Лекарство от скуки (СИ) - Флёри Юлия. Страница 62

— О чём, о чём?! Не слышала такого.

— Он есть, не сомневайся. — Заверил без доли неуверенности в голосе, и я притихла, его настроению, умиротворению поддаваясь.

— А ещё зачем? — Спросила иначе. Азартно и страстно, но к эмоциям Татарин сейчас был устойчив.

— Чтобы себя услышала. Чего на самом деле хочешь. Может, чтобы в этом тумане мечту свою разглядела.

— Разглядела мечту? Этот туман что, галлюциногенный?

— Обычный. — Прозвучал его голос ровно, как успокоительное на меня действуя. — Просто слышать себя, когда никто не отвлекает, совсем несложно. Чего ты хочешь?

Я задумалась. Усмехнулась, понимая, что слова, по сути, не имеют смысла, так, почему бы и…

— Как все в моём положении. Новую жизнь начать. — Проговорила резко, с напором. Олег выдохнул, словно буддистский монах перед очередной молитвой.

— И что ты сделала, чтобы желаемого достичь?

— Ничего не сделала. Делаю сейчас. Вот, по старым долгам расплачусь и…

— И на этом всё. — Пресёк он полёт фантазии, и я обернулась, стараясь заглянуть в суровое лицо, но Татарин прямо смотрел, обо мне будто забывая. — Не будет тебя больше. Сама себя до дна выпьешь.

— Зачем ты это мне говоришь? — Насторожилась я, но Татарин на выпад не отреагировал, по-прежнему тихо говорил, ровно дышал.

— Мне не всё равно. Так иногда случается. Есть товарищи, которым по хер. Люди, чувства, законы и нормы. А есть другие, небезразличные.

Я криво улыбнулась.

— Извини, но звучит неправдоподобно. — Проронила, не желая обидеть. — Ты как раз из тех, кому по хер.

Татарин с готовностью кивнул и поторопился возразить.

— Только не ты. Ты мне нужна. — Склонился, пытаясь в лицо заглянуть, и так замер.

Он хотел, чтобы я ответила. Всего на мгновение, ладони, которыми меня за бока придерживал, напряглись, но я продолжила молчать, будто ничего не замечаю.

— Ты просто не улавливаешь истины: для того, чтобы научиться бегать, не нужно покупать новые кроссовки. Нужно просто сделать шаг. Первый шаг, который, порой, бывает самым сложным. А ты сейчас мечешься за выбором тех самых кроссовок. Чтобы ещё красивее, чтобы удобнее, чтобы всё на своих местах. А бежать и босиком можно. К чёрту кроссовки, Измайлова! Ни к чему они тебе!

— Я так не умею… — Покачала я головой, а Татарин неожиданно зло рассмеялся.

— А ты никак не умеешь! — Жёстко усмехнулся. — Тепличное растение! — Выговорил с претензией. — Только сначала росла в теплице, где все условия, а потом на подвязках, на подпорках, чтобы не загнулась и не сломалась. А жить и по-другому можно. К свету тянуться, создавать вокруг себя уют, микроклимат. Самостоятельно. Не дожидаясь, пока это сделает кто-то другой.

— Врёшь ты всё, Татарин. Не буду я никогда самостоятельно и бла-бла-бла. И себе хочу обратно теплицу со всеми условиями. Я найду того, кто их создаст для меня.

— Уже нашла. Разве нет? — Сжались его руки так сильно, что дыхание спёрло. А, может, это всё оттого, что правду его выслушать не готова?..

— Ты не теплица, Татарин. Ты бетонный потолок, который опускается всё ниже и ниже. Не хочу с тобой. Не буду! — Заявила капризно.

— Слышать это крайне обидно. — Усмехнулся он. Вопреки словам, никакой обиды в голосе не демонстрируя. — Замёрзла?

— Не знаю. Не успела об этом подумать… — Отозвалась недовольно за то, что тему сменил, не позволяя её развить.

— Не успела подумать, потому что всё это не имеет значения, когда, наконец, смысл разглядел.

Я фыркнула, но покорно склонила голову.

— Похоже на правду… И дальше что?

Татарин некоторое время молчал, а потом улыбнулся. Я слышала, я чувствовала это.

— Дальше по сценарию ты должна была заплакать. Плачь, Измайлова. Выгоняй из себя боль! — Заявил, а меня отчего-то на смех пробило.

— Кто придумал, что слёзы выгоняют боль? — Возмутилась в голос. — Не боль, нет… Если только эмоции… Злость, обиду, отчаяние, недоумение, страх! Но не боль. Она остаётся глубоко внутри и пульсирует, накапливая те же эмоции снова. — Закончила, понимая, что голос от напряжения дрожит, что срывается.

