Бомба времени - Лаумер Кейт. Страница 30

Крупный парень с зарослями черных волос на груди поднялся мне навстречу.

— Мотай отсюда, парень, — сказал он. — Тут частная вечеринка.

— Но я просто хочу посидеть с вами, — сказал я. — Смотрите, я принес сосиски.

ЗАКРИЧАЛА ДЕВУШКА, а горилла с волосатой грудью стал осыпать меня прямыми ударами и хуками, которые я ловко поймал подбородком. Затем я упал на спину и получил пинок в зубы, прежде чем стер из существования всю эту группу. Я выплюнул песок вместе с кровью, и попытался насладиться одиночеством, тихой ночью и полной луной, висящей над водой, и почти добился прогресса, но тут какое-то насекомое вонзило мне жало как раз под лопатку, туда, где я не мог его достать. Я на время стер всю животную жизнь и решил поразмышлять.

Я просто пошел не в том направлении. Мне нужно всего лишь место, в которое я могу вписаться, место, где жизнь проста, спокойная, и где найдется для меня местечко. А что может быть лучше, чем мое собственное прошлое?

Я пустил свои мысли скользить назад, по следам моей памяти, в тот далекий летний день в небольшом школьном здании на грунтовой дороге. Мне было восемь лет, я носил штанишки и кроссовки, рубашку и галстук, и сидел, положив руки на парту с вырезанными инициалами, в ожидании звонка. Звонок зазвонил, и я выскочил во двор в восхитительное сияние юности, и тут же налетел на детину втрое больше меня, с взлохмаченными рыжими волосами и свинячьими глазками. Он схватил меня за волосы, с силой провел костяшками пальцев туда-сюда по моему скальпу — жутко больно, — повалил меня на землю, сел сверху, и я почувствовал, что мой нос съехал набок.

Тогда я сковал его цепями, сбросил на него семнадцатитонный молот и снова остался один.

Опять не то. Это вообще плохая идея. Это же не столкновение с реальной жизнью, со всеми ее радостями и огорчениями. Это всего лишь уловка. Тот парнишка должен был иметь хоть какие-нибудь шансы ответить. Жизнь — это когда человек сталкивается с человеком, свободное взаимодействие личностей — вот что делает жизнь полной, богатой...

Я сделался под метр восемьдесят ростом, с великолепной мускулатурой, золотыми витками волос и квадратным подбородком, но Свинячьи Глазки вышел из переулка с отрезком железной трубы и разбил мне голову. Я облачил себя в доспехи со стальным шлемом, а он подкрался ко мне сзади и всадил кинжал в зазор между двумя пластинами брони на поясе. Я отбросил броню, обернулся черным поясом и встал в боевую стояку, а он выстелил мне в левый глаз из пистолета.

Я стер всю эту дребедень и вернулся на пляж.

Достаточно импульсивных поступков, строго сказал я себе. Не нужен бой один на один, если ты хочешь просто развлечься. Ведь если ты проиграешь — то это неприятно, а если всегда побеждаешь — к чему тогда вообще стараться?

Я не нашел на это хороший ответ. Это воодушевило меня, и я продолжал.

То, что ты на самом деле хочешь, так это простых товарищеских отношений, без всякой конкуренции. Просто теплота человеческого общества на неконкурентной основе.

И я тут же стал сразу центром толпы. Люди вокруг ничего не делали, просто толпились. Теплые, задыхающиеся тела сдавили меня со всех сторон. Я чувствовал их запахи. Это было совершенно естественно, ведь у тел действительно есть запахи. Кто-то наступил мне на ногу и пробормотал: «Простите». Еще кто-то наступил на другую ногу и уже не извинился. Потом какой-то человек упал и умер. Никто не обратил на это внимания. Я бы тоже не обратил внимания, но беда в том? что этим человеком был я. Так что я снова очистил сцену, сел на бордюр и смотрел. Как печальный городской солнечный свет падает с неба на декорации, и ветер дует вдоль улиц. Это был мертвый, грязный город. Машинально я очистил его, удалив грязь даже с фасадов зданий.

Но лучше не стало.

Теперь это был мертвый, чистый город.

Вершиной человеческих товарищеских отношений, подумал я сам себе, является желанная, нежная девушка, достигшая возраста полового созревания и расположенная к тебе.

