Без очереди. Сцены советской жизни в рассказах современных писателей - Толстая Татьяна Владимировна. Страница 21
На праздники, сколько я себя помнила, мы всегда посылали в деревню подарки: к Новому году, 8 Марта и 8 сентября – день Владимирской иконы Божьей Матери – престольный праздник давным-давно закрытого храма, по традиции отмечаемый уже как вполне светский. Что-то вроде “Дня деревни Юшино”. Прежде всего сюда отправлялась отслужившая свое, а порой и просто надоевшая одежда. Приехав, я то и дело с радостью узнавания видела на ком-нибудь свои или родительские одежки, зачастую использованные в самых немыслимых сочетаниях. Печенье всегда посылали, конфеты (карамель, леденцы, ирис- ки), лекарства (почему-то не таблетки, только мази). Посылки собирались не за один день. Копились просьбы из писем. Просьбы бывали самые неожиданные. Я еще тогда поняла, что в городской жизни работает принцип: “У меня должно быть не так, как у других” (подразумевается – лучше), а в деревне наоборот: “И у меня должно быть как у других”. Поэтому в письме могло быть написано: “А еще пришли мне рубаху голубую, как у Кольки Рябого” или “Очень хочется мне шапку зимнюю типа «боярыня», как у Вальки Заварной”. Ящики фанерные подолгу стояли дома, какие-то посылки обшивали серой тканью, а адрес писали химическим карандашом, чтобы не смылся. Карандаш этот тетя Паня хранила в специальной коробочке. Это был очень интересный предмет: вроде карандаш как карандаш, а если намочить (конечно же, послюнявить, отчего на языке на некоторое время останутся сине-лиловые пятна) – писал как ручка. Но при мне летом было не до праздников, только Яблочный Спас. Но одно настоящее большое застолье я застала. Правда, не праздничное, а поминальное. Умер бывший председатель колхоза, не нынешнего “Большевик”, созданного не так давно в кампанию по “укрупнению”, а еще того, “8 Марта”. Я его видела не раз: высокий, очень худой, весь из жил старик. Он приходил на горку встречать стадо, опираясь на кривую палку. Выделялся он тем, что на голове носил соломенную шляпу (на поминках об этом скажут – “под Хрущева”). Умер он как раз в те дни, когда я болела и лежала на печи, так что на похоронах не была. Но даже моей тете Пане было очевидно, что пропустить поминки совершенно невозможно, поэтому меня, несмотря на летнюю погоду, закутали в колючую шаль и взяли с собой.
Удивительно, что я запомнила, о чем говорили. Что колхоз тогда был маленький, председатель на лошади за день во все бригады успевал заехать, а не только в правлении сидел, бумажки перебирал. Много разговоров было про пенсии, которые, наконец, стали платить и колхозникам. Я помню, как считали, что можно купить на 12 полагавшихся рублей, – серьезное выходило подспорье. Пели хором, конечно. “Каким ты был, таким остался…”, “Вот кто-то с горочки спустился…”. Потом стали просить “Тонька, теперь ты…”, и некрасивая толстая баба вдруг запела сильным чистым голосом грустное “Степь да степь кругом…”.
Единственная каменная постройка в Юшине – полуразрушенная церковь. В ней-то и было до укрупнения правление колхоза и что-то вроде клуба. Решила погуглить. Набираю в поисковике “Брянская область, Севский район, достопримечательности”.
В основном братские воинские могилы: где обелиск с именами, где пирамидка со звездой без имен, а где типовые памятники – чаще всего, красноармеец в плащ-палатке со склоненной головой. Клише “партизанский край”. Такая братская могила за невысокой оградой была и в Юшине. А есть, например и неожиданное: “Памятное место, где в 1905 году восставшие крестьяне разгромили имение помещика Майендорфа”. Сколько таких “памятных мест” по всей многострадальной России!
И вдруг: “Брянщина – родина мамонтов”. Оказывается, в 1988 году в песчаном карьере около Севска случайно обнаружили едва ли не самое крупное в Европе скопление мамонтов: собрали целое семейство – папу, маму и четверых мамонтят. А всего нашли 3500 костей стада мамонтов из 30–35 особей. Вот и знай, чем останется твой край в истории…
Ну и, конечно, храмы. Нашла я и Юшинский. “В начале XIX века построена каменная церковь Владимирской Божьей Матери, закрыта около 1930-го, частично сохранилась”.
