Наказание для продюсера (СИ) - Леманн Анна. Страница 15

— Венге отлично сочетался с бардовыми стенами коридора и внешним обликом центра. Я хотел «темный дуб», но в момент в магазине не было в наличии столько дверей этой расцветки. Пришлось бы ждать еще два месяца, а еще… — начинает он точь-в-точь, как мой папа, когда рассказывает о чем-то, что ему интересно.

Продюсер вдруг резко замолчал, чтобы в тот же момент чуть ли не крикнуть:

— Рокси, открой дверь!

— Не хочу! Я раздета!

— Чего я там не видел? — гаденько хихикает Златогорский.

— Моей секси-пижамки!

Ну, да, не очень-то она и секси, но зачем это знать продюсеру? Пусть немного пофантазирует! Не повредит…

— Поверь, я видел достаточно девушек в пижамах и без них. Одна твоя пижама ни на что не повлияет. А также, ты можешь одеться, я подожду. Да и пижаму сексуальной делает девушка, а не пижама девушку, а ты, извини, не привлекаешь меня. Так что, переодевайся! Я жду.

Я не сексуальна? Он считает меня замухрышкой?

Делать мне нечего, как переодеваться! А что если… Нет, Ксюша! Не надо об этом думать. Ксюша не смей этого делать! Ксюша!

Распустив волосы, что были собраны в пучок, руками взбиваю их, придавая объём, натягиваю пижамные шорты чуть выше, чтобы они казались больше похожими на трусики, чем на шорты. Хитро прищурившись, расстёгиваю рубашку снизу наполовину и завязываю полы под грудью. Расстегнув парочку пуговиц сверху, мысленно осеняю себя крестом и поворачиваю ключ в замке.

Надеюсь, это мне потом не аукнется.

Выпятив попку назад, грудь — вперед, соблазнительно отставляю в сторону ножку, после чего медленно открываю дверь.

— Ну, где анкета? — томно мурлыкаю и ослепительно улыбаюсь паразиту.

— Она… — удивленно моргает Владислав.

Его взгляд невольно отвлекается от моего лица, сползая ниже. Конечно, сейчас очень трудно смотреть мне в глаза! Какое-то время продюсер разглядывает меня, задерживаясь в особо интересных ему местах. Груди он уделяет больше всего времени, чуть не облизываясь на соски, которые набухли от такого внимания им. Все мое тело горело и мелко дрожало от стыда и непонятного мне чувства, но я уже не могла прекратить этот глупый спектакль.

Меня завораживало то, как он разглядывает меня. Кроме того, невероятно нравилось отвечать ему тем же. Разбитая губа уже немного поджила, и небольшая болячка напоминала ранку от герпеса. Синяк, который уже успел проступить на его щеке, был замазан чем-то, делая его чуточку меньше заметным.

Тоналка? Зачем он замазал его?

— Где анкета? — спрашиваю его, видя ее в его руках. — Тут? — указываю на свои ноги, что он рассматривал, не прерываясь, последние пару секунд. Провожу по своей ноге пальцем, гладя ее аккуратно, чуть ли не до самой коленки. — Или тут? — поднявшись вверх, вырисовываю ногтем круг на бедре по шортам. — Господин продюсер, вы меня слышите?

— Да! — отвечает он, сглотнув, и пристально смотрит мне в лицо, что ему удается с явным трудом.

— Ну, тогда где она? — спрашиваю его со смешком.

— Кто — она? — хмурится Златогорский.

— Ну, она… — продолжаю издеваться.

— Кто — она? — наш продюсер начинает злиться.

— Владислав, вы что, совсем меня не слушали, пока так откровенно разглядывали? — картинно возмущаюсь, будто не этого добивалась минутой ранее.

— Я? Я тебя не разглядывал! — протестует Златогорский.

— А что вы делали?

— Я… смотрел! — поясняет так, словно это не одно и то же.

— Разглядывал, — невозмутимо поправляю его.

— Я думал. Мысленно представлял, подойдет ли тебе то платье, что я выбрал для выступления.

— Какое платье?

Что-что, а о вещах я люблю говорить!

— Красивое, — вздыхает Владислав, изображая что-то похожее на улыбку.

Красивое… Очень содержательно!

— А если подробнее, господин продюсер? Мне нужно знать детали. Опишите это платье, — повернувшись спиной, направляюсь в номер, виляя бедрами.

