Изумруды к свадьбе - Холт Виктория. Страница 50

«Лотэр вернулся сегодня из Парижа. Иногда мне кажется, что он презирает меня. Я знаю, что не так умна, как те женщины, с кем он встречается там. Я должна постараться узнать больше о тех вещах, которые его интересуют. О политике и истории, литературе и живописи. Хорошо бы, чтобы они не были такими скучными...

Мы сегодня поехали кататься верхом: Лотэр, Женевьева и я. Он наблюдал за Женевьевой. Я была в ужасе, что она может начать капризничать. Она такая нервная...

Лотэр уехал. Я не совсем уверена куда, но думаю, в Париж. Он не сказал мне...

Сегодня к нам с Женевьевой в замок приходили маленькие дети. Мы учим их катехизису. Я хочу, чтобы Женевьева понимала, в чем заключается ее долг как дочери хозяина замка. После занятий мы говорили об этом, и обе чувствовали себя очень хорошо и спокойно. Я люблю вечера, когда начинает темнеть и приходит Нуну, чтобы закрыть шторы и зажечь лампы. Я напомнила ей, как всегда любила в Каррефуре эту часть суток, когда она, бывало, входила и закрывала ставни... еще до того, как совсем стемнеет, так что мы не видели темноты. Я напомнила ей об этом, а она ответила: «Ты все фантазируешь, Капуста». С тех пор как я вышла замуж, она уже не называла меня Капустой...

Сегодня я ездила в Каррефур. Папа был рад меня видеть. Он говорит, что Лотэр должен построить церковь для бедных и что я должна убедить его сделать это...

Я говорила с Лотэром о церкви. Он спросил, зачем нужна еще церковь, если одна уже есть в городке. Я сказала, что папа считает, что, если церковь будет построена недалеко от виноградников, люди смогут чаще ходить туда и молиться в любое время дня. И это будет благом для их душ. Лотэр ответил, что в рабочее время они должны заботиться только о винограде. Не знаю, что скажет папа, когда я увижу его. Наверное, еще больше невзлюбит Лотэра...

Папа говорит, что Лотэр должен уволить Жака Лапэна и выслать из Гайяра вместе с семьей, потому что тот атеист. Продолжая держать Жака на работе, он как бы прощает ему грехи. Когда я рассказала об этом Лотэру, он рассмеялся и сказал, что сам будет решать, кто должен на него работать и кого выгнать, и что взгляды Лапэна его не касаются, а уж взгляды папы тем более. Иногда мне кажется, что Лотэр так сильно не любит папу, что даже жалеет о том, что женился на мне...

Сегодня я ездила в Каррефур. Папа увел меня к себе в спальню, заставил встать на колени и помолиться вместе с ним. Я часто думаю об этой комнате. Она похожа на тюрьму. Так холодно стоять на коленях на каменных плитах, что потом очень долго ноги сводит судорогой. И как он только может спать на таком жестком соломенном тюфяке? Единственное, что оживляет комнату, – это распятие на стене. Больше в комнате нет ничего, кроме кровати и скамеечки для вознесения молитв. После молитв папа долго говорил со мной. Я чувствовала себя злым, грешным созданием...

Сегодня Лотэр вернулся в замок, и мне вдруг стало не по себе. Я чувствую, что, если вдруг он подойдет ко мне, я начну кричать. Он спросил: «Что с вами?» Но я не могла ему признаться, что боюсь его. Тогда он вышел из комнаты. Я уверена, он очень рассердился. Думаю, Лотэр начинает ненавидеть меня. Я так не похожа на женщин, которые ему нравятся... женщин, которые, я уверена, у него есть в Париже. Я представляю их себе в воздушных платьях, смеющихся и пьющих вино, непринужденных женщин, веселых и источающих любовь. Это ужасно...

Прошлой ночью я очень испугалась, услышав за дверью его шаги. Я подумала, что он собирается войти в мою комнату. Мне казалось, что я вот-вот начну громко кричать от страха... но Лотэр подождал немного, потом ушел».

Итак, я прочитала последнюю запись в книжечке. Что все это значит? Почему Франсуаза так боялась своего мужа? И почему Нуну показала мне именно эту записную книжку? Если она хотела, чтобы я узнала историю жизни Франсуазы, почему не дала мне их все? Может быть, записи в этих книжках позволили Нуну раскрыть тайну смерти Франсуазы? И она лишь пыталась предупредить меня об опасности, не посвящая в то, что было известно ей самой?

