Поцелуй Иуды - Холт Виктория. Страница 9

На следующее утро Дэйзи опять принесла нам горячую воду. Мы рассказали ей, что познакомились с ее матерью, и она засмеялась от удовольствия.

— Старушка мама, — улыбнулась она, — она так рада, что ее старшая дочь стала такой примерной.

— А ты стала примерной, Дэйзи? — спросила Франсин.

— Ох… такой примерной, что дальше некуда. К вам сегодня придет портниха. Жаль. Мне нравятся ваши платьица. Хорошенькие.

— Тебя днем совсем не видно, — сказала Франсин.

— Да я работаю на кухне.

— Было приятно познакомиться с твоей мамой. Она рассказала нам про усадьбу Грантер.

— А-а, я бы хотела там жить.

— Там никого нет.

— Когда там кто-то появится, это будет зрелище, скажу я вам. Балы и празднества. Они любят шиковать. Столько народу приезжает из-за границы. Говорят, дом принадлежит королю или кому-то вроде него.

— Твоя мама сказала — Великому герцогу.

— Она знает. Она же общается с тамошними слугами. Они почти все иностранцы, но маме можно верить.

Дейзи подмигнула нам и вышла, а мы торопливо оделись, чтобы успеть к завтраку.

Дальше все шло так же, как и накануне. Мы подумали, что теперь, когда все встало на свои места, все дни будут похожи один на другой. Мы пошли проведать бабушку; потом тетя Грейс забрала нас оттуда, чтобы пойти в часовню на службу, и сказала, что остаток утра мы должны провести с Дженни Брейкс, потому что нам нужны приличные платья, а еще у нас через неделю появится гувернантка, которая будет нас воспитывать, но религию нам будет преподавать кузен Артур. Дедушка сказал, что нам нужно научиться ездить верхом, потому что это часть образования благородной дамы. Таким образом оказалось, что наши дни будут заполнены до предела.

Мы еле высидели службу в часовне, и Франсин созналась мне, что она всем сердцем ненавидит кузена Артура прежде всего за то, что он такой добродетельный, и еще потому, что дедушка о нем такого высокого мнения. Бедняжка Дженни Брейкс оказалась маленькой, бледненькой и очень старалась угодить. Мне даже стало ее жалко, и я стояла так тихо, как только могла, пока она сидела передо мной на коленках с полным ртом булавок, прилаживая темно-синюю саржу, которую я уже ненавидела.

То же самое и Франсин.

— Мы теперь такие же унылые, как и Грейстоунский особняк, — прокомментировала она.

Она была неправа, потому что просто не могла выглядеть уныло, и наши синие саржевые повседневные платья и коричневые выходные из поплина только подчеркивали ее нежную красоту и обаяние. Ко мне эти цвета были не так добры. Мне они не нравились и никак не шли к моим темным волосам, но я была рада, что наши новые платья не повредили виду Франсин.

То, что с нашим приездом жизнь в доме слегка поменялась, было очевидно для всех, кроме, наверное, дедушки. Он был так погружен в свою значимость и благочестие, что вряд ли придавал еще чему-нибудь или кому-нибудь малейшее значение. Он не знал, с каким нетерпением бабушка ждала наших утренних визитов. Я думаю, и он навещал ее каждый день, ведь это был, его долг. Я представляю себе, как проходили эти визиты.

Через неделю приехала наша гувернантка. Мисс Элтон было лет тридцать пять. Ее коричневые волосы были разделены на безукоризненный прямой пробор и завязаны узлом на затылке. Каждый день она одевалась в строгие серые платья, а по воскресеньям — в синие, и даже позволяла себе кружевной воротничок. Она проэкзаменовала нас и выяснила, что мы абсолютные невежды, кроме одного аспекта — языков. Она неплохо говорила по-французски, а ее немецкий был просто великолепен. Впоследствии она нам рассказала, что мать ее была немкой, а ее воспитали так, что она говорила по-немецки и по-английски одинаково. Она была обрадована нашим знаниям, и сказала, что мы должны их совершенствовать. Немецкий был, пожалуй, единственным предметом, который мы изучали с энтузиазмом. Мисс Элтон была подобострастна с дедушкой и вежлива с тетей Грейс.

— Подлизывается, — пренебрежительно высказалась о ней Франсин.

