сущности Джек и являлся. По большей части.

Ведя дружбу с Остином, я частенько оказывался у него дома. Иногда мы просто забегали что-нибудь перекусить, а иногда засиживались допоздна, играя в игры. Ну, знаете, обычные детские дела. И я волей-неволей знакомился с его отцом. Джек был обыкновенным работягой, пахавшим полную смену с семи до шести, семь дней в неделю в депо, обслуживавшем вагоны «Магвея». Для тех, кто не знает, это основная сеть монорельсовых поездов, соединяющих колонии Марса. С работы Джек всегда приходил уставший, говорил мало. Только за ужином. Остальную часть вечеров проводил перед экраном, смотря всякий мусор, чтобы хоть как-то расслабиться. Баночка-другая пива были его несменными компаньонами в этом деле. Но не больше. Алкоголиком Джек не был. По крайней мере пока у нас с его сыном была дружба. Его лучше будет назвать пивным энтузиастом. Норму свою он знал хорошо, но иногда, когда денек выдавался особенно скверный, он мог принять лишнего. И тогда из него начинало выливаться все то, что успело накопиться с прошлого раза. Что самое интересное, происходило это по определенному шаблону. Я его заприметил не сразу, но после видел совершенно отчетливо.

Первым делом Джеку нужно было завестись, набрать обороты, как старому двигателю внутреннего сгорания. И начинал он обычно с того, что спорил с новостями, уличая всех тех, кого там показывали в воровстве, коррупционных заговорах, распутстве… «Все они там проститутки и жулики», так он говорил. Да, как сейчас помню. Вообще, человеческая память — удивительное дело. Тут не всегда точно можешь сказать, что на завтрак ел, зато такие вещи будто вчера случились… — Тит задумался ненадолго, после чего вернулся к рассказу. — Так, ладно, на чем это я там?.. А, да, про шаблон. К тому моменту, как Джек входил во вкус, новостной выпуск обычно уже заканчивался, и он включал что-то совсем раздражающее. Какое-то реалити-шоу или что-то в этом духе. Ну, чтобы легче было спускать пар. И вот так, сидя перед экраном с бутылкой в руке он жаловался самому себе на то, какой начальник мудак, на маленькую зарплату, да и в целом на несправедливость жизни. А когда давление в его котле спадало, он переходил к последнему этапу — докучал нам с Остином рассказами о своей распрекрасной молодости. Он заходил в комнату, облокачивался спиной о дверной косяк, перегораживая собой выход, чтобы мы не сбежали раньше времени, и спрашивал: «Чем страдаете, пацаны?» Делал он это всегда таким тоном, будто ему это было интересно, но никогда не слушал ответ. Он пропускал его мимо ушей, тут же начиная рассказывать нам о каком-то безумно увлекательном случае из собственной молодости. Да, не спорю, некоторые из его историй действительно были интересными, но только первые пару раз. А так как второй молодости у Джека не было, то и новых рассказов в репертуаре не появлялось.

Ту пору своей жизни он всегда описывал с неким трепетом, с любовью. Все тогда было лучше. И люди честнее, и воздух чище… У меня иногда складывалось ощущение, что он говорит о каком-то совершенно другом Марсе и я что-то упускаю. Но, повзрослев и немного поумнев, я понял, что это было не так.

Шаблон Джека заканчивался тоже всегда одинаково. После пары-тройки историй его батарейка садилась, и он уходил спать, чтобы утром встать как ни в чем не бывало и снова пойти на нелюбимую работу к начальнику уроду, маленькой зарплате и в целом несчастливой жизни. Чтобы накопить злости на всех вокруг и самого себя, выпить лишнего, излить душу выпуску новостей и присесть на уши своему сыну с очередной историей из распрекрасной молодости.

В те годы я особо не думал о том, что случилось с Джеком. Мне он тогда казался просто занудным выпивохой, ничего больше. Но сейчас мне его действительно жаль. Ведь этот человек застрял в собственном прошлом. Он стал его заложником. Не видя дороги вперед, Джек стал смотреть назад, в те годы, когда его молодое тело видело мир совсем по-другому. Когда кровь кипела, дружба казалась вечной, а каждая влюбленность превращалась в самую настоящую любовь. И что самое главное, похмелье на утро не вызывало желания умереть.