Он мой кошмар (СИ) - Высоцкая Мария Николаевна "Весна". Страница 6

— Прекрати меня трогать.

Стараюсь говорить спокойно. Правда, стоит ему коснуться моего лица, и я замолкаю. Ошарашенная происходящим, пытаюсь подобрать подходящие слова, но ничего не идет на ум. Ничегошеньки.

Я только хлопаю ресницами, как самая настоящая болванка из таких любимых Леськой мелодрам. Ладошки становятся влажными. Да что со мной не так?

— Я был уверен, что у тебя зеленые глаза.

У него хриплый, низкий голос.

— Думаю, глаза — это последнее, куда ты смотрел.

С его губ слетает смешок и застревает в моей голове. Я все прокручиваю, прокручиваю этот звук, а после вздрагиваю.

Меня ошпаривает его прикосновение. В кромке между шортами и футболкой. Аккурат на голой коже живота.

Зрачки расширяются, а дыхание сбивается. Даже не так, кажется, я совсем не дышу. Так и стою замерев. Втянула воздух, забивая им легкие доверху, а выдохнуть не могу. Будто онемела. Или просто отупела.

Все, что происходит, — за гранью. Запрокидываю голову, и наши взгляды встречаются. Упираюсь ладонями ему в грудь, и Андрей слегка прищуривается. Нависает надо мной, удерживая за плечи. Сегодня, без каблуков, я не дотягиваюсь ему даже до подбородка.

Не знаю, в какой момент внутри что-то щелкает. Но все мои страхи исчезают. Я переполняюсь такой необходимой мне сейчас отвагой. Склоняю голову вбок, и волосы тяжелой копной ложатся на правое плечо. Откидываю их за спину, аккуратно касаясь ткани темной футболки, что обтягивает мужские бицепсы. Поддеваю плотный материал ногтем, замечая татуировку. Точнее, самый ее край.

Андрей больше не пытается меня удерживать. Кажется, мы оба попадаем в какую-то неведомую нам и выставленную кем-то другим ловушку. Стрелка часов явно замедляет ход.

Кладу раскрытую ладонь ему на грудь, веду чуть выше. Пальцы на секунду проваливаются в ямочку у ключицы, вздрагиваю и резко отдергиваю руку.

Мне кажется, Панкратов в не меньшем шоке, чем я сама. Даже захват ослабил.

— Пусти, — сглатываю. — Пусти ты меня уже, — толкаю его в плечо, чтобы уйти. — Ни убить меня, ни надругаться надо мной ты не можешь. Поэтому убери руки и дай пройти!

Храбрость окончательно поднимает голову. Расправляет плечи.

Я делаю глубокий вдох, протискиваюсь между ним и стеной. Подбираю с пола телефон и вполне обыденным шагом выхожу за дверь в полной тишине. Правда, в коридоре быстрее пули несусь в Леськину спальню.

Ненормальный. Толкаю дверь и сразу забираюсь с головой под одеяло. Тапки сбрасываю на пол уже из укрытия.

Меня трясет. Сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Что это было? Что за глупая реакция, Еся?

Переворачиваюсь на бок, засовываю руку под подушку.

Закрываю глаза и снова вижу его. Все эти мерзкие улыбочки, выверенные движения. Даже в ушах его голос. Я до сих пор это слышу. И чувствую прикосновение пальцев к собственным губам.

Его горячих пальцев.

Ненавижу.

Меня от него тошнит. Он мерзкий, гадкий, самовлюбленный индюк, которому снова стало скучно. И в моем лице он нашел лишь развлечение.

Правда, я еще не знаю, что скоро его в моей жизни станет слишком много…

10

— Еська! — взвизгивают Ленка с Катькой, не переставая орудовать ложками и поглощать рисовую кашу на молоке.

— Завтракать будешь? — мама бросает на меня беглый взгляд, переворачивая на сковороде очередной блинчик.

— Нет. Уже опаздываю. Забежала посмотреть, как тут дела.

Пришла удостовериться, что наша квартира в целости и сохранности после появления папаши. А тут — сюрприз. Оказалось, мама с девчонками вернулись еще ночью. Успели на последнюю электричку.

— Ты сегодня допоздна?

— Думаю, да. У меня репетиция, а потом на работу еще нужно.

