Исповедь королевы - Холт Виктория. Страница 31

— Господин де Сен-При говорит, что дело очень срочное. Ваше величество должны немедленно вернуться во дворец.

Я вскрыла записку и прочитала: «Немедленно возвращайтесь во дворец. Чернь движется на Версаль».

Почувствовав, что меня охватывает ужас, я поднялась и взяла свою шляпку.

— Я сейчас же пойду через рощу, — сказала я.

— Господин де Сен-При приказал мне взять карету. Кое-кто из черни может быть уже в Версале. Опасность велика.

— Проводи меня до кареты, — ответила я. Молча я поехала обратно во дворец.

Когда я добралась до дворца, вернулся и король. Его охотничий костюм был забрызган грязью, но он, как всегда, оставался спокоен.

Граф де Сен-При ожидал нас с нетерпением. Он сказал:

— Времени мало. Идут женщины Парижа. Они уже на окраинах Версаля.

Вошел начальник охраны, отдал честь королю и спросил, какие будут распоряжения?

— Распоряжения? — вскричал король. — В отношении толпы женщин? Вы, должно быть, шутите.

Сен-При заявил:

— Сир, это не просто женщины. Среди них могут быть и мужчины, переодетые женщинами. Они идут с оружием — с ножами и дубинками. Они настроены угрожающе.

— Мой дорогой граф, мы не можем послать солдат против женщин, — ответил король.

Граф де Сен-При с удивлением поднял брови, затем я услышала топот сапог по лестнице, и в комнату вбежал Аксель. Он сразу же отыскал меня глазами — и его беспокойство заметно спало. Он вскричал:

— Движется толпа. Они настроены кровожадно. Королева и дети должны немедленно уехать.

Людовик улыбнулся ему, как бы понимая беспокойство любовника.

— Господин де Сен-При хочет обсудить этот вопрос, — заявил он. — Вы могли бы присоединиться к нам, мой дорогой граф.

Я чувствовала нетерпение Акселя. Ведь он же видел этих женщин. Он знал их настроение, он слышал их реплики, он понимал, что они жаждут крови — моей крови. Он догадывался также, что это выступление женщин было хитрой уловкой революционеров. Если бы шли мужчины, то солдаты открыли бы по ним огонь, но король-рыцарь никогда не позволит им стрелять по женщинам. Вожди революции хорошо учли это. Они взбудоражили женщин Парижа, задержали поставки хлеба, чтобы его нехватка дала себя знать еще острее; они усерднее, чем когда-либо, распространяли свои памфлеты с более оскорбительными высказываниями против меня.

Я была подлинной причиной похода женщин на Версаль; они хотели моей головы, они хотели вернуться обратно в Париж с королем и моими детьми — и со мной. Вернее, с моим изувеченным трупом, который по частям несла бы толпа женщин, похожих на жаждущих крови дикарей.

Я могла это понять по выражению лица Акселя. Мне никогда не доводилось видеть его таким встревоженным, и я никогда не видела, чтобы он опасался за свою собственную безопасность — только за меня.

Сен-При был осведомлен о наших с Акселем отношениях, но его единственным стремлением было сохранить монархию, и он знал, что Аксель — верный, надежный друг, и он может быть полезен. А кто способен быть более преданным, чем возлюбленный?

Сен-При немедленно созвал совещание верных министров, которые еще оставались здесь. Он заявил, что требуются незамедлительные действия. Мосты через Сену должны охраняться полком из Фландрии; Сен-Клу и Нельи должны быть удержаны. Королева с королевской семьей должны быть отосланы в Рамбуйе, а король с гвардейцами должен выступить навстречу толпе. С тысячью всадников и вооруженных солдат ему, может быть, удастся завернуть чернь, но если идущие сюда откажутся, то не остается ничего другого, как открыть огонь.

— А если это не даст результата, если в толпе окажутся вооруженные мужчины и женщины, если возникнет перестрелка? — спросил король.

— То тогда, сир, во главе войск вы должны будете отправиться в Рамбуйе. Там вы сможете разработать план по соединению с войсками в Меце.

— Гражданская война? — спросил король.

— Это лучше, чем революция, сир, — ответил Аксель.

— Это означает, что король подвергнется опасности, — заметила я.

