Отравительница - Холт Виктория. Страница 50

Когда мать увидела его в последний раз в Масоне, во время путешествия к границе, она испытала большее потрясение, чем прежде. Он подслушал, как она делилась своими опасениями с королевой-матерью, которая, рассмеявшись, сказала: «Вы хотите, чтобы он вырос ханжой и скромником? Он — принц, который будет жить среди мужчин и женщин. Пусть он взрослеет. Пусть становится мужчиной… не в наших силах предотвратить это».

И мать сказала ему:

— Генрих, сын мой, старайся не подражать распущенным людям, которых ты видишь вокруг себя. Это порочный образ жизни. Всегда помни, что ты — гугенот.

Он кивнул, желая нравиться ей, сожалея о том, что он такой, какой он есть, что ему нравятся многие дурные вещи.

— Меня заставляют ходить к мессе вместе с принцами, — сказал он.

— Знаю, мой сын.

— Я делаю это вопреки моему желанию, но помню то, что ты говорила мне.

— Они могут посылать тебя к мессе, но не могут заставить твою душу участвовать в ней.

— Да, мама. Это им не удастся.

Она отчасти удовлетворилась этим, и Генрих захотел показать матери, как сильно он любит ее и как хорошо помнит все, чему она учила сына.

Он был умным мальчиком и проявлял интерес ко всему окружавшему его; он понимал, что иногда матери угрожала серьезная опасность. Он знал также, что все происходившее с матерью способно серьезно отразиться на нем самом. Времена были опасными, он ничего не пропускал мимо своих ушей.

Папа римский отлучил его мать от церкви, он хотел объявить Генриха и его сестру незаконнорожденными на том основании, что брак Жанны с Антуаном является недействительным из-за ее первого замужества. Также имел место заговор с целью похищения его матери и выдачи ее инквизиции; Жанну хотели посредством пыток обратить в католицизм и в конце концов сжечь на костре. Этот замысел не был осуществлен из-за того, что слух о нем достиг ушей королевы Испании. Элизабет хоть и была католичкой, но все же не могла допустить, чтобы ее близкую родственницу постигла такая участь; она вовремя предупредила Жанну.

Генрих хотел, чтобы его мать знала о том, что он никогда не забывает ее и остается верен реформизму, хоть и вынужден ходить к мессе и сильно похож на французских принцев.

Он был знаком с некоторыми методами шпионажа во дворцах; маленькому мальчику не составляло труда спрятаться в огромной галерее, где, как ему стало известно, королева мать должна была совещаться с герцогом Альвой.

Генриха взволновало это приключение, он представлял, что с ним случится, если его поймают. С отчаянно бьющимся сердцем он спрятался в чулане, накрыл себя старой одеждой, которую нашел там, и, прижав ухо к двери, подслушал обрывки короткой беседы между Катрин и Альвой. Потом Генрих выбрался из чулана и отправился к человеку из его свиты по фамилии Калиньон; мальчик рассказал ему то, что узнал.

Де Калиньон назвал Генриха ловким маленьким дипломатом; позже в тот же день он показал мальчику шифрованное письмо, которое он немедленно отправил королеве Наварры.

Генрих ликовал. Он чувствовал, что теперь он имеет право ругаться, важничать и целоваться с кем угодно, к своей радости. Ловкому дипломату простительны маленькие пороки.

Овдовев, Жанна полностью посвятила свою жизнь делу гугенотов. Энергичная от природы, она нуждалась во всепоглощающем занятии, которое позволило бы ей забыть горечь семейной жизни. Теперь она наконец освободилась от Антуана, от вечных мыслей о нем, которые долго мучили ее. Жанна связывала все свои надежды с детьми; наибольшее беспокойство вызывал Генрих, ее наследник. Он был очаровательным мальчиком, но очень напоминал своего деда и ее дядю, короля Франциска Первого. Сходство бросалось в глаза; в Генрихе уже ощущалась чувственность, присущая этим мужчинам. Если бы она могла присматривать за ним лично — о чем Жанна мечтала, — эта черта беспокоила бы ее меньше. Его мужское начало было бы направлено в нужное русло. Но что может случиться с таким ребенком в аморальном дворе Валуа? Жанну тревожил цинизм королевы-матери. Катрин сочтет шалости Генриха забавными, обрадуется им, будет поощрять их.