— Разве ты не понимаешь? — с жаром возразила я. — Ей хочется сохранить это место. Она боится его потерять. Будь к ней подобрее и попробуй на все посмотреть ее глазами.

Франсин задумчиво посмотрела на меня, — Знаешь, сестричка Филиппа, в тебе есть какая-то мудрость, и ты можешь становиться на место других, а это умеют не все. Это редкий дар.

— Спасибо, — польщенно ответила я, и после этого стала замечать, что она больше и больше прислушивается к моему мнению. Я была спокойнее ее и, может быть, наблюдательнее. Наверное, потому что я всегда была с краю, а не в центре событий. Франсин, обладавшая такой необыкновенной внешностью и характером, всегда была в самом центре всего, а такие люди иногда не все видят так ясно как те, которые стоят на краю сцены.

Тем не менее, она приняла мою точку зрения на гувернантку и вместо того, чтобы дразнить ее, как собиралась вначале, она стала довольно прилежной ученицей. После первых дней отчуждения мы установили с мисс Элтон довольно хороший контакт, и наши занятия шли вполне хорошо.

Теперь мы учились еще и верховой езде. Учил нас тот самый кучер, который встречал нас на станции, и ему часто помогал его сын Том. Том работал на конюшне, и ему было лет восемнадцать или девятнадцать. Он седлал для нас лошадей, а потом забирал их после урока. Сначала мы часами ездили вокруг загона, и кучер держал лошадей. Потом стали ездить самостоятельно. Я очень возгордилась, когда он сказал, мне:

— Мисс Филиппа, у вас все получается совершенно естественно, вы станете настоящей наездницей.

— А я? — спросила Франсин.

— О, у вас все будет в порядке, мисс, — последовал ответ.

Я не могла сдержать ликования. Первый раз в жизни я смогла хоть в чем-то превзойти Франсин, но почти тут же мне стало стыдно своих чувств. Хотя зря. Франсин была только рада за меня.

Однажды, когда мы учились скакать галопом, она упала с лошади. Я вся помертвела, увидев ее, лежащую на земле, и тут же осознала, насколько она мне дорога. Я соскочила с лошади и кинулась к ней, но Том опередил меня.

Франсин попыталась улыбнуться и с трудом поднялась. Она была тронута моим неподдельным страхом за нее, который я не смогла скрыть, и даже попыталась подшутить надо мной.

— Вот что бывает с теми, у кого это не получается естественно, — сказала она.

— Франсин, с тобой правда все в порядке?

— По-моему, да.

— Все будет хорошо, мисс, — сказал Том. — Хотя у вас завтра все будет болеть. Вам нужна мазь от синяков. Думаю, они появятся, правда, там, где их никто не увидит. Я дам мазь Дэйзи, и она вам ее принесет, достаточно помазать один раз. Больше не надо. Это очень сильная мазь, и если ее много мазать, может слезть вся кожа.

— Может, мне опять залезть на этого зверя, который меня сбросил, и доказать ему, что я даю команды; а не он?

Том ухмыльнулся.

— Он знает, кто дает команды, мисс, и пока это не вы, а я, но скоро вы тоже сможете это делать. На вашем месте я бы пошел и прилег. Так будет лучше. А завтра опять поедете.

— Правильно, — сказала я. — Я пойду с тобой и пошлю Дэйзи за мазью.

Я отвела Франсин в комнату, все еще беспокоясь о ней.

— Не волнуйся, Пиппа, — сказала она. — Чтобы меня убить понадобится кто-нибудь позначительнее этой старой кобылы.

Я послала Дэйзи за мазью.

— Том ждет тебя, — сказала я. — Он внизу в конюшне.

— Я знаю, где найти Тома, — ответила она и ушла. Вскоре она вернулась с мазью, а мы смазали синяки, которые уже были довольно заметны.

Я настояла на том, чтобы Франсин легла, хотя она утверждала, что чувствует себя прекрасно. Дэйзи сказала, что ей нужно вернуть мазь, и ушла.

Франсин легла, а я стояла у окна и вдруг увидела Дэйзи, бегущую по направлению к конюшне. Том вышел ее встретить. Какой-то момент они стояли очень близко друг к другу. Она протянула ему мазь, и он взял ее, но вместе с ее рукой. Он потянул ее в конюшню, а она делала вид, что не хочет идти, но я видела, что она смеется. Я вспомнила слова ее матери: «Она жить не может без парней».