— Мадам, — ответил Аксель, — вы подвергаетесь опасности в данный момент.

Король колебался. Я знала, что произойдет. Он выедет, но никогда не даст разрешения стрелять по женщинам. Отличный план Сен-При провалится, так как мой муж никогда не способен проявить твердость.

Я должна быть с ним. Я считала необходимым оставаться рядом. Более того, я не хотела, чтобы он столкнулся с опасностью, которую я не разделила бы.

Я повернулась к нему и сказала:

— Я считаю, нам следует быть вместе. Вы должны сейчас же отправиться со мной и со всей семьей в Рамбуйе.

Король колебался. Затем он решил, что не может просто бежать. Он должен встретиться с этими людьми. Мы продолжали обсуждение, а Аксель все больше и больше беспокоился. И вот нам сказали, что чернь уже почти подошла ко дворцу. У некоторых были с собой ножи, они выкрикивали угрозы, жаждали моей крови. Они хотели увезти короля в Париж.

— Сир, — сказал Сен-При, — если вы позволите народу забрать вас в Париж, то вы потеряете вашу корону.

Неккер, опасавшийся утратить популярность в народе, высказался против отъезда в Рамбуйе. И Людовик колебался между мнениями этих двух, то поворачиваясь и говоря Сен-При:

— Да, да, мой дорогой граф, вы правы. Мы должны…

То тут же Неккеру:

— Вы правы. Я должен оставаться дома. И мне:

— Мы должны быть вместе. Мы не должны разделяться.

Тем временем решающий момент приближался. Именно этого, как я подозревала, Людовик и желал. Его нельзя было заставить сделать выбор. Обстоятельства должны были сделать это за него. Он всегда был таким. Именно поэтому мы сейчас оказались на грани революции. Сейчас я это так ясно вижу — все шаги, приведшие к нашему падению, многие возможности, которые судьба предлагала нам, — и при выборе каждой Людовик проявлял нерешительность до тех пор, пока не оказывалось слишком поздно и решение уже больше от него не зависело.

Внизу во дворике лошади нетерпеливо били копытами, слуги ожидали распоряжений. Они продолжали ждать. Шел сильный дождь, и парижанки обмотали головы юбками, обмениваясь при этом непристойными выражениями, — они пришли за королевой.

Они в Версале — холодные, мокрые и злые, да и пьяные тоже, так как по дороге они разграбили винные лавки.

За этой толпой ехали Лафайет и Национальная гвардия. Намеревался ли он обуздать их, мы не знали. Мы никогда не были уверены в Лафайете, зная, что его действия всегда запаздывали и не приносили никакой пользы, мы подозревали, что он не так уж увлечен этой революцией, ради которой приложил столько сил. Его вдохновляли американские идеи и идеалы. Он, без сомнения, рисовал себе быстрое развитие событий, а затем создание нового государства на останках старого, в котором будут процветать свобода, равенство и братство. Но сейчас он имел дело не с колонистами, сражавшимися за идеалы свободы. Его армия впитала в себя подстрекателей и проституток, вскормленных на зависти, требовавших все время крови не потому, что они стремились к свободе, а потому, что они были охвачены жаждой мести. Лафайет был благородным человеком. Он, наверное, все понимал. Понимал, что разбудил неистовство страсти, алчность, зависть, леность, жадность, ярость и гордыню — все семь самых смертных грехов.

Но сам факт присутствия здесь Национальной гвардии со своим командиром свидетельствовал о том, что это не обычное выступление. Если цель женщин заключалась в том, чтобы расправиться со мной, то гвардейцы собирались доставить короля в Париж.

На город опустился туман, он окутывал и замок, висел клочьями, напоминая серых призраков. Участники похода на Версаль теперь полностью окружили нас. Я слышала, как они монотонно повторяли: «Хлеба, Хлеба».

Затем я услышала, что они выкрикивают мое имя. Они хотели видеть королеву. Они хотели водрузить ее голову на острие пики. Они хотели растерзать мое тело. Они бы сделали кокарды из моих внутренностей. Они бы вырвали мое сердце и принесли в Париж. Они собирались перерезать мне горло ножами, они бы забили мне глотку заплесневелым хлебом, которым вынуждены питаться, и заставили бы меня съесть его, прежде чем удушить меня.