Ты постучишься в дверь мою (СИ) - Акулова Мария. Страница 14

Ксюша присела, положила бордовые розы рядом с другим, подведшим букетом, не сдержалась — коснулась ладонью земли, глубоко вдохнула. Ей казалось, что это поможет… Успокоиться, поверить, почувствовать…

Почувствовать, что он где-то есть и ему хорошо. Пусть не живой, но существует. Они ведь венчались тогда. Значит, их души связаны, если они есть — души. Значит, его душа где-то рядом быть должна. Не могла ведь ее бросить?

Недавно дождь прошел, поэтому земля оказалась сырой — осталась грязью на коже, отряхнуть ее Ксюша не решилась отчего-то. С минуту смотрела на ладонь, на которой черные комочки… Вся испачкалась, а ободок кольца не тронула…

Вторая рука непроизвольно к шее потянулась. Там теперь второе висело — Ванино.

Именно найденное на пожарище кольцо заставило Ксюшу наконец-то поверить — там был Ваня. Сгорел Ваня…

Его кольцо, которое ни с чем не спутаешь. И не потому, что они заморачивались узорами, выбирали дорогие каменья. Куда там? У них на всю свадьбу был такой бюджет, какого теперь не хватило бы на любое из колец, подаренных Бродягой позже. Но Ксюша хотела, чтобы их простые, тоненькие желтые ободки были особенными. Поэтому сама отнесла в ювелирный, в тайне от Тихомирова, заказала гравировку…

«Мой побег».

«Мой плен».

Им тогда чуть больше двадцати было, самое время для романтических глупостей. И выходи она замуж сейчас — обошлась бы без этого, но тогда так хотелось… И она не сдержалась.

Ваня гравировку увидел только в день свадьбы, сначала улыбался долго, потом одобрил. Все ведь так и было. Он стал для нее побегом — из привычной жизни, из мира, где ее перспективы предельно ясны, где нет места мятежному Бродяге. Она для него — пленом. Перекати-поле, всю жизнь сбегавший, вдруг обрел маяк, свет которого страшно было потерять из виду. Тихомирова всегда к ней тянуло, будто Ксюша набросила на шею невидимую цепь. Но он не был против — ни цепи, ни кольца, ни плена.

Теперь же все замкнулось на ней — и побег, и плен. Может поэтому никак убежать не получалось от мыслей о нем?

— Я знаю, что ты не любишь все это… Не любил то есть, но… Прости. Не могла с пустыми руками…

Ксюша поднялась, к кресту подошла, коснулась… Этот ритуал для нее был особенным и болезненным. Каждый раз, будто признание его смерти, — сердце ёкало.

— С Днем рождения, родной, — она улыбнулась сначала, а потом слезу смахнула. В прошлом году Ваня отказался свой День рождения праздновать, сказал, некогда, да и не любит он этот праздник, время и так сквозь пальцы просачивается, а это будто лишнее напоминание его скоротечности.

Ксюша же любила. И свой, и Бродяги. Старалась устроить, организовать, порадовать… Все из семьи шло, видимо. Ваня с детства не привык к тому, что есть в этом дне что-то особенное, Ксюша же, любимые ребенок, каждый год ждала магии, и каждый год ее получала.

Позже хотела и Ваню к такому же отношению приучить, но не успела. А может и вовсе не смогла бы. Он ведь упрямый был… До ужаса…

— Мне так много сказать тебе надо…

Вокруг не было людей, да и не удивительно — редко кто к кладбищенским воротам с открытием приезжает, только она…

— Я решила, что рожу. Уже курс начала. Ем, — усмехнулась снова, представляя, как Ваня хмыкнул бы, услышь он это емкое «ем». — Пока только отцу сказала, мама будет в истерике. Понимаю ее. Ты тоже не одобрил бы. Конечно. Я и сама не слишком одобряю, но решила… Не планирую жалеть. Рожу. Воспитаю. Не знаю, когда сюда приведу, но врать не буду. Если все хорошо будет — ближе к своему Дню рождения рожу. Будет мне подарок. А еще… — Ксюша вздохнула прерывисто, рука с дерева соскользнула… — Производство закрывают, Вань… Не нашли доказательств поджога. Это еще не официально, но шансов, что передумают, нет. И Кирилл разводиться решил… И все как-то так… Глупо, летит куда-то к чертовой бабушке… Боюсь, накроет с головой… И за твоей спиной уже не спрячусь… — Ксюша затихла на минуту, снова на руки свои посмотрела, отряхнула подсохшую грязь наконец-то, потом на фото. — Может я к тебе, Вань, а? — вопрос задала, который приходил на ум иногда. Приходил, стервец. Когда совсем туго становилось. Когда сложно было с собой совладать. Когда тоской накрывало с головой. Когда казалось, что легче таблеток каких-то наглотаться, чтобы чистенько и без страданий… Пока хватало силы бороться. Хотя и не бороться толком, так, переждать… Ксюша смогла опытным путем определить — волнами накатывает, потом отпускает чуть-чуть. Надеялась, когда беременна будет, и вовсе накатывать перестанет. Все же в ней всегда ответственность жила, местами даже чрезмерная. — Ладно… Не слушай дуру, Вань. Это я так… Дразню, наверное… Все думаю… А вдруг ты шутишь? Вдруг не навсегда ушел? Вдруг смогу тебя заставить из-за угла выглянуть, улыбнуться лукаво, сказать: «поймалась, Принцесса?». Так хочу, Вань… Ты только скажи мне, где тот угол? Есть он?

