Я тебя уничтожу (СИ) - Рахманина Елена. Страница 14
– И чё, ты ей действительно муж?
Самгин переводит на меня взгляд, и отвечает, продолжая изучать моё лицо и наряд:
– Разве я похож на мужа этой шалавы?
Я вздрагиваю, впервые в жизни понимая, что слова могут быть куда болезненнее пощечины, и чувствую, как ком встает в горле, мешая вздохнуть, и я вбираю воздух урывками, сдерживаясь, чтобы вот-вот не разреветься, не ожидая от него подобной подлости.
– Ну, вот и вали отсюда, – посылают Франка сорок градусов алкоголя в крови смельчака, который теперь тащит меня к машине неподалеку.
От слов Самгина я почувствовала такую разбитость, что безропотно следую за ними, еле волоча ноги. До меня сейчас вдруг доходит, что он ведь уже долго наблюдал, как они измываются надо мной, видел, но никак не реагировал, и от этого обида поднимается во мне все выше и пробирается глубже.
Меня уже успели запихать в машину, когда я поняла, что Франк все же решил, что такая корова нужна самому. Он разбил нос пьяному смельчаку, что-то процедив ему сквозь зубы, и дернул меня из салона автомобиля, будто я была его вещью. Грубо подтолкнув меня в сторону своей машины, шел следом, дыша за моей спиной, как разъяренный бык.
Я обогнула его машину и пошла дальше, не желая с ним связываться. Если что, переночую в клубе.
– Ты плохо поняла, что от тебя требуется? – спрашивает он, не контролируя злобу, которая по непонятной мне причине сквозит из каждой его поры, сжимая мое плечо, и я понимаю, что завтра вся рука от этих прикосновений будет в синяках.
– Вали к черту, Самгин, – сквозь стиснутые от злости зубы шепчу севшим голосом, не в силах больше сдерживать слезы.
Он замирает, немного ослабляя хватку.
– Успокойся и садись в машину, – сдержанным, но командным тоном приказывает мне, будто я – один из его маленьких солдатиков, которые выполняют для него грязную работу.
– Никуда я с тобой не поеду: еще увидят тебя с шалавой – не отмоешься потом. – Вытираю слезы рукавом и закусываю губу, чтобы больше не дать волю слезам и не показать мою слабость и обиду.
– А кто ты после того, что я наблюдал в этом дерьмовом клубе?
Я хлопаю глазами, поняв, что он видел все представление, которое, должно быть, и стало причиной ярости, но теперь я распаляюсь, не понимая, с какой стати после одной ночи он вдруг относится ко мне, как к своей личной игрушке.
– Это моя работа! Мне надо на что-то жить, и я не хочу гробить себя, разгребая товар, когда могу заниматься тем, что умею, и получать за это нормальные деньги, а не три копейки!
Он смотрит на меня, продолжая тяжело дышать; наша злость резонирует друг о друга, разбиваясь, как о стену. Я читаю в его глазах решимость оставить меня, будто слыша размышления, проносящиеся сейчас в голове, о том, что с такой, как я, не стоит связываться: есть девицы куда проще и покладистей, а не подобные мне мегеры, имеющие свои собственные мысли и потребности, которые могут не всегда совпадать с его желаниями.
– В машину садись, отвезу домой, потом можешь катиться ко всем чертям! – подтверждает он мою догадку.
Исполняю этот приказ, высоко задирая нос, полная решимости «катиться» от него куда подальше. Только чем ближе мы подъезжали к моему району, тем меньше оставалось во мне уверенности, что я готова сделать эту встречу последней.
Самгин останавливает автомобиль, и мы оба молчим. Я не выхожу из машины, он не просит этого сделать. Мой дикий зверь разъярён, а я несколько переоценила свои навыки в дрессуре, чувствую, что он не собирается прыгать через пылающий обруч ко мне, а я не хочу терять свою свободу и новую работу, но и от него уйти не в силах. Думаю о том, что, может, стоит расплакаться, может, это произведет на него какой-то эффект, но от мысли, что я буду применять на нем те же фокусы, что на моих бывших воздыхателях, мне вдруг становится противно.
