Хроники Нарнии. Вся история Нарнии в 7 повестях - Льюис Клайв Стейплз. Страница 8

Теперь, в лесу между мирами, королева изменилась – стала бледнее, настолько бледнее, что красота её поблекла. Дышала она с трудом, словно здешний воздух был ей противопоказан. Дети почти совсем не боялись её.

– Отпустите мои волосы! – воскликнула Полли. – Что вам нужно?

– Да, пустите её! – поддержал Дигори. – И немедленно!

Вдвоём они были сильнее, чем она (во всяком случае здесь), и им удалось вырвать волосы из её рук. Она отпрянула, задыхаясь; глаза её горели злобным страхом.

– Быстро! – сказала Полли. – Меняй кольцо и ныряй!

– Помогите! – закричала колдунья, но голос её был слаб. – Пощадите меня! Возьмите с собой! Не оставляйте в этом страшном месте! Я тут умру.

– Рады бы, – важно сказала Полли, – но государственные интересы не позволяют… Как у вас, когда вы убили тех людей. Быстрее, Дигори!

И они переменили кольца, но тут Дигори сказал:

– Ах ты, господи! Что же мы делаем? – Волей-неволей он немножко жалел королеву.

– Не дури, – ответила Полли. – Честное слово, она притворяется. Скорей!

И они ступили в пруд, ведущий домой («Хорошо, что мы его пометили», – подумала Полли), но Дигори почувствовал, что к уху его прикоснулось что-то холодное. Когда очертания нашего мира уже выплывали из мглы, он понял, что его держат за ухо двумя пальцами, и стал вырываться, брыкаться, но тщетно – по-видимому, колдунья вновь обрела свою силу. Наконец перед ними возник дядин кабинет и сам дядя, взирающий в изумлении на невиданное существо, которое Дигори доставил из другого мира.

Понять его можно. Королева вполне оправилась, и здесь, среди обычных земных вещей, вид её был поистине страшен. Дети тоже не могли оторвать от пришелицы глаз. Прежде всего поражал её рост – до сих пор дети не понимали, как она огромна. «Вроде бы и не человек», – подумал Дигори, и был прав, ибо в жилах властителей Чарна течёт и кровь великанов. Ещё сильнее поражала её красота, её гордыня и дикая ярость. Дядя кланялся, егозил, почти плясал перед ней, казался совсем ничтожным, однако Полли заметила, что они чем-то похожи. Похожи они были именно тем, чего не нашла королева в лице Дигори. Хоть одно хорошо: теперь дети не боялись дядю Эндрю, как не испугается червя тот, кто видел змею, коровы – тот, кто видел бешеного быка.

«Тоже мне чародей! – подумал Дигори. – Вот она – это я понимаю».

Дядя всё кланялся, угодливо потирая руки. Он хотел бы сказать что-нибудь учтивое, но не мог – во рту пересохло. Опыт оказался успешнее, чем ему хотелось; всё же дядя не ждал опасностей для себя. Столько лет колдовал, стольким вредил, но такого с ним не бывало.

Наконец колдунья заговорила негромко, но так, что задрожали стены:

– Какой чародей привёл меня в этот мир?

– Э… э… хм… мэм, – пролепетал дядя, – чрезвычайно польщён… премного обязан… почитаю за честь… э… э… э…

– Где чародей? – крикнула королева. – Отвечай, шут!

– Э… э… это я, мэ-э-эм. Надеюсь, вы простите этих мерзких детей. Поверьте, я ни сном ни духом…

– Ты чародей? – переспросила королева, сделала один огромный шаг, схватила старика за седые лохмы и откинула назад его голову.

Лицо его она изучала долго, как и лицо Дигори. Дядя моргал и нервно облизывал губы. Насмотревшись, она отпустила его, так что он стукнулся спиной о стену, и сказала:

– Так. Чародей… своего рода. Стой прямо, пёс! Помни, перед кем стоишь. Кто научил тебя колдовству? Королевской крови в тебе нет.

– Э… а… не то чтобы королевской… – забормотал дядя. – Но мы, Кеттерли, древнего рода… старый, знаете ли, род… из Дорсетшира…

– Хватит! – крикнула колдунья. – Я знаю, кто ты. Ты мелкий колдун-недоучка, и колдуешь ты по книгам. В сердце твоём и в крови нет колдовского дара. Там, у себя, я управилась с такими тысячу лет назад. Здесь – разрешу тебе служить мне.

– Пре-премного обязан… очень рад… верьте совести, – пролепетал дядя.