Глупо было ждать ответа.

Глупо было боль испытывать, вслушиваясь в звенящую тишину осеннего кладбища…

Ответа не было и быть не могло. Только шелест листьев на фоне…

В сумочке телефон завибрировал, Ксюша полезла за ним неохотно, увидела, что Максим, взяла.

— Слушаю тебя…

— Холодно ведь, Ксения Игоревна…

Улыбнулась грустно. Какой он все же заботливый. Вроде бы за зарплату человек работает, а никто вот так о ней… Никто не знает столько, никто не беспокоится так.

Все как-то вроде бы о ней, но на самом деле о себе, а он… Другой совсем. И так искренне верит, что предал, когда отвозил Ваню с девицей в тот дом… Удивляется, что она терпит его рядом, что отчего-то доверяет… А она не терпит. Знает, что если кто-то был с Ваней — это было нужно. Вот только, кто это был, — так до сих пор и не выяснили.

— Иду скоро, не переживай.

Скинула, напоследок еще один взгляд на фото мужа бросила. Плотнее в плащ укуталась, пошла по выложенной плитами дорожке обратно в сторону ворот.

— С Днем рождения, родной. С Днем рождения…

Этот шепот уже куда-то вдаль посылала, радуясь, что поднявшийся ветер быстро сушит слезы, собирающиеся в уголках глаз…

Чтобы не сойти с ума, Ваня отжимался. Как сумасшедший, ставя все новые и новые рекорды, разнообразя хлопками, «прыжками», сложными комбинациями и прочей ерундой. Вот и сегодняшний день начал с очередного рекорда. Идиотского и бессмысленного.

Изгалялся над организмом, пока не упал на пол, раскинув руки, устремив пустой взгляд куда-то в дверь своего навязанного жилья.

Понимал, что злиться бессмысленно, а главное — не на кого, по сути, но…

Ему с каждым днем все сложней становилось.

Данилов ничем толком не радовал, Макс только дров в костер подбрасывал своими новостями из жизни Ксюши… Хочет сделать ЭКО… Кир клинья подбивает… Похудела… Посерела… Походы к психологу забросила…

Каждая новость ножом по сердцу.

— С Днем рождения, Бродяга… — прохрипел, не сказал даже. Осточертело все. Хуже горькой редьки. И уже не спасали мысли, что это все во благо, и совсем скоро…

Логику Данилова можно было понять — он надеялся, что хотя бы закрытое производство заставит тех, кто так хотел его смерти, зашевелиться, потому что пока все было тише воды… Но они ведь зачем-то хотели это сделать? Вероятно, чтобы напасть на бизнес, пока он ослаблен. Но, отчего-то, не нападали.

Ни одно подозрение следствия не оправдалось. Вели всех. Начиная с Ксюши и ее родителей, заканчивая Кириллом с его Альбиной. Никто, ни один человек не дал зацепку. Ни странных встреч, ни подозрительных телефонных звонков, ни новых людей в окружении…

Значит, человек, который сначала пытался отравить вином, а потом дважды подорвать машину, по-прежнему неизвестен. И по-прежнему потенциально опасен.

Чуть ли не главным аргументом, благодаря которому Ваня согласился на инсценировку собственной кончины было то, что, по мнению Данилова, это должно было уменьшить риски для Ксюши. Это ведь она чуть не выпила то вино. Она в один из дней могла взять его машину. Эти попытки были так нелогичны… Путали карты — настораживала безалаберность преступника, плохо изучившего объект, с другой стороны — следы-то он заметал профессионально.