Кирклендские услады - Холт Виктория. Страница 6

Только много позднее я поняла причину своей радости: в доме наконец появился кто-то, нуждавшийся в моей любви. У меня был Пятница. Тогда я еще не знала, что у меня уже был и Габриель.

На протяжении следующих двух недель Габриель регулярно наезжал в Глен-Хаус. К концу первой недели Пятница совершенно поправился: его раны затянулись, а хорошее питание довершило лечение. Спал он в корзинке в моей спальне и ходил за мной по пятам всюду, куда только мог. Жизнь моя совершенно преобразилась.

Пятница желал быть не только моим спутником, но и защитником. Его блестящие глаза глядели на меня с обожанием. Он помнил, что обязан мне жизнью, и его преданность не знала предела.

Мы совершали прогулки вдвоем – я и Пятница. Только выезжая верхом, я оставляла его дома, и когда возвращалась, он бросался ко мне с такой горячей радостью, какую прежде проявлял при встречах со мной только дядя Дик.

Габриель все еще жил в «Черном Олене» и не торопился уезжать, что меня несколько удивляло. Вообще многое в нем было мне непонятно. Даже когда Габриель, казалось, откровенно рассказывал о себе, я чувствовала, что он чего-то не договаривал. Он явно хотел в чем-то признаться, порой слова готовы были сорваться с его языка, но каждый раз он не решался; должно быть, на душе у него лежала какая-то мрачная тайна, в которой он и сам не разобрался до конца.

Мы с Габриелем очень сблизились, да и отец, казалось, был к нему расположен – во всяком случае, не выказывал неудовольствия по поводу его частых визитов. Слуги привыкли к нему, и даже Фанни не ворчала, только следила, чтобы соблюдались приличия и мы не оставались наедине.

По прошествии недели Габриель заявил, что скоро покинет наши места, однако минуло еще семь дней, а он по-прежнему был с нами. Судя по всему, он обманывал сам себя, откладывая отъезд со дня на день, изобретая всяческие предлоги.

Я ни о чем не расспрашивала его, хотя, разумеется, меня снедало любопытство. Это был еще один из усвоенных мной жизненных уроков. В пансионе любопытство окружающих часто заставляло меня испытывать мучительную неловкость, и я взяла за правило не ставить в подобное положение других. Я не лезу в чужую душу, а жду, когда мне ее раскроют добровольно.

Вот почему мы говорили главным образом обо мне, ибо Габриель не отличался особой щепетильностью в отношении других, и – странное дело! – я ничего не имела против. Я рассказывала ему о дяде Дике, герое моего детства, весельчаке со сверкающими зелеными глазами и черной бородой.

Однажды, слушая меня, Габриель заметил:

– Должно быть, вы с ним в чем-то похожи.

– Несомненно.

– Насколько я мог понять, он человек, твердо намеренный взять от жизни все. То есть он действует, не задумываясь о последствиях. Вы тоже?

– Пожалуй. Он улыбнулся.

– Вот и мне так показалось, – проронил он, и в глазах его появилось выражение, которое я описала бы как «отстраненное»' он словно бы видел меня не здесь, рядом с собой, а в каком-то другом месте и при других обстоятельствах.

Мне показалось, что сейчас Габриель наконец заговорит откровенно, но он хранил молчание, и я не стала настаивать, боясь отпугнуть его. Интуиция подсказывала, что лучше подождать.

Однако я уже поняла, что Габриель – необычный человек, и это, безусловно, должно было послужить мне предостережением. Но одиночество и царившая в нашем доме атмосфера душили меня, я тосковала по другу одного со мной возраста – и загадочность Габриеля окончательно покорила меня.

Нам нравилось, выехав на пустошь, стреножить лошадей, устроиться в тени какого-нибудь валуна и полеживать, закинув руки за голову и лениво болтая. Фанни, без сомнения, сочла бы это верхом непристойности, однако я презирала условности. Габриеля это приводило в восторг, и только позднее я поняла почему.