Славная маленькая дочь Жанны не вызывала у нее подобных волнений. Катрин была хорошенькой и умной, однако послушной, домашней. Ею можно было гордиться. Жанна, конечно, гордилась и Генрихом — гордилась им и тревожилась за него.

Жанна знала, что после смерти Антуана она оказалась в опасности. Поскольку гражданская война временно затихла, преследование Жанны осуществлялось другими методами — более коварными, подлыми, хотя ей не угрожала физическая расправа.

Ее отлучили от церкви. Велика беда! Папа римский внушал ей презрение. Но, вспоминая о том, что она едва не оказалась в лапах инквизиции, Жанна невольно вздрагивала. Она не была трусихой, но знала кое-что о пытках святых отцов. Иногда ей снилось, что она попала к ним, что безжалостные глаза палачей смотрят на нее; она видела грубые руки, сжимающие раскаленные щипцы, слышала треск хвороста у ее ног.

Везде таилась опасность. У Жанны отняли сына; их королевство было в опасности. Если бы Франции стало выгодным поддержать Испанию, Жанна потеряла бы свою землю; она оказалась бы в мрачных подвалах инквизиции. В этом вопросе Катрин, как ни странно, являлась ее союзницей; она защищала Жанну от испанцев; но королева Наварры ни на мгновение не забывала о том, что это объяснялось личным интересом Катрин, не желавшей дальнейшей аннексии наваррских территорий испанцами.

Жанна похолодела, думая о замысле объявить ее детей незаконнорожденными, схватить ее и увезти в Испанию. Она постоянно ощущала неприятное внимание испанцев. Она немного знала о характере мадридского тирана, правившего большой империей. Однажды он просил руки Жанны, но брак не состоялся. В глазах его Католического Величества смерть стала бы недостаточным наказанием для Жанны, совершившей дерзкий проступок. Подобное отношение он проявлял также к Элизабет Английской. Он желал полного краха Жанны Наваррской и Элизабет Английской, поскольку обе они отвергли его руку.

Заговор потерпел неудачу, но лишь случайно. Жанну хотели бросить в темницу Святой Инквизиции, а ее детей заточить в испанскую тюрьму. Умертвив королеву и ее потомство, испанцы захватили бы Нижнюю Наварру. В этом заговоре, кроме Филиппа Испанского, участвовали многие другие люди, в том числе распутный, хитрый кардинал Лоррен Жанна горячо верила в то, что Господь на ее стороне, поскольку некто Диманш, гонец, посланный с сообщением в Испанию, заболел и в бреду раскрыл тайный план. Это долетело до ушей Элизабет Испанской, которая пренебрегла возможным гневом мужа — никто другой не поступил бы так, — и вовремя предупредила Жанну; королева Наварры успела укрепить границу и предотвратить осуществление замысла.

В каком враждебном мире она жила! Многие жаждали ее гибели.

В конце концов она победит. Она была уверена в этом. Фанатизм занял в сердце Жанны место, которое еще недавно занимали любовь к мужу и жажда семейного покоя.

Теперь ничто не имело значения, кроме Веры; Жанне казалось не важным, каким путем она и ее сторонники дойдут до цели. Главное — достичь ее.

Франциск, герцог де Гиз, был убит. Колиньи заявил, что он не платил Полтро де Мерею за убийство герцога. Но если бы он и сделал это, что с того? Что значит подобная ложь, произнесенная во имя праведного дела? Что такое убийство? Если Колиньи поспособствовал смерти врага, все настоящие гугеноты должны только радоваться.

Жанна постепенно менялась. Ее любовь к искренности слабела. Горькие унижения, разочарования, несчастья, опасности… и Вера… сделали глубоко порядочную женщину фанатичкой, улыбкой реагировавшей на убийство.

И теперь прибыло сообщение о том, что подслушал ее маленький Генрих в галерее Байонна. Планировалось массовое убийство гугенотов — бойня более грандиозная, чем все предыдущие.

Не теряя времени, Жанна написала Колиньи и Конде; она предупреждала их о том, что услышал ее сын во время беседы королевы-матери и герцога Альвы. Она знала, что это приведет к новым смертям; весьма вероятно, что опять разгорится кровопролитная война.