Оставим месть и издевательства на сладкое. Сейчас на кону мой имидж и внешний вид, поэтому не стоит злить Златогорского.

— Черное, — произносит он, следуя за мной.

Влад садится на кровать, намеренно оставляя между нами небольшое расстояние, куда тут же втискивает подушку. Надо же, беспокоится о том, чтобы не коснуться меня. Похоже, мой фокус удался.

— А дальше? Рукава, длина юбки? — тороплю его, понимая, что он не собирается продолжать.

— Эээ… Рукава — их нет, а юбка… — он вновь бросает взгляд и продолжает, глядя на них, — выше колена.

Кажется, про платье кто-то все придумал, но мы подыграем. Зачем расстраивать бедного Нарцисса, который сейчас, кажется, сбежит?

— Выше колена… — хмыкаю задумчиво, а затем беру его руку и ложу на свое бедро. — Такая? Или… — перемещаю его дрогнувшие пальцы чуть выше, — такая?

— Роксен, что ты делаешь? — спрашивает Златогорский, тяжело дыша.

— Уточняю детали, — невинно улыбнувшись, отвечаю ему.

— Мне кажется, ты не это делаешь, а…

— А что?

— А… нарываешься на проблемы.

Вот это в точку! В десяточку.

— Нет. Что вы? — театрально удивляюсь. — Никаких иных мыслей у меня нет.

Для достоверности еще и улыбаюсь, как самый честный в мире человек, не знающий, что такое ложь, притворство и игра.

— Ну-ну… — произносит он, вынимая пальцы из моей ладони, после чего слегка отстраняется. — Давай анкету заполнять!

— Вместе?

— Ну, да! При мне, а то ты снова потеряешь ее. Скажу даже больше, я сам ее заполню с твоих слов.

— Правда? Так даже лучше, — встаю с кровати и направившись к шкафу достаю оттуда косметичку с нужными мне принадлежностями. — Я как раз хотела обновить маникюр.

— Ты же спала?

— Ну да! Спала и думала, что нужно маникюр обновить.

— Ну-ну… Приступим, — произносит он и зачитывает первый вопрос анкеты.

Глава 16

Ксюша

Целых два часа я повторно отвечала на вопросы анкеты, а Златогорский комментировал каждый мой ответ. Он даже умудрился подшутить над моим любимым красным цветом. Я в долгу не осталась и максимально долго красила ногти, стирала и опять красила, видя, как он морщится от противного запаха. Только он быстро привык к этому и пришлось искать следующий раздражающий факт в виде хрустения сухариками. Специально делала это максимально громко и противно. Продюсер кривился, но не возникал, напуганный перспективой быть вышвырнутым из номера.

— Вам идет, — замечаю словно между прочим, бросая в рот сухарик.

— Извини, что?

— Синяк вам идет, говорю. Шрамы украшают мужчину, не знали?

— Представь себе, — ухмыляется он в ответ.

— Болит?

— Только когда дотрагиваюсь, — отвечает продюсер и рукой касается синяка.

— У меня мазь есть хорошая! — говорю ему и, поднявшись, иду к чемодану, чтобы достать оттуда тюбик мази, что делает мой двоюродный дедушка, хирург по образованию.

Мазь и правда хорошая и такую ни в одной аптеке не найдешь. Я ни один раз говорила деду, чтобы собственное производство открыл, а он все отнекивается. Мол, старый и пусть дети этим занимаются, а ему некогда.

— Мази тут не помогут, — уверяет Златогорский, с сомнением глядя на баночку в моей руке.

— Эта поможет, — возражаю я, открывая посуду с вонючей, но действенной субстанцией. — Давайте, помажем?

— Может, ты знаешь, как скрыть это безобразие? Не хочу, чтобы до… журналисты увидели. Тональным кремом замазать…

— У меня нет тоналки.

— Как нет? — спрашивает он и смотрит на меня, как на инопланетянку.

— Я почти не использую косметику. Могу вам только тушью ресницы накрасить потом. Надо?

— Рокси, — он улыбается. Улыбается впервые с того времени, как мы знакомы. — Тушь не надо.

— А мазь надо? Поможет же!

Пусть помнит потом доброту мою! Упрямый осел! Сижу и уговариваю его, как будто это мне синяк поставили. Вот бы, как мама посмотреть на него, и он в миг шелковый — это только она умеет так.