Мой падший ангел (СИ) - Алешкина Ольга. Страница 19

— А что, если я вам предложу, скажем, — он вытащил из кармана мобильник, набрал на экране цифры и повернул его ко мне. — Подобную сумму?

— Господь с вами, Станислав Иванович, — искренне недоумеваю я. — Неужто за мой голос вы готовы выложить такую прорву деньжищ?

— Вы не поняли, Аглая Константиновна, это не за голос. Это за акции. Я предлагаю отличную сделку.

— О-о… Тогда сумма слишком мала.

— Хорошо, назовите свою цену, — согласился он и замер предвкушая.

— Все деньги мира, — ляпнула я. Его брови поползли вверх, а я поправилась, уточнив: — Как вы, должно быть, уже поняли, акции не продаются.

— Ну же, Аглая Константиновна, назовите свою цену, — настаивал он. «Не выделывайся», сквозило во взгляде. — У всего есть своя цена, в том числе, и у этих акций, вряд ли вам предложат когда-нибудь больше.

— Они не продаются. И я не кокетничаю, ничуть, ответ окончательный. Попробуйте обратиться к Ярославу, может он вам уступит свою долю.

— Аглая, милая, вы кажется не поняли, — добавил он "медку" в голос, а я решительно перебила:

— Я вам не милая, и прекрасно все поняла. Не поняли, как раз вы – акции не продаются.

Отказ мой ему не нравился. Более того, ему не нравилась я, он даже не пытался это завуалировать - смотрел пренебрежительно. Ноздри его раздулись, губы сжались в тонкую линию, Юмашев стукнул несколько раз ладонью по подлокотнику, нервно отбивая ритм, и поднялся.

— Уходите? — достаточно вежливо поинтересовалась я и тоже встала, проводить. И это мое «уходите», видимо, добило его окончательно. Он повернулся и едко выплюнул:

— Слышишь, ты, кукла, какого хера ты кочевряжишься?! Состригла бабла с Кольки, так стриги до победного и сваливай! Че ты, сука, строишь из себя бизнес-леди, если ни хуя в делах не смыслишь? Бабок, сколько я предлагаю, тебе никто не отвалит, так что, не выебывайся, бери. Короче так, — ткнул он перед моим лицом пальцем, — предложение мое такое: сколько озвучивал и ещё половина того сверху. На раздумья даю день. Дальше твой пакет начнет дешеветь с каждым прожитым, имей это ввиду. Позвонишь.

Он резко отвернулся и зашагал к выходу.

— Я не позвоню, — предупредила я его, пусть даже не надеется.

— Дура, ты не понимаешь, куда лезешь, — сделал он мне ручкой не повернувшись.             

«Вот она, сколопендра из сна», — провожаю я его взглядом. С этим человеком нужно быть аккуратнее, а мне стоит поторопиться и выставить уже Ярославу свои условия.

Глава 14 Ярослав

Выяснить где была прописана Аглая до того, как вошла в наш дом, делом оказалось плевым. Маленький городишко в двухстах с хвостиком километрах. Пора бы уже познакомиться с родственничками, решил я с самого утра и покатил до места назначения.

Дорога заняла почти три часа, ещё минут двадцать ушло на поиски нужного адреса. Я кружил по улочкам недоумевая, кому это пришло в голову назвать данное поселение городом. Хотя, в провинции я бывал не часто, сравнивать особо не с чем. Удивляло лишь одно – большую часть города составляла частная застройка. Длинные улицы уж больно напоминали деревенские. Однако, в защиту стоит упомянуть замеченные высотки в центре, которые могли похвастать девятью этажами. Нужная мне улица оказалась окраиной, вдобавок дом стоял предпоследним в ряду.

Стоило на него глянуть, как становилось понятно: встречи с потенциальными родственниками ждал напрасно. Не жилой он. Но уезжать, сдаваясь, проделав такой путь, глупо, я приткнул с угла машину и вышел. Мало ли…

Сто лет не мытые окна и покосившийся забор доказывали мою теорию, но сдаваться не хотелось. Я обошел дом по кругу, с тоской поглядывая на заросший огород и согласился – двести верст проделал напрасно.

— Уж не новый ли вы хозяин? — услышал я за спиной, когда попыталась приблизиться к окнам, в попытке заглянуть внутрь.

Я повернулся на голос, женщина лет пятидесяти, стоящая у дома напротив, держала козырьком руку, приглядываясь ко мне. Выглядела она провинциально, настоящая деревенская кумушка, повязанная на голову цветастая косынка, только усиливала это впечатление.

