Путеводная звезда. Том 1 (СИ) - Извольский Сергей. Страница 31

– Фридман, Моисей Яковлевич.

Еще раз кивнув, Маша вновь легко улыбнулась и сказало кое-что, явно характеризующее моего юриста. Что, я не очень понял – мы общались на английском, и прозвучало в ее устах это как: «SS-boy».

– Как, прости? – переспросил я.

– SS-boy, – повторила Маша. И, видя мое легкое недоумение, пояснила: – Your mouthpiece.

– Теперь понял, – кивнул я.

Термин «mouthpiece» мне был знаком по прошлой жизни. В переводе слово значит «мундштук». В определенных же кругах используется как описание корпоративных адвокатов, на голубом глазу доказывающих судье, что это именно тяжелый каток в зоне дорожных работ на скорости сто километров в час обгонял, подрезал и после врезался в автомобиль его клиента, а не наоборот.

Несколько минут еще пообщались, обсуждая детали, после чего попрощались. Прежде чем вызвать Фридмана, я посмотрел в сети значение резанувшего слух выражения SS-boy.

Оказалось, что это весьма говорящая идиома этого мира, в которой SS означало shrewd shark – проницательная акула. И слово boy, мальчик, использовалось скорее всего для подчеркивания внешне безобидного вида акул от юриспруденции, которые по безжалостности вполне могли посоперничать с акулами настоящими.

Мне подобное все еще непривычно, но в этом мире, в отличие от моего, на некоторые темы и символы табуирования нет. Генетика, евгеника, не покрытые здесь грязью истории символы – многие из которых вызывают у меня яркий отклик. Да те же автомобили Ягуар до сих пор с эмблемой на капоте катаются, которая в 1945 году в моем мире была изменена:

– Агтуг Сег-геевчич, – между тем в мой кабинет зашла безжалостная и проницательная акула. Которого я вызвал сразу после окончания разговора с Машей.

Хорошо, что Моисея Яковлевича оппоненты сейчас не видят – подумал я, видя растерянную настороженность переживающего юриста. Все же каждую свою ошибку, даже мнимую, он не просто принимает близко к сердцу, но и пропускает через себя.

– Моисей Яковлевич. Сегодня, чуть позже, я передам вам контакты представителей сотрудников корпорации СМТ. Они помогут нам прокрутить наши деньги на их контрактах для моего отряда. Командир отряда – Мустафа.

Кроме этого, важно. Как только поступит от меня указание, либо по истечении двухмесячного срока, либо по факту более раннего выполнения задачи, нужно будет перечислить ему миллион швейцарских франков. Проследите, чтобы подобная свободная сумма была в наличии.

Кивнув, Моисей Яковлевич преобразился. Понимая, что миг профессионального позора позади, он уже забыл о своей недавней растерянной беспомощности и вернул себе акулий оскал капитализма. После нескольких уточняющих вопросов Фридман вышел, а я собрался было вызвать Мустафу, как вдруг замер. Раздумывая. Серьезно раздумывая.

Мысли о Саманте – о возможности связаться с которой я размышлял, если не прокатит затея с Машей Легран, навели на одну идею. И прежде чем вызвать Мустафу, чтобы обговорить детали дальнейшего сотрудничества, я взял ассистант и написал Саманте сообщение:

«Если вознамеришься посетить мероприятия мецената Валентина Скрипача, буду счастлив составить компанию»

Ответа на сообщение в ближайшие пару минут не получил. Увидел ответ, лишь когда закончил обсуждение деталей с Мустафой. Сообщение от Саманты было кратко и лаконично:

«Принято»

Больше от принцессы писем не было. И на следующий день, и еще через день.

Неделя прошла ударно, так что лишний раз вздохнуть было некогда. Кроме усиленной программы тренировок пришла директива от Татьяны Николаевны – начинать усиленно готовиться к экзаменам в конце триместра. Которые – о чудо, по срокам практически накладывались на финал турнира и бал дебютанток.