Татарин своей щекой к моей прижался, давая понять, что результатом удовлетворён.

— Значит, нужно наполнять душу чем-то другим. Любовью, например. — Вкрадчиво шептал и губы касались кожи. А слова души касались, впечатываясь в неё. — И для боли просто не останется места. Любовь её вытеснит, расплющит! — Выразительно выговаривал, делая упор, расставляя акценты, а для меня всё это как набатом по нервам отдавало.

— И любить тебя не хочу. — Старательно принялась я качать головой.

— Твоё упрямство просто обезоруживает, Наташ. Хорошо, что моё желание трахнуть тебя всегда остаётся на порядок выше неуёмного желания тебя же и придушить.

— И всё же я замёрзла. — Дыхание перевела, понимая, что где-то внутри всё набухает, становится рыхлым, податливым, возбуждённым.

— Сейчас поедем.

— Я сейчас расплачусь, Татарин. — Нервно рассмеялась я, пытаясь краем одеяла влажные глаза промокнуть. — Ты этого хочешь? — Плечами повела, его объятия сбрасывая, Татарин же лишь усмехнулся.

— Считай, что я изотонический раствор, который вытянет из тебя лишнюю жидкость.

— Ты на каком языке сейчас разговариваешь? — Всхлипнула я, всё же не сдержавшись.

— На одном с тобой языке, Измайлова. — Улыбнулся он и прижался губами к моей макушке. Изредка поглаживая плечи сквозь толстенное одеяло, невесомо касаясь живота и бёдер. — Ты зачем это сделала? — Прозвучал его чёткий вопрос, и я взвыла в голос, не понимая, на что надавил, за какую ниточку потянул.

Заколотилась в его руках, задрожала от напряжения и злости, но силы быстро иссякли, а я всё так же и стояла рядом с ним, не сумев и на миллиметр сдвинуться, отстраниться. Выплакалась, выкричалась, а потом заговорила, понимая, что мне это нужно. Мне в первую очередь!

— Это был человек из конторы. Старые счёты. Он Громова давить начал, желая моё внимание к себе привлечь.

— Где логика?

— А нет её, Татарин! И смысла тоже нет! Просто иногда, когда очень сильно чего-то хочешь, ты всё суетишься, стараешься… как спортсмен, который входит в пик формы к определённому моменту. Напряжение набирает обороты, вся концентрация и внимание уходят на то, чтобы не сорваться. А потом ты прыгаешь и летишь вперёд, запоздало понимая, что не хочешь ничего этого, что тебе это не нужно. Но ты всё летишь и летишь, по инерции исполняя задуманное. Не можешь остановиться и развернуться, чтобы вернуться в исходную точку не можешь тоже! Так и я. Наверно, вчерашний вечер был тем самый моментом, когда стоило послать всё к чёрту, а я не смогла. Как хочешь думай. Да хоть слабостью считай! Ведь неумение контролировать желания — это тоже слабость…

— Что он с тобой сделал?

— Да всё, что хотел! Прости… — Поспешила за выпад оправдаться. Руки из одеяла вывернула, принялась ими лицо, онемевшие губы растирать. — Прости, прости…

— Ты всё ещё в своём прыжке? — Верно используя информацию, Татарин задал предельно чёткий вопрос.

— Я всё равно доведу начатое до конца! — Утвердительно заявила, догадываясь, что Татарин сейчас снова отговаривать примется, но он смолчал.

— Прости, Наташ, но я не могу вырвать тебя из всего этого дерьма. Хоть за тысячу километров увезу, но это ничего не изменит. Ты сама должна это понять. Всю бесполезность и бессмысленность затеи.

— Не знаю… может быть потом…

— Может быть. Неизвестно только, будет ли это потом. — Татарин меня оттолкнул и на край обрыва подвёл, за самые кончики пальцев удерживая. — Ведь летишь-то ты в пропасть, Измайлова. — Ласково улыбнулся за мгновение до того, как в неизвестность толкнул.

Я закричала от страха и упала, запутавшись в густом тумане. Всё кричала и кричала, задыхаясь от этого крика. Потом только поняла, что на коленях стою, что земля подо мной. А совсем рядом Олег. Ждёт, пока всё осознаю и смолкну.

— Страшно? — Уточнил с показательным безразличием. — Ты по-прежнему летишь, Измайлова, а я очень боюсь, что просто не успею тебя поймать! — Зло выкрикнул и ушёл.