— Будь осторожнее. По ночам домой возвращаться…

— Я все знаю, мамуль. Не переживай, у меня есть баллончик и электрошокер, — целую ее в щеку.

— Ладно, — поправляет воротничок на моей рубашке, — юбка-то совсем коротенькая, — качает головой.

Мама всегда хочет казаться строже, чем есть на самом деле.

— Бабье лето, — пожимаю плечами и заворачиваю блинчик с творогом в салфетку, поем по дороге на учебу.

Взлохмачиваю Ленкину карешку, за что получаю шлепок по руке, прежде чем выйти из кухни. На пару минут притормаживаю у зеркала в прихожей. Придирчиво осматриваю свой внешний вид в отражении. Подкалываю волосы шпильками на затылке, собирая незамысловатый пучок из ярко-рыжих прядей.

Честно говоря, в нашей семье густая огненная шевелюра досталась только мне. От отца.

В детстве я терпеть не могла свои волосы. Меня за них, конечно же, дразнили. А когда по весне нос и щеки покрывались веснушками, в общем, «рыжий-рыжий, конопатый» звучало из каждого утюга.

— Еська, куда это ты так марафетишься?

В гостиной открывается дверь, и захмелевший отец практически вываливается в коридор. Он успевает упереться ладонью в стену, чтобы не упасть.

— На учебу.

— С каких это пор на учебу ходят с еле прикрытым задом?

— Не твое дело, — цокаю языком и скольжу ладонями по бедрам, чуть оттягивая вниз свою черную кожаную юбку.

Еще не хватало его нравоучения слушать, было бы от кого.

— Я ушла, — слегка повышаю голос и выскальзываю за дверь.

На остановке повторяю прошлую лекцию по философии. В маршрутку залезаю тоже в обществе Теодора Адорно.

К сожалению, я не круглая отличница и никогда ею не была. Последний год в школе состоял исключительно из зубрежки, а еще подработок для оплаты репетитора. У мамы на это финансовой возможности не было. Санитаркам в больнице платят сущие копейки, да и деньги все в основном на младших уходили. То какие-то прописи купить, то дополнительные тетради…

Я училась и работала с одной-единственной целью — хорошо сдать экзамены. Получить внушительное количество баллов и поступить на бюджет.

Подрабатывала в основном по мелочи: курьер, уборщица, официантка на замену… Плюс в этом плотном графике было необходимо выкроить время для танцев.

Я танцевала сколько себя помню. Участвовала во всяческой самодеятельности в школе, когда стала постарше, попросила маму записать меня в кружок. Даже ездила на различные областные соревнования от дома культуры. В четырнадцать бросила бальников и ушла к современникам. Там было где разгуляться.

Я протанцевала с ребятами четыре года. А когда сломала руку из-за неудачной поддержки и слетела с важных соревнований, ушла. Ушла сама, не могла смириться с тем, что по такой глупости упустила возможность. Психанула. Когда захотела вернуться, мое место уже было занято…

В группу всегда была огромная очередь из желающих.

— Бережочек мой, — закидываю руку на плечо подруге, столкнувшись с ней у центрального входа в универ. — Привет.

— Привет, — Леся чмокает меня в щеку и лезет в сумку за тетрадкой. — Готова к сегодняшнему семинару? Говорят, философ уже с первых дней рвет и мечет. Одни двойки да тройки, почти на всех потоках.

— Ну, я учила, — пожимаю плечами и поворачиваю голову на шум гудящего мотора, смешанный с громкой музыкой.

Университетский двор взрывается ревом объемного двигателя, мгновенно привлекая к себе всеобщее внимание.

Не понимаю почему, но я уже знаю, кто сидит внутри этой тачки. Можно предположить, что какой-то первокурсник, например. Но нет. Это Панкратов собственной персоной.

11

— Что он тут делает?

Обращаюсь к Лесе, а сама наблюдаю, как Андрей выходит из машины.

Он лениво огибает капот и здоровается с Бережным. Поправляет часы на левой руке и кивает подходящим парням.

У его машины мгновенно собирается небольшая компания. Я знаю каждого из них. Четвертый курс. Юристы. С кем-то мы пересекались по вузовской самодеятельности. Вот, Семенов например капитан команды КВН, а Костров иногда помогает мне ставить танцы.

Слышу мужской смех и нервно закусываю щеку. А еще, наверное, краснею. То, что произошло сегодняшней ночью…