– Толь, – зову его едва слышно, не зная, что сказать, но вместо ответа он лишь тяжело вздыхает, – ты правда считаешь меня шалавой?
Спрашиваю, не веря, что произношу эти слова вслух, но мне хочется знать ответ на этот вопрос.
Вижу боковым зрением, как он отрывает взгляд от лобового стекла и рассматривает меня.
– А как, по-твоему, ты сейчас выглядишь?
Теперь к глазам подбираются вовсе не фальшивые слезы, потому что отчего-то слова, которые от иных я воспринимала безразлично, в его устах больно ранят. Дергаю за ручку двери и неуклюже выбираюсь из автомобиля, слышала, что Самгин делает то же самое. Я еще не успеваю отойти от машины, как он впечатывает меня в её дверь своим телом, положив руки по обе стороны от меня на крышу авто.
– Какая же ты заноза, Соня! – произносит он, нависая надо мной, а во мне вновь тепло собирается, с ним тепло, от него тепло, меня переполняют эти чувства до краев, я молча кладу ладони на его грудь, глядя ему в глаза, – и не вытащить же никак из себя.
– Не надо, оставь меня там, – прошу его с улыбкой, и он медленно касается меня в каком-то абсолютно невинном, чистом для такой дешёвки, как я, жесте, целуя в щеку, и просто обнимает, прижимая к себе. Он совершенно непостижимым образом ломает все мои барьеры, и я начинаю реветь навзрыд, задыхаясь и захлебываясь в этих слезах.
Толя сбит с толку, никак не может понять, в чем дело, смотрит взволнованно в моё мокрое от слез лицо.
– Прости, я не хотел тебя обидеть, – извиняется он, а я мотаю головой, не в состоянии членораздельно признаться ему, как благодарна за его отношение, потому что, как бы он ни называл меня, в его движениях и поступках не сквозит отношение, как к шлюхе, и это просто разрывает меня.
В тот вечер он отвез меня к себе домой и больше не отпускал, пока нас не разбили, расколов на две части.
Мне было известно, что в нашей группировке волнения, стойкое ощущение, что скоро будет взрыв, меня не покидало, но насколько все плохо, стало понятно, когда я загремел в больницу с массивной кровопотерей. Придя в себя, лежал, глядя в потолок, ощущая бесконечную слабость, и ждал, когда же придет Соня – ведь она знает, что я здесь, ей не могли не сообщить. Но жена так и не явилась, а в моей груди лишь нарастало напряжение, рождавшее чувство утекающей сквозь пальцы воды: вроде, все в моих руках, а сделать ничего не в состоянии.
Мое ранение было серьезным, и казалось, что за моей спиной уже делят власть те, кто не верил, что смогу выкарабкаться. Но ответственность за жену и сына заставили вернуть ногу с того света и очнуться из комы, в которой находился двое суток. И тогда казалось, что лучше бы сдох, чем узнал, что пока я находился на грани жизни и смерти, моя жена отсутствовала дома, оставив сына на соседку и трахалась с моим главным врагом.
В голове пекло так, что казалось, мой мозг сейчас взорвется, когда ко мне в палату пришел единственный человек, которому я доверял, как себе, – Быков. Он сообщил, пряча взгляд, что Соню видели выходящей из дома Торфянникова, более того, когда спросили, что она там делала, жена даже не потрудилась соврать, чего я совсем не мог понять. Лишь потом, мучаясь бессонницей в течение многих лет, у меня было время подумать и прийти к выводу о том, что она, тоже решила меня похоронить раньше, чем остановилось мое сердце, поэтому и искала пути к спасению в постели с другим.
– Где она сейчас? – спрашиваю, не узнавая собственный голос.
– Говорят, уже вернулась домой.
Мне нужно было заглянуть в её глаза, прежде чем убить. Её. Его. Всех, кто попадется под горячую руку.
Я был плох, когда меня выписали: тело подрагивало, плохо слушалось, словно была нарушена связь между мозгом и всем организмом в целом, но на ногах меня держала какая-то темная уничтожающая сила. Никогда не думал, что способен настолько сильно любить и что эта любовь будет причинять такую боль, от которой хотелось лечь в землю и закопать себя живьем, лишь бы прекратилось все, что раздирает меня изнутри.