Встречались мы обычно в условленном месте – мне были невыносимы хитрые взгляды Фанни, которыми она одаривала Габриеля, когда он появлялся в доме. В нашем маленьком, замкнутом мирке невозможно было ежедневно проводить время в обществе молодого человека и не стать предметом пересудов. Иногда я задавалась вопросом, понимает ли это Габриель, а если понимает, то испытывает ли он такое же смущение.

Писем от Дилис не было уже несколько недель – вероятно, она была слишком поглощена собственными делами. Я же как раз решила, что могу наконец ответить ей, сейчас мне есть что сообщить. Я подробно описала Пятницу, и историю его появления, и свою привязанность к нему; но на самом деле мне хотелось поговорить о Габриеле. Моя любовь к Пятнице была простой и незамысловатой, Габриель же вызывал у меня странные, неясные чувства.

Я ждала наших встреч с несколько большим нетерпением, чем это было бы естественно для скучающей девушки, обретшей спутника для прогулок Возможно, причиной было мое постоянное ожидание какого-то невероятного откровения с его стороны. Габриеля окутывал покров таинственности, и мне казалось: вот-вот – и он поделится со мной своим секретом. Меня не оставляла мысль, что он, подобно моему отцу, нуждается в поддержке и утешении, но если отец отталкивает меня, то Габриель, когда придет время, с радостью примет мою помощь.

Разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы поведать все легкомысленной Дилис, ведь я и сама была не слишком уверена в своих догадках. Я сочинила веселое и беззаботное послание, радуясь, что в моей жизни происходят события, достойные упоминания.

Прошло три недели со дня нашего знакомства. Похоже, Габриель наконец принял какое-то решение; он заговорил со мной о своем доме, и этот разговор ознаменовал перемену в наших отношениях.

Дело происходило на пустоши и, обращаясь ко мне, Габриель нервно запускал руку в траву и выдергивал ее целыми пучками.

– Интересно, как бы вам понравился наш дом, – проговорил.

– Уверена, что очень понравился бы. Он ведь старый? Обожаю старые дома.

Он кивнул, и его взгляд опять стал отстраненным.

– Кирклендские Забавы, – пробормотала я. – Чудесное название. Наверное, люди, которые его придумали, хотели чтобы в доме всегда было весело.

Габриель издал мрачный смешок, на минуту повисла тишина, потом он заговорил – так, словно декламировал наизусть.

– Дом был построен в середине шестнадцатого века. Когда кирклендское аббатство прекратило существование, принадлежавшая ему земля досталась моим предкам. Из камней аббатства и был возведен дом. А поскольку он предназначался для утех и развлечений – подозреваю, что мои предки были людьми весьма жизнерадостными, – то его назвали Кирклендские Забавы, по контрасту с Кирклендским аббатством.

– Так ваш дом сложен из камней древнего аббатства!

– Именно так. И тем не менее от аббатства тоже немало сохранилось. С моего балкона видны замшелые серые арки. При определенном освещении можно даже вообразить что это не просто развалины… впрочем, в это и впрямь трудно поверить. Так и кажется, что среди камней скользят монахи в рясах.

– Должно быть, это очень красиво!

– Да, в этом есть очарование, как и во всякой древности, вообразите: камни дома, построенного всего триста лет назад, помнят еще двенадцатый век! Естественно, это впечатляет. Впрочем, вы сами убедитесь, когда…

Он осекся, и на его губах заиграла улыбка. Я, не умея долго ходить вокруг да около, прямо осведомилась:

– Вы хотите сказать, что я увижу ваш дом? Его улыбка стала еще шире.

– Вы же принимали меня в вашем доме – теперь я хочу принять вас в своем. – И вдруг выпалил: – Мисс Кордер мне скоро придется вернуться домой.

– А вам этого не хочется, мистер Роквелл?

– Мы ведь с вами друзья, – по крайней мере, мне так кажется.

– Мы знакомы всего три недели, – напомнила я.

– Да, но наше знакомство произошло при исключительных обстоятельствах. Пожалуйста, называйте меня Габриель.

После некоторого замешательства я рассмеялась.

– Что имя! – сказала я. – Наша дружба не изменится от того, стану ли я звать вас по имени или по фамилии. Так что ты хотел мне сказать, Габриель?