Колхозное строительство 5 (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович. Страница 20

На Кубе в их группу вошли ещё одна девушка и один немолодой мужчина. Оба белые. Это понятно — в США быть негром непросто. Куча мест, куда не пустят, а в их положении свобода передвижения — главное. Кубинцы в совершенстве владели американским английским, и им даже специально «портили» произношение. Они — мексиканки, знают английский на тройку по школьной программе. Кубинцы их и мексиканскими паспортами снабдили, и предупредили, что паспорта настоящие и мандражировать на таможне не надо. Ведите, мол, себя, девушки, естественно. Вы должны бояться, что вас могут не пустить, а не того, что у вас проблема с документами.

С Кубы до Мексики добирались на катере. Выплыли вечером из небольшого городка, даже скорее деревушки Ла Эсперансе на западе Кубы — из каменных зданий только собор, да несколько домов на центральной площади. Остальные постройки можно назвать лачугами. Зато везде пальмы, запах копчёной и жареной рыбы. Стоит произнести: «Эсперансе», и слюнки текут.

Рано утром, ещё в сумерках, катер ткнулся носом в причал уже на побережье Мексики, где-то недалеко от города Канкун. Это курорт, там полно американцев. Их высадили на огромной косе. С этой стороны — причалы и дома, а с противоположной — красивые пляжи с белым песком. Встретивший их товарищ проводил трёх девушек и мужчину в небольшой отель, где они зарегистрировались. Два дня купались, загорали и искали спутников для «возвращения» в США. Нашли. Трое молодых людей, скорее даже мальчиков. Окончили колледж, по-нашему — институт, и родители расщедрились на билет до Канкуна и оплату отеля. Не богатеи, обычные люди. У родителей одного — автомастерская, у второго — крохотный магазинчик, у третьего отец полицейский. Все с севера США, из Бостона. Первым делом все трое «полезли под юбку», хоть они и были в купальниках, но девушки указали на мужчину: он тренер их сборной по фехтованию и сейчас нанижет мучачос на шпагу. Юнцы отстали, но согласились лететь в Бостон вместе.

Самолёт завтра. Ну, главное не мандражировать.

Событие двадцать седьмое

Молодые выбирают имя своему первенцу. Добрыня, Ярополк, Святогор, Мстислав, Ратибор…

Дед слушал-слушал и говорит:

— А что, Русь снова в опасности?

Жириновский распоясался. Пётр даже вынужден был обратиться лично к Щёлокову, чтобы вытащить того из следственного изолятора. Честно говоря, не очень хотелось — вообще ведь потом не остановить будет. Вот только сам виноват. Ну, а раз виноват… Любопытство. Любопытство сгубило кошку. Решил посмотреть на будущего лидера ЛДПР в молодости. Интересно же! Тем более что всё равно нужно ехать в Ростов. В Ростовской области несколько крупных семеноводческих станций. Всего около тридцати, но вот крупных — пять, и все возле города. Сначала объехал зерновые станции. Можно сказать, что люди его услышали: от собственных перспективных сортов не отказались, но больше половины участков засеяны озимыми пшеницей и рожью. Чем чёрт не шутит — авось, и переживём «жаркое лето» 1972. Не придётся десятки миллионов тонн закупать в США и Канаде.

Особняком в списке стояла Бирючекутская овощная селекционная опытная станция.

Она, эта станция, выращивала семена овощей. Вот было бы смешно, если бы «овощная» станция выращивала семена плодовых деревьев. Директор провёл по полям, показывал новые сорта томатов и капусты, а Петра не отпускало чувство, что всё это ненастоящее. Играют дети в песочнице. Дома строят. Дворцы! Есть ведь разница между этими дворцами и Петергофом. Вот и здесь… Товарищи играли в песочнице.

— Ну-ка, колитесь, в чём беда? — подбодрил он лохматого товарища, что в этой песочнице директора изображал.