– Много болтаешь! Вот тебе первая служба. Вижу, тут большой город. Немедля раздобудь колесницу, или ковёр-самолёт, или объезженного дракона – словом, то, что годится для ваших королей и вельмож. Потом доставь меня туда, где я найду рабов, драгоценности и одежды, приличествующие моему сану. Завтра начну завоёвывать ваш мир.

– Я… э… а… закажу сейчас кеб, – выговорил дядя.

– Стой! – приказала колдунья, когда он направился к двери. – Не вздумай предать меня. Я вижу сквозь стены и сквозь череп. Если ты мне изменишь, я наведу такие чары, что, где бы ни присел, сядешь на раскалённое железо, где бы ни стал, станешь на лёд. Ступай!

Дядя вышел, очень похожий сейчас на поджавшую хвост побитую собаку.

Дети боялись, что королева обратит свой гнев на них, но она, по-видимому, забыла, что случилось в лесу. Я думаю (и Дигори тоже думает), что ум её просто не мог ни вместить, ни удержать такого мирного места, и, сколько вы её туда ни берите, как долго ни держите, она ничего о нём знать не будет. Сейчас она детей не замечала. Смотрите: там, у себя, она совсем не замечала Полли, потому что пользы ждала лишь от Дигори. Теперь, когда ей служил дядя Эндрю, она не замечала и мальчика. Должно быть, все колдуны такие. Им интересны только те, кого можно использовать; они очень практичны. Итак, в комнате царило молчание, и только королева сердито постукивала об пол ногой. Наконец она сказала как бы про себя:

– Что он там делает, старый дурень? Ах, кнут не захватила! – И кинулась из комнаты, не глядя на детей.

– Ой! – радостно выдохнула Полли. – Ну, я пошла, очень поздно. Может, я ещё загляну.

– Да-да, приходи скорее, – попросил Дигори. – Какой ужас, когда она тут! Надо что-то придумать.

– Пускай твой дядя думает, – сказала Полли. – Он же всё затеял.

– Только ты приходи, а? Не бросай меня, я сам не выкручусь!

– Я пойду сейчас по туннелю, – сказала Полли довольно холодно. – Так быстрее. А если ты хочешь, чтобы я вернулась, попроси прощения.

– Это как же? – удивился Дигори. – Только свяжись с девчонками… Да что я сделал?

– Ничего, – ехидно заметила Полли. – Так, чепуха, руки мне вывернул, как разбойник… и позвонил в этот колокол, как идиот… и в лесу дал ей себя схватить, когда мы ещё в пруд не прыгнули… а так – ничего!

– Вон что! – ещё сильней удивился Дигори. – Ладно, я виноват. Вообще-то я правда жалею, что позвонил в этот колокол. Слышишь, я попросил прощения. Значит, ты приходи, не бросай меня. Хорош я буду, если ты не придёшь.

– А тебе-то что? Это же мистеру Кеттерли сидеть на железе и стоять на льду.

– Да не в том дело! Мама – вот что важно. Представь себе, что эта к ней ворвётся! Насмерть перепугает…

– Правда, правда! – совсем иным тоном сказала Полли. – Ну хорошо. Мир, мир навсегда, и так далее. Я приду… если смогу. А сейчас мне пора.

И она нырнула в проход, который казался теперь не загадочным, а самым что ни на есть будничным.

Мы же с вами вернёмся к дяде Эндрю.

Когда он шёл вниз с чердака, сердце у него билось как сумасшедшее, то и дело приходилось отирать лицо платком. Войдя к себе в спальню, он заперся на ключ и прежде всего полез в комод, где прятал от тёти Летти бутылку и бокал. Выпив какого-то неприятного взрослого зелья, он перевёл дух.

«Нет, чёрт знает что! – повторял он про себя. – Какой кошмар! Я просто разбит! Это в мои-то годы!»

Потом он налил ещё и выпил и лишь тогда стал переодеваться.

Вы не видели таких одежд, а я их помню. Дядя надел высокий твёрдый сверкающий воротничок, в котором и головы не опустишь, белый жилет в цветных узорах, выпустив из кармашка золотую цепочку, достал свой лучший фрак, который носил только на свадьбы и похороны, и почистил лучший цилиндр. На комоде стояли цветы (их ставила тётя), и он сунул один в петлицу, а в кармашек, расположенный повыше того, с цепочкой, положил носовой платок (теперь таких не купишь), покапав на него сначала мужскими духами. Потом, вставив в глаз монокль с чёрной лентой, дядя Эндрю подошёл, наконец, к зеркалу.