Воодушевленная, я вбила в поисковую строку тот адрес, который писала на конвертах…
Канал “Бродячий турист”. “Всем привет!!! Я создал свой канал на ютьюбе по походной тематике. Обзоры на снаряжение. Сталки по заброшкам. Покатушки по бездорожью”…
И два ролика Паши-туриста “Сталк по заброшенному селу Юшино” – осень и зима. Всезнающий Паша сообщает, что максимальное число жителей Юшино было в 1926 году – 810 человек. “С последними жителями отсюда жизнь ушла…” А дальше, не раз и не два: “Как же красиво тут!” И правда… Камера прикреплена у Паши на лбу, изображение вздрагивает при каждом шаге: поля, лес, речка. Наезженных дорог нет, тропинки едва протоптаны.
Конечно, я ничего не узнаю́, не могу узнать, но оттого, что я здесь была, когда несли воду из колодца на коромысле, зажигали после заката керосиновую лампу-семилинейку, гремели молочными бидонами, вынимали ухватом картошку из печи, нестройно пели хором, чувство утраты сжимает горло. Ведомый странным увлечением, Паша-турист подходит к полуразвалившимся домам, в некоторые рискует зайти: разграблено все, в первую очередь металл и кирпич. А вот на стенах кое-где уцелели картинки в самодельных рамочках.
И в каждом доме мне мерещился тот самый…
Наталья Зимянина
Десять лет при коммунизме
В роддоме на улице Веснина, что прямо за МИДом, десятки лет рожали дочки и невестки всех партийных, совминовских и вообще номенклатурных чиновников.
В 1976 году я как дочь главного редактора “Правды” лежала на сохранении в палате на четверых, хотя соседки говорили, что это рай по сравнению с “городом”.
Но и здесь, на Веснина, на все отделение патологии был один туалет, а подмываться было и вовсе негде, и каждое утро нас обходила акушерка с судном в одной руке и большим ватным тампоном, намоченным в слабой марганцовке, – в другой. Когда у меня вдруг начался сильный насморк, на просьбу дать какие-нибудь капли старая усатая врачиха (наверное, она принимала роды еще у “дочек” эпохи Сталина) рявкнула, что тут нам не больница и насморки они не лечат.
Через несколько дней произошло чудо. Меня вдруг навестила лечащий врач из поликлиники и сообщила, что она “очень за меня рада”, так как папу моего куда-то там выбрали. “Теперь все будет по-другому, вот увидишь”.
Жизнь поменялась в одну минуту. Меня тут же перевели в отдельную палату, усатая перестала хамить, нашлись все нужные капли, мне поставили персональный телефон. Позвонила мама: оказывается, прошел не то съезд, не то пленум, папу выбрали секретарем ЦК КПСС – мне это мало что говорило. Все-таки “главный редактор «Правды»” звучало солиднее, чем какой-то там “секретарь”. Но мама доложила, что они уже ездили смотреть предложенную госдачу и что можно будет заказывать любые продукты, покупать любые вещи и т. п.
Боже мой, много ли надо было советскому человеку? И вот я уже перестала думать о своем будущем любимом ребеночке, а только и мечтала, какие куплю себе джинсы, “лапшу”, косметику и сапоги на высоких каблуках.
Блага, свалившиеся на нашу семью, превзошли все ожидания.
Продуктами нас обеспечивала спецбаза, система была отработана, видимо, десятилетиями, и каждую неделю водитель доставлял мне опечатанный картонный ящик с любым набором продуктов. Круглый год было все. Свежие баклажаны и кабачки с приклеенной бумажкой – не то Испания, не то Португалия, нездешняя цветная капуста, груши, виноград, фейхоа. Только всего понемножку, поскольку не бесплатно, а семья у нас вдруг оказалась большая и прожорливая.
На день рождения я, договариваясь с мамой о некоторой роскоши, кормила друзей пастромой (такого и названия-то никто не помнил) – копчеными утиными ляжками, поила всеми винами подряд (они все стоили в пределах трех рублей). Все ржали, что сидим вот тут как сталины – и “Цинандали” тебе, и “Телави”, и “Киндзмараули”.