— Главная беда в нашей сфере связана с организацией «Сортсемовощ». Объясню как можно проще… Должна быть стройная система, селекция должна идти рука об руку с производством семян. Ведь мало вывести сорт. Семена надо подготовить к посеву. Прежде всего — размножить, доработать, откалибровать, очистить от сора. Сейчас селекцией занимаются в НИИ, на опытных станциях вроде нашей. А потом элитные семена для размножения нужно передавать в специальные семеноводческие хозяйства. Оттуда — обычным колхозам и совхозам. И вот на этом этапе — закавыка. Людей нет! Вечный некомплект в штате. Есть несколько энтузиастов, а остальные — случайные люди, да ещё пьющие или лодыри. А кого заманишь? Что у нас есть? Шесть научных сотрудников. Каковы зарплаты? Старший научный сотрудник, автор четырёх сортов лука, получает 117 рублей. Сотрудники со стажем в пять-десять лет — 102. А ведь в городе зарплата и по двести, и по двести пятьдесят рублей бывает. Как народ удержать? И квартиры там с тёплыми туалетами. Ну да чёрт с ними, с туалетами! Просто квартиры. Нам бы хоть один дом рядом со станцией, а то люди на переполненной электричке по два часа на работу добираются.

Ещё в области есть проблема, накладывающая отпечаток на рост растений: для местной воды характерна повышенная концентрация растворимых солей. В Ростовской области нет пресных водных источников, так как здесь раньше было дно моря. Приходится вносить в почву специальный мелиорант — фосфогипс. Дак не достать его! Можно в этом, впрочем, и плюсик увидеть — наши сорта устойчивы к засолению, так как буквально «с пелёнок» растения получают солёную воду в избытке.

— Дом, гипс и деньги? И будете выдавать больше и лучше? — наклонил голову набок Пётр.

— Будем, конечно. Нет, товарищ министр, так нельзя вопрос ставить — нужно оборудование. Чтобы семена подготовить к посадке, нужно оборудование — а его даже и не производят в стране. Сейчас наш единственный инструмент — тяпка.

Поговорили ещё, осадок неприятный. Как разгромили лжеучёных генетиков, так всё в разгромленном состоянии и пребывает. Нужно хоть съездить напроситься в гости на такую станцию — скажем, во Францию. Хоть посмотреть, как должно быть. Узнать, какое должно быть оборудование. Сита всякие да центрифуги. Потом наладить их выпуск в СССР — не космический же корабль.

Вот после семеноводческой станции Пётр и заглянул на Ростсельмаш. Жириновский вместе с тремя другими лидерами движения за качество выпускаемой продукции уже к этому времени успели перебазироваться из Таганрога в Ростов-на-Дону. Помог Владимиру Вольфовичу перебраться и устроиться на завод сам министр тракторный, Синицын Иван Флегонтович. Поверил в действенность метода? Его дело. Если нужен стимул в виде палки, пусть будет. Главное, чтобы качество советских комбайнов соответствовало слову. Качество!

— А колбаса у вас СВЕЖАЯ?

— Нет, молодой человек, с душком. Любите такую?

Вот и качество! Оно либо есть, либо его нет. Нужен Жириновский с командой боксёров и самбистов? Самому не верится, но вот есть же. Решил познакомиться. Ведь сколько перлов потом выдаст: «Не надо целоваться. Рот — самое поганое место». «Не надо заставлять детей учить английский, пускай лучше изучают автомат Калашникова. И тогда скоро весь мир заговорит по-русски». «Выдыхаются машины со мной. Техника не выдерживает. Вот где сила интеллекта». «Я чисто говорю нормы русского языка». Есть и любимое:

«Откуда у меня «Майбах»? Козе понятно, из Германии».

И сейчас такой. Холерик, максималист, и тормозов нет. А ещё страшный идеалист. Люди разные? «Нигде не сказано, что надо делать во время исполнения гимна — стоять, лежать или ползти. Надо Родину любить». Такой и есть. И не надо переделывать! Надо приспособить. Синицын нашёл применение. За три месяца преобразился Таганрогский завод. Ясно, что главный там — не Владимир Вольфович, а дисциплина и деньги. Но, может, без него и не получилось бы?

Так вот. Жириновский в Ростове распоясался — и трактора тут ни при чём.

При чём Жан Жиро. Француз побывал на баттле. Побывал и поснимал — и показал. Во Франции всех битломанов принялись избивать. Даже Джо Дассену досталось по физиономии — и не за то, что пел на улице песню из репертуара ансамбля «Битлз». Нет! Он просто не успел вовремя подстричься.

Но у французов свои заморочки. Политбюро тоже фильм посмотрело — и решили не показывать. Как это — в члена Политбюро, в члена ЦК и министра, да ещё и в первого космонавта кидаются помидорами?! Пётр спорить не стал — да его сильно никто и не спрашивал. Стал спорить Пельше. От него Пётр такого не ожидал. И Брежнев задумался. Вот тогда уже и спросил — нет, не у Петра, у Фурцевой.