Коллежский секретарь Дариус Орбакас, кстати, был направлен именно ко мне как доверенное лицо Татьяны Николаевны, для контроля за моим обучением. Директора гимназии я поблагодарил за заботу официальным письмом, а Орбакасу пообещал сломать ногу, если он приблизится ко мне ближе, чем на пять метров. И сразу обе ноги – если подойдет ближе, чем на полтора метра. Вроде сработало, и даже не нужно было интересоваться у Модеста тем, как Ольга смогла эффектно отвадить Орбакаса тогда, во время обеда.

Кроме учебы и тренировок, каждый день появлялись новые новости. Во вторник пришли вести о дополнительных нововведениях по правилам безопасности турнира. Николаев даже слетал на собрание тренеров команд в Милан, и вечером довел до нас краткое резюме по новым правилам безопасности, а также информацию о непредвиденной гибели одного из участников. Кого, кстати, не разглашалось – так что я предполагал, что случай этот вообще мог быть выдуман за неимением фактуры.

Николаевым, от лица оргкомитета турнира, нам было предложено решить, участвуем ли мы в дальнейшем ходе соревнований. Сниматься мы не стали, и подписав самолично (от руки, а не электронной подписью) протокол голосования, отправили его в Петербург.

В среду пришла новость о том, что команда Петербургской Мариинской гимназии снялась с соревнований. Николаев сразу же после этого выкатил нам новый план тренировок – который, вкупе с учебой, сон вообще практически не предусматривал.

Вот только на выходные я с этого весело пыхтящего тренировками и нагрузками паровозика неожиданно – для себя том числе, соскочил. Потому что в четверг почтовым голубем мне пришло сообщение от Саманты. И «почтовым голубем» – это не идиома. Ко мне в комнату действительно прилетела птица и принесла письмо, привязанное к лапке.

Едва я скрученное послание снял – завязка была сделана своеобразным узлом, так что мне оставалось только потянуть за нить, как птица вдруг перестала существовать. В буквальном смысле: подернулась пеленой, а после – словно растворяясь в воздухе, взвихрилась водоворотом истончающегося праха. Несколько секунд, и нет голубя.

Развернув письмо, я увидел чистый лист бумаги. И лишь через несколько мгновений на нем начали проявляться буквы.

«Дамагарам, Ниамей. Суббота, вечер. Закрытый прием. Составишь компанию?»

Сразу после того, как проявились все буквы, на бумаге возникли изображения кошачьих лапок – словно след на снегу. Еще несколько мгновений и все буквы, и кошачьи лапы с листа исчезли, а сам листок развеялся, как и принесшая его птица.

Намек с кошачьими следами более чем понятен – повторить маршрут кота и прийти в англиканскую церковь на берегу Северной Двины, где в подвале находится действующий портал во мир Второго Инферно.

Со специальным приемом ясности было меньше. Нет, по названиям понятно, что это Африка, территория Gris écharpe. Серая перевязь, если по-русски.

Открыв карту мира, еще раз убедился в говорящем названии: с севера-запада, через центр и на юго-восток континент пересекала серая полоса территорий протекторатов. Слева направо, точь-в-точь как широкая перевязь или орденская лента, носимые через плечо.

Территории Gris écharpe составляли в основном бывшие колониальные владения Германии, Италии и Бельгии, а также часть территорий атлантов – бывшие испанские, португальские и частично французские колонии. Последние вошли в состав серого пояса, завершая его приметную форму, после Нарбоннского Халифата шестьдесят восьмого года.

Если смотреть взглядом из моего прошлого мира, то территории протекторатов находились на месте привычных мне таких государств как Западная Сахара, Мавритания и Мали (явная победа британцев, сумевших расчленить французскую Африку), Нигер, Нигерию (явная победа атлантов, сумевших отторгнуть часть богатой британской колонии), Камерун, ЦАР, Конго и опускаясь направо вниз – к расположенному на месте привычных мне Танзании и Мозамбика огромного протектората Танганьика, находящегося под совместным британо-германским управлением.

Сама серо-стальная территория пояса пестрела внутренними границами. Протектораты были самых разных размеров – к примеру Камерун разделен на условно независимую Республику Камерун, находящуюся под протекторатом Европейского Союза, и отданные корпорациям Новый Камерун, Южный Камерун и Северный Камерун. А вот территории Танганьики, площадью раза в три-четыре больше всех вместе взятых частей Камеруна, были одним протекторатом.