Лекарство от скуки (СИ) - Флёри Юлия. Страница 91

— А я до дома и не дотерплю. — В глаза ему посмотрела и то, как там естественное в такой ситуации желание, с непонятно откуда взявшимся здравым смыслом борется, увидела. — Ты что-то задумал? — Нахмурилась и задрожала от этого понимания, руку из захвата вздумала выдернуть, а Татарин удержал и испытующим взглядом мои жалкие попытки проводил.

— Это мой вопрос. — Категорично отрезал и напряжённо замолчал.

— Олег, так у нас ничего не выйдет…

— Ты упустила шанс сделать из меня человека, Измайлова. Теперь я сделал себя сам и кем при этом стал…

— А я всё равно буду тебя любить. — Перебила и Татарин с готовностью кивнул.

— Кажется, моя мать уже высказала свои сожаления на этот счёт, так что не буду повторяться. — Хмыкнул он и в очередной раз за вечер отправил напряжённый взгляд на наручные часы.

— Такое твоё поведение больше похоже на каприз.

— Это не каприз. Это нервы. — Отмахнулся он и из-за стола встал. — Настало время для подарка жениха, а я вместо того, чтобы готовиться, свою девочку расстраиваю. — Надо мной склонился и поцеловал. — Если вздумаешь прямо сейчас выйти в туалет или подышать — найду и расстреляю. — Шутливо пробормотал в губы и, не позволяя задать свой вопрос, ушёл в сторону сцены.

Очередной веселящий публику конкурс подошёл к концу, и Татарин взял в руки микрофон, делая какие-то уточняющие знаки музыкантам и ди-джею. С серьёзным видом, с напряжённым лицом принялся наставления давать, лишь изредка взгляды в мою сторону бросая. Я видела, что злился. Ему что-то в этом разговоре не нравилось. Или ситуация вышла из-под контроля и требовала немедленной корректировки… А толстяку, которого Татарин сейчас так небрежно трепал по плечу, отправляя с глаз долой, он точно пообещал оторвать голову, так невесело тот побрёл.

— Минуту внимания, господа! — Громогласно и решительно призвал Татарин гостей к тишине. — Хотя в минуту я не уложусь, но надеюсь, вы помните по какому поводу сегодня собрались и всё же перестанете жевать, курить, болтать ни о чём.

Гости радостно возликовали, позволяя продолжить, и Татарин довольно обвёл губы языком, их увлажняя, делая улыбку шире.

— Вот и отлично! — Довольно кивнул. — Кстати, от таких важных и занимательных дел я посмел оторвать вас не просто так! День моей свадьбы, чёрт возьми! И я очень хочу, чтобы моя красавица-жена, Наташа, его запомнила навсегда. — Интригующе проговорил. — Девочки любит красивые поступки, Наташ! — Перекрикивая ликующий гул, что снова поднялся, Татарин обратился ко мне. — А я очень люблю свою девочку. Просто в нашей жизни… такой сложной, насыщенной, не всегда можно найти те самые нужные слова. — Напряжённо сглотнул он, а в зале вступлением зазвучала знакомая, но давно забытая мелодия. — И я очень надеюсь на то, что слова этой песни помогут это сделать. Всё объяснить. Рассказать то, что я чувствую на самом деле. — Проговорил он внушительным шёпотом и запел:

?А я уже давно потерял счёт дням,

Сколько их прошло, уже не знаю и сам.

И почти не жду, что найду ответ,

Ты была реальна или это мой бред.

Я тебя создал по обрывкам снов,

С чистого листа рисуя эту любовь,

И в какой-то миг, ощутив твой пульс,

Я думал это сон и так жалел, что проснусь.

Но каждый день, каждый прожитый час

Я видел небо в глубине твоих глаз.

И если это просто мой бред,

Я буду в нём жить, никому не открыв секрет.

А если ты дана мне в награду,

То что ещё мне может быть надо,

Ведь я живу теперь только если ты рядом.

Он пел легко и естественно. Так, словно всю жизнь провёл на сцене. Не боясь пристального внимания, не замечая чужого неодобрения. И только взгляд. Напряжённый, сконцентрированный, прямой тяжёлый взгляд, что намертво прибивал меня к месту, не позволял считать, что это просто песня, просто слова. У них был смысл, у них была душа. Его душа. Рваная, развороченная, измученная.

