Солнечный щит (ЛП) - Мартин Эмили Б.. Страница 36
— Сдаюсь! — крикнула она. — Сдаюсь.
Тряска замедлилась и прекратилась. Я потирал ушибленный лоб. Кучер напряженно с кем-то говорила, но голос второго был слишком тих для меня. Это был Солнечный щит? Я поднялся в спешке, сердце колотилось в предвкушении. Но я не успел подвинуться к двери, сапоги захрустели на песке, и карета содрогнулась. Дверца распахнулась, будто сама по себе.
Вечернее солнце проникло стрелой в карету, ударило по глазам. Я отшатнулся, прикрывая лицо. Слезящимися глазами я видел темный силуэт кого-то на пороге. Она медленно и зловеще проникла в кабину.
Я вдохнул и задержал дыхание.
Я не знал, что представлял.
Но ожидания не оправдались.
Было видно только ее глаза, и они взглянули на меня и кабину одним махом. Остальное лицо закрывала выцветшая красная бандана и широкополая кожаная шляпа. Она была высокой и худой, одетой в сапоги для верховой езды до голеней, коричневые штаны, белую рубашку и синий жилет. Все было пыльным и старым, но мое сердце от этого колотилось сильнее. После недель при отполированном дворе Моквайи она источала решимость. Я понял, что сжался на бархатной подушке.
Она отпустила раму, щит сиял на запястье, в другой руке был жуткий охотничий нож. Она уверенно, будто делала это сто раз до этого, протянула клинок к моему кадыку. Я сглотнул, и край задел мою кожу.
Она окинула меня взглядом. На ее щеках была черная краска, но так она была бронзовой и медной. Ее глаза были янтарными в свете солнца, темно-каштановые волосы ниспадали длинными дредами, собранными в хвост под шляпой.
Ее бандана пошевелилась от выдоха.
— Выворачивай карманы.
Я снова сглотнул, хоть у горла был нож.
— У меня ничего нет в карманах.
Нож прижался сильнее, обжигая. Сердце колотилось. Я рылся в карманах, пока пытался продолжать:
— Я ничего не ношу в карманах, — я вывернул их. — Но я принес тебе кое-что другое, — я медленно потянулся под плащ, потому что те глаза могли прожечь во мне дыры, если бы я пошевелился быстрее. Я вытащил мешочек монет. — Я искал тебя, — начал я. — Я принес деньги. Тридцать серебряных. Но это мелочь по сравнению с тем, что я готов дать, если ты поможешь.
Она посмотрела на мешочек.
— Открывай, — потребовала она, не убирая нож.
Я сделал это и показал ей монеты внутри.
— Брось наружу, — сказала она.
Я плотно затянул мешочек и выбросил его, было сложно маневрировать с ножом у кожи. Монеты звякнули, упав на землю. Почему-то это звучало как мои старания, разбивающиеся об песок.
— Я готов дать двести серебряных, — быстро сказал я, надеясь привлечь ее внимание. — И одобрение Моквайи и Алькоро, если поможешь найти похищенную.
Ее глаза вспыхнули.
— Я не помогаю аристократам.
— Ты и не будешь им помогать, — я мог уточнить ложь позже. — Ты поможешь украденной жертве, которую держат в плену где-то тут, в Феринно.
— Готовь лошадей, Сайф, — крикнула она. — И подними мешочек рядом с каретой.
— Постой, — спешно сказал я. — Прошу, я могу дать почти все, что тебе нужно, и обещание анонимности. Это не уловка и не ловушка. Женщину похитили у Пасула, у границы Моквайи, женщину по имени Тамзин Моропай. Мы думаем, что ее держат в плену где-то близко — письма с шантажом указывают, что она в паре дней езды от границы. У нее золотая кожа, длинные черные волосы… нет, стой!
Солнечный щит не слушала меня, стала пятиться к дверце, нож уже не был у моей шеи. Я, не думая, бросился вперед и схватил ее за запястье.
Бам.
Мир побелел, расплылся. Я отшатнулся и сполз по подушке, голова кружилась. Я коснулся ноющего места, где она ударила щитом по моему лбу.
Она стояла надо мной, солнце падало из открытой дверцы, озаряя выбившиеся пряди. Она подвинулась, солнце ударило мне по глазам, и я прищурился.
— В следующий раз использую нож, — сказала сухо она. Я хрипло вдохнул, ее сапоги стучали по подставке у входа. — Спасибо за деньги.