ЕСТЕСТВЕННО, Я тут же очутился в своей квартире в пентхаусе, тихонько играл магнитофон, на столике стояла бутылка охлажденным вином, а на просторных подушках кушетки рассеянно и непринужденно откинулась она. Высокая, красивая, с пышными каштановыми волосами, гладкой кожей, огромными глазами и маленьким носиком. Я разлил вино по бокалам. Она сморщила носик и зевнула. Зубки у нее были белые и тоже прекрасные.

— Черт побери, у тебя что, нет записей получше? — спросила она.

Голос у нее оказался высоким, тонким и капризным.

— А что бы ты хотела? — спросил я.

— Не знаю. Что-нибудь клевое. — Она зевнула и посмотрела на тяжелый изумрудный браслет у себя на запястье. — Ну, ничё так, — сказала она. — А сколько он стоит?

— Мне он достался бесплатно. Приятель занимается ювелиркой.

Это рекламный образец.

Она сняла браслет и бросила его на пушистый ковер.

— У меня ужасно болит голова, — пожаловалась она. — Поеду домой. Вызови мне такси.

Это показывает, что ты на самом деле думаешь о девушках, которые клюют на пентхаусы и хай-фай магнитофоны, сказал я себе, стирая ее из реальности одним мановением руки. На самом же деле тебе нужна домашняя девушка, милая, скромная, невинная.

Я подошел к крыльцу белого домика, в окошке которого горела свеча. Она встретила меня на пороге с тарелкой свежих кексов. Пока мы ужинали маисовым хлебом, фасолью с кусками деревенского окорока, она болтала о своем саде, своем шитье и своей кулинарии. Потом она мыла тарелки, а я вытирал их. Затем она плела кружева, пока я сидел у огня и смазывал сбрую или что-то подобное. Через какое-то время она сказала: «Ну, доброй ночи» и вышла из комнаты. Я подождал пять минут и последовал за ней. Она расстилала лоскутное одеяло, причем сама уже была в толстой шерстяной ночной рубашке до щиколоток и распущенными волосами.

— Сними рубашку, — сказал я.

Она сняла. Я посмотрел на нее. Она была во всем женщина.

— Давай-ка ложиться спать, — сказал я.

Так мы и сделали.

— А ты ничего не хочешь мне сказать? — спросил я.

— Что именно?

— Как тебя зовут?

— Ты еще не дал мне имени.

— Тогда ты — Чарити. Откуда ты, Чарити?

— Ты не сказал мне.

— Ты из Дотана [3]. Сколько тебе лет?

— Сорок одна минута.

— Чушь! Тебе, ну... двадцать три года. Ты жила полной, счастливой жизнью, и вот теперь ты со мной, с тем, о ком мечтала всю жизнь.

— Да.

— И это все, что ты скажешь? Разве ты не счастлива? Или печальна? У тебя что, нет своих мыслей?

— Конечно, есть. Меня зовут Чарити, мне двадцать три, года, и я здесь с тобой...

— А что ты сделаешь, если я ударю тебя? Или подожгу дом? А что, если я скажу, что собираюсь перерезать тебе горло?

— Все, что скажешь.

Я сжал ладонями виски и подавил яростный вопль.

— Минутку, Чарити, это не правильно. Я не хотел сделать тебя автоматом, просто повторяющим мои слова. Будь настоящей, живой женщиной. Реагируй как-нибудь на меня.

Она натянула одеяло до подбородка и закричала...

Я СИДЕЛ в кухне один, выпил стакан холодного молока и громко вздохнул.

Нужно все хорошенько продумать. Ты можешь сделать все, что захочешь. Но ты пытаешься сделать это слишком быстро, слишком много навешиваешь ярлыков и шаблонов. Фокус в том, что все должно развиваться медленно, нужно складывать детали, подгонять их друг к другу, делать реальными...

Тогда я продумал небольшой городок на Среднем Западе, с широкими улицами и просторными, старыми каркасными домами под большими деревьями, тенистые дворики и сады, не для вида, а просто для удобства, где можно лежать в гамаке, ходить по траве и рвать цветы, не чувствуя, что выстроенный эпизод.

Я шел по улице, принимал все вокруг, привыкал к нему. Стояла осень, где-то жгли сухую листву. Я поднялся на холмик, вдыхая ароматный вечерний воздух и чувствуя себя живым. Над газоном перед большим кирпичным домом на верху холма плыли нежные звуки фортепиано. Там жила Пурити Атватер. Ей было семнадцать лет, она была самой симпатичной девушкой в городе. Мне захотелось немедленно зайти к ней, но я сдержался.