На следующий день я вернула Нуну записную книжечку.

– Почему вы дали мне прочитать именно эту? – спросила я.

– Вы сказали, что хотели бы узнать бедняжку поближе.

– Однако мне кажется, что теперь я знаю ее гораздо меньше, чем раньше. У вас же есть другие записные книжки... Она продолжала делать в них записи до самой смерти?

– После этой книжечки она почти уже ничего не записывала. Я говорила ей: «Франсуаза, милая, почему ты теперь не пишешь?» И она отвечала: «Сейчас нечего писать, Нуну». А когда я сказала: «Этого не может быть!», она рассердилась и заявила, чтобы я не мешала ей молиться. Я впервые слышала от нее такие слова. И я поняла, что она стала бояться доверять бумаге свои чувства.

– Вы имеете в виду, что Франсуаза не хотела, чтобы ее муж узнал о том, что она боится его? – Она промолчала, а я продолжала: – Почему она боялась его? Вы знаете об этом, Нуну?

Она крепко сжала губы, как будто ничто на свете не могло заставить ее говорить.

Но я догадывалась, что здесь была какая-то тайна, и была уверена, что, если бы Нуну не думала, что я в какой-то мере нужна Женевьеве, она посоветовала бы мне покинуть замок. Однако понимала и то, что Нуну без колебаний пожертвовала бы мною ради Женевьевы.

Желание узнать правду стало навязчивой идеей. Но это было больше, чем просто желание узнать. Скорее безумная потребность доказать его невиновность.

Мы скакали на лошадях, когда Женевьева сказала мне по-английски, что у нее есть новости о Костяшке.

– Она, судя по всему, стала очень важной персоной, мисс. Я покажу вам ее письмо.

– Я так рада, что она благополучно устроилась.

– Да, она стала компаньонкой мадам де ла Кондер, и та ею очень довольна. Они живут в прекрасном доме, не таком, конечно, старинном, как наш, но вполне «что надо». Мадам устраивает карточные вечера, и Костяшка часто участвует в них, когда не хватает игроков. Это дает ей возможность вращаться в том обществе, к которому она по праву должна принадлежать.

– Все хорошо, что хорошо кончается.

– Вы, мадемуазель, будете рады услышать, что у мацам де ла Кондер есть племянник, очаровательный мужчина, который очень внимателен к Костяшке. Она проявляет застенчивость, когда пишет о нем. Думаю, она надеется стать вскоре мадам Племянник.

– Просто замечательно. Я часто о ней думаю. Ее так внезапно уволили, и все из-за ваших капризов.

– В письме она упоминает папу. Пишет, что очень ему благодарна за то, что он нашел для нее такое подходящее место.

– Он... нашел место?

– Конечно. Это он устроил ее к мадам де ла Кондер. Не мог же он ее просто выгнать. Как вы думаете?

– Нет, – твердо сказала я. – Он не мог ее выгнать.

Это было очень хорошее утро.

В течение следующих недель жизнь начала приходить в норму. Филлоксера была побеждена. И повсюду – на виноградниках и в городке, который зависел от их процветания, – царило праздничное настроение.

В замок пришло приглашение для всей семьи на свадьбу кого-то из дальних родственников. Граф сказал, что еще слишком слаб, чтобы ехать: он продолжал ходить с тростью. Поэтому было решено, что поехать должны Филипп с женой.

Я знала, что Клод страшно не хотелось расставаться с графом. Я как раз находилась в одном из маленьких, огороженных зеленой стеной садиков, когда они с графом проходили мимо. Мы не видели друг друга, но я слышала их голоса – особенно Клод, ибо ее голос, когда она сердилась, поднимался до пронзительных, почти визгливых нот.

– Но ведь они будут ожидать вас!

– Они поймут. Вы с Филиппом объясните им, что со мной произошло.

– Несчастный случай! Несколько ушибов! – Он что-то ответил – я не расслышала, – и она продолжала: – Лотэр... пожалуйста!

– Дорогая, я останусь здесь.

– Ты не хочешь слушать меня. Такое впечатление, будто ты...

Все-таки в Париж уехали Клод и Филипп, и я, отбросив сомнения и страхи, наслаждалась отсутствием мадам де ла Таль.