Я ухватился за последнюю надежду.
— Ларк, — прохрипел я.
Она замерла от своего имени. Я открыл глаза, несмотря на боль и свет. Я отодвинулся от лучей солнца. Плащ сдвинулся, цепочка давила на горло. Я отцепил его и попытался сесть. Она глядела на меня, сжимая нож так, словно подумывала вонзить его мне в грудь, прибив меня к подушке сидения.
— Ларк, — снова сказал я. — Мне нужна твоя помощь.
— Я не помогаю аристократам, — повторила она.
— Я не аристократ, — сказал я. — Не из Моквайи или Алькоро. Я просто пытаюсь спасти жизнь и помочь другу, — и наладить перемирие между востоком и западом, а еще не дать моему будущему утонуть в грязи. — Я так нарядился, потому что надеялся привлечь твое внимание. Я искал тебя, ты должна помочь. Иначе почему я прибыл без стражи? Прошу, только ты можешь помочь.
Она окинула меня взглядом. К моему удивлению, она прошла в карету, даже убрала нож в ножны. Но щит остался на ее руке, опасно сиял. И когда она склонилась вперед и поймала мой подбородок пальцами, мои мысли пропали. Я считал себя защищенным от ее мифических сил, ведь сам искал ее, звал ограбить меня. Я не был моквайцем или алькоранцем, не торговал рабами.
Я ощущал себя глупо. Она могла убить меня, даже если я был нищим или Светом.
Она сжимала мой подбородок. Ее глаза были в паре дюймов от моих. Они сияли как золото.
— Откуда ты знаешь мое имя? — спросила она. — Ты был в Пасуле? Там плакаты?
— Я расскажу, — выдохнул я. — Если сядешь и послушаешь.
Ее пальцы сжали мой подбородок сильнее, в глазах появился гнев. Бандана трепетала перед ее ртом. Я не знал, ждал ли меня еще удар ее щитом.
Она долго молчала, казалось, она вечность смотрела на меня вблизи, сжимая мое лицо. Я напрягся, а потом нарушил правило дипломатии, которое королева Мона Аластейр привила мне с детства.
Я поспешил нарушить молчание.
— Почему они зовут тебя Ларк [1]? — выпалил я.
Вопрос был глупым, но ее имя было неправильным. Я не сомневался. Жаворонок был милой певчей птичкой. Птичкой из стихотворений для детей. И для возлюбленных.
Это не подходило ей ни капли.
Она снова оглядела меня от лица до шеи и воротника и обратно. А потом склонилась еще ближе, ткань ее банданы задела мои губы. Я чуть не подавился вдохом. Ее пальцы отпустили мой подбородок, скользнули к галстуку близко к месту, где до этого был ее нож. Я сжал под собой бархатную подушку.
— Потому что так я люблю все делать, — прошипела она. — Ради забавы.
Она склонила голову и прижалась губами к моим, бандана смялась между нами. Мое сердце взрывалось в груди. Ее пальцы повернули галстук так, что узел впился в мою кожу.
И она пропала.
Мои глаза открылись — я и не понял, что закрыл их — и я посмотрел на покачнувшуюся дверцу. Сердце билось в груди как птица в клетке, и я не сразу вспомнил, как дышать. Я подавлял желание прижать пальцы к губам, ощущал их немного опухшими, с привкусом песка. У меня были свидания дома и в университете, но то было другим. Это ощущалось не как поцелуй, а как атака.
Снаружи донесся вопль лошади, пара криков. Кучер выругалась. Копыта унеслись прочь.
— Они забрали вашу лошадь, — крикнула она.
Я выдохнул сквозь зубы и прижал ладонь к груди, пытаясь успокоить сердце. Я прижал пальцы к шее, проверяя, была ли там кровь от ее ножа или ожоги от ее пальцев. Там она схватила меня, пока целовала, сдвинула галстук.
Я резко выпрямился, касаясь горла. Я водил пальцами по шелку, искал на лацканах, проверил на штанах и подушке сидения.
Великий Свет. Это был не поцелуй.
Это было отвлечение.
Она украла моего светлячка.
26
Тамзин
Летучие мыши этой ночью было особо громкими. Я не могла поднять голову и посмотреть на них, потому что едва могла встать с земли. Я сжимала ее локтями с утра. Боль, к которой я привыкла, изменилась, стала новым существом с крыльями и шипами.