Улыбка, раскованные движения и доля позёрства была предназначена другим. А я сжатый до онемения в пальцах кулак видела, взгляд горящий, сумасшедший, обезумевший взгляд. И слова, как признание, как исповедь принимала. Наверно, тоже улыбалась. Точно так же, как и он. Красиво и чуть взволнованно, а на деле его вибрацию чувствовала и силу, что пряталась под налётом безразличия, забавы, красивого поступка.

Если ты со мной, я могу дышать,

Если ты со мной, жива моя душа,

Каждый новый вдох для тебя одной,

Сердце бьётся вновь если ты со мной.

Если ты со мной, мир меняет цвет,

И других возможных вариантов нет,

Каждый новый вдох для тебя одной,

Нас ведёт любовь, если ты со мной.

С припевом закончив, в зал, ко мне пошёл и, взяв за ладонь, повёл к сцене. Теперь пел, глядя в глаза. А в них сила такая, что насквозь прожигает, что прёт, угрожая размазать, расплющить рвущимся наружу давлением.

А время для меня прекратило свой бег,

Мы вдвоём укрылись в нашем мире от всех,

Он был создан только для нас двоих,

В нём светило солнце глаз бездонных твоих.

Страх пришёл ко мне с появлением снов,

Я думал, что усну, и мы не встретимся вновь,

И мир пошёл ко дну, и я сорвался вниз,

Ты ушла, оставив мне не тронутый лист.

Но каждый день, каждый прожитый час

Я буду помнить этот цвет твоих глаз

И верить в то, что холод и боль

Плата за то, чтоб однажды прийти за мной.

Ты же знаешь ты моё солнце,

Без тебя мой мир не проснётся,

Я устану быть, если ты не вернёшься. (Доминик Джокер «Если ты со мной»)

Вспыхнул свет софитов, обозначая моё место. Место за белым роялем. Я присела, а Татарин напротив стал. Так, чтобы никто, кроме меня, его лица рассмотреть не смог, и боли, его исказившей, не заметил. Теперь пел иначе, выдавая жёсткие слова, колючие фразы, так похожие на нашу жизнь. Чтобы каждое слово запомнила, чтобы его внутренний мир как свой собственный чувствовать научилась. Чтобы злые слёзы, застывшие в глазах, больше увидеть не захотела. Отпел и смолк, глядя на меня выжидательно. Стихла музыка, молчали и гости. Никто не понимал, только он и я знали, что происходит. Только он понимал, на что решиться должна, прикасаясь к холодным клавишам рояля, сквозь что прорваться, что внутри себя должна разрушить. Стену ненависти, отрицания, обиду, сковавшую чувства, эмоции… спрятавшую меня настоящую! А я только стук собственного сердца слышала, его пульсацию, что становилась какой-то бешеной, что нарастала, обещая вот-вот взорваться и в клочья разнести звенящую внутри пустоту. Нарастала ещё и ещё, а облегчение всё не наступало, и только когда дрожащие пальцы коснулись клавиш, тихий, едва слышимый звук стал решающим в приносящей невыносимую боль борьбе. Многолетний внутренний барьер пал… А вместе с ним, словно кокон, корявая, грубая и жёсткая оболочка схлынула, открывая во мне что-то нежное, мягкое, ранимое. Татарин пел. Он пел, а я играла. Я снова почувствовала музыку. Я её услышала.

— Вот я и решил тебя, Измайлова. Помнишь, как обещал… — Шепнул он мне прямо в губы, прикрывая этот шёпот видимостью поцелуя. — И частокол, что возвела, разрушил. — Устало улыбнулся, пряча лицо в пышной праздничной причёске.

— И уже можно домой?

— Ещё несколько красивых жестов для народа. — Усмехнулся он, меня со сцены не отпуская, и, стоя на одном колене, кольцо подарил. — Чтобы потом не пеняли, будто я только красивые слова говорить умею! — Громыхнул его голос на весь зал. — А дома тебя уже ждёт рояль. Хочу, чтобы каждый день звучала музыка. — Пояснил, обернувшись.

— А теперь домой? — Рассмеялась я, подарок на пальце разглядывая, а Татарин снова отрицательно качнул головой.

— Минуту терпения. Есть ещё один человек, который хочет тебя поздравить. — Интригующе заговорил Олег и повёл меня куда-то в сторону от ресторанного зала.

Я шла за ним следом отдалённо понимая, что шуршащий звук свадебного платья начал раздражать и только открыла рот, чтобы об этом сообщить, как вдруг обомлела, мужчину, стоящего в просторном холле, разглядев.