 — Здравствуйте, — гаркнул я и ткнул большим пальцем за спину, указывая на дом: — А продается?

— А бес их знает, — крикнула в ответ она. Общаться подобным образом, занятие наиглупейшее, более того, соседка вполне могла поведать чего-нибудь любопытного, я не спеша двинул к ней, надеясь мой интерес она сочтет извинительным. Перешел улочку, разделяющую нас, а как только приблизился, она добавила: — Почитай уж пятый год никто не живет. Захиреет хатка, все бревешки почернели.

— А с хозяевами как-то можно связаться? — поинтересовался я и объяснился: — Я бы купил, место мне очень нравится. 

 — Если бы знать их, хозяев этих, может и связались бы. Это вам в палату стоит прокатиться, кому достался дом, так и не выяснилось. Ждали наперво все, приедут наследники, продадут, али жить станут, но так и не явился никто.

— И чьих вы наследников поджидали? — с полуулыбкой спросил я и указал глазами на лавку, возле дома: — Можно?

«Присаживайтесь, конечно», — дождался в ответ и расположился, надеясь на содержательную беседу. Женщина опустилась рядом и незамысловато пояснила:

— Так Надьки-пистолет.

— Почему пистолет? — фыркнул я. Что ещё за прозвище для такой глуши, более того, для женщины? Ведь неведомая Надька априори не может быть мужчиной. Соседка вздохнула и ответила:

— Палец у неё один не живой был, кривой и не гнулся. Торчал навечно прямо, ровно дуло пистолета, вот Надьку так дразнить-то и стали. А палец она сама себе изуродовала, в молотилку его по молодости сунула, говорят, нерв перебила.

Молотилки, пальцы, впрочем, как и Надьки, меня не особо интересовали, углубляться в данную тему излишне. Состариться здесь на лавочке я не планировал.

— Скажите, а Аглая Ла… — вовремя опомнился я, — Дорофеева в этом доме, когда проживала?

— Аглая, Аглая… это Глашка что ли, выходит? У Надьки мать Клавдия была, а бабку уж и не знаю, как величали. Погоди-ка, а жила одна Глаша, ниже по улице, — обрадовалась она и ткнула меня локтем в бок: — Так, то Хромова была! А тебе, говоришь, какая нужна?

— Дорофеева.

— Дорофеева, — словно эхо повторила она и задумалась.

Нет, выяснилось. Не знает она никакой Дорофеевой.

— А дети, у вашей соседки были, у Надежды? Той Аглае, про которую я интересуюсь, лет тридцать сейчас.

— Какие дети, господь с тобой! Надька баба суровая, нелюдимая, не один такую не выдержит, а все через палец этот её. Сторонилась парней, мне мама рассказывала, да так в девках и засиделась. Правда насмешила она как-то, лет ей уж, стало быть, как мне сейчас стукнуло, прибился к её берегу мужичонка, Аркаша плотник. Не местный он, из Деево, село тут неподалеку, с полгода они семьей прожили, а потом она его взашей выгнала. Ох и гнала она его, как козла вицей по всей улице провела, насмешили они тогда. Но после замужества своего неудачного, она ещё больше замкнулась, иной раз и вовсе не поздоровается пройдет. А ты дети, говоришь, вот тебе и дети! Аркаша хоть и плотником был, но ребеночка стругануть ей не успел, да и какое дитя, чай не молодуха уже. Оно, конечно, и позже быват, одна женщина из Индии вообще в шисят восемь родила, не слышали?

— Нет, не слышал. А выгнала она его за что? — заинтересовался я чужой судьбой и покачал головой мысленно. Семечек стакана мне только не хватает. Дожил, на лавках с бабками тусуюсь.

— Аркаша этот больно шустрый малый оказался. На вид-то плюгавенький, а сам ходок, ещё какой. К Ленке продавщице из киоска захаживал, Надьке и донес кто-то, а может сама Ленка и похвастала, с той дуры сбудется. Её послушать так пол района по ней сохнет.

— А родственники, братья, сестры, племянники у этой Надежды имелись, дом же мог кто-то унаследовать?

— Так може и унаследовал кто, нам доложиться только забыл. Вроде был у неё брат двоюродный или троюродный, но я не видала его ни разу, не навещал он Надежду. Надька моталась в город пару раз, мать мою за домом присматривать просила, а к ней никто не ездил, не навещал.