Тебе не сбежать (СИ) - Икс Ирина. Страница 10

Это угнетало.

— Плохо, Лизонька….- мама была гораздо спокойнее чем тогда, когда мы с ней разговаривали по телефону в тот раз. — Папа вчера к ней ездил, в больницу. Говорит, она совсем не поднимается.

— Ясно….- опустила голову, погрузившись в собственные мысли. Что уж говорить, бабушку я очень любила. Она из тех людей, которые очень сильно дорожат своей семьей. По возможности балуют внуков. Любят их до безумия, и это ощущается в каждом их поступке и даже взгляде.

— А где Аленка?

Аленка это моя сестра. Думаю, в восемь часов вечера, она уже должна по-хорошему быть дома, но её почему-то нет. Неужели загуляла?

— Она у Даши ночует сегодня. Девочки как раз перед твоим уходом ушли.

— Всё понятно.

Мы с мамой еще поговорили по поводу здоровья бабушки, договорились, что завтра когда папа придет домой с подработки, мы с мамой вместе поедем к бабушке в больницу. Я очень сильно хотела её увидеть. Боялась, что что-то произойдет пока меня не будет, и мы не успеем с ней встретиться. Всякое ведь в жизни бывает. Никто ни от чего не застрахован.

Хотя думать об этом не хотелось.

Я не могла видеть маму в таком расстроенном состоянии, в котором она встретила меня, когда я приехала домой. Это было физически тяжело. Понимаю, что ситуация очень сложная, но когда еще и мама нагнетает, тут уж совсем руки опускаются от безысходности. И поэтому, чтобы не мелькать на кухне лишний раз, и самой как-то отвлечься, занять свой мозг что ли, чем-то отвлекающим, я решила пойти в свою комнату. Мне хотелось отдохнуть с дороги. Да и вообще…Надоело все как-то. Нужен был реальный отдых….

— Девочки, ау! Есть тут кто-нибудь?! Мне же холодно! Ну пожалуйста, Казанцева!

В душевой было холодно и страшно. Видимо, чтобы накалить обстановку в ней еще сильнее, дабы добить окончательно, одноклассницы вырубили свет. Теперь, стоять босой и голой, на кафельной плитке, было не просто прохладно и неприятно, но еще и страшновато и как-то неожиданно. Такой подвох был не в духе моих одноклассниц, но оказалось они могут быть очень жестокими.

И что же было тому виной? Я не знала. Возможно, внезапный порыв Тардашевски подтянуть меня по математике….

— Каать! Ну Кааатя, ну выпусти меня! Ну мне же страшно, Казанцева!

То что не обошлось без неё, мне было ясно как день. Этому поспособствовал тот факт, что она как-то загадочно переглядывалась с Ярыгиной, когда я входила в душевую кабинку, а еще тот факт, что она была последней, кто собственно говоря, отсюда выходил. Наверное поэтому, я заподозрила её в коварстве еще до того, как они с подружкой вышли с полотенцами в руках, из душа.

Знала же, что они такие вредные. Но раньше как-то ко мне не цеплялись.

Так с чего начали это делать сейчас? Вообще, непонятно получилось….

— Таня! Ярыгина, блин!

Я слышала, что кто-то смеется, там за дверью. Шепчется, как мне показалось обо мне.

Ну зачем они так со мной? Я ведь ничего им не сделала.

— Кааатя!

По коже уже начал бегать легкий мандраж. Чтобы окончательно не замерзнуть, включила горячую воду, и встала под горячие струйки. Зубы стучали друг об друга. Я уже не знала что предпринять. Снова подергала ручку двери, и опять безрезультатно.

Спасибо, что хоть полотенце мне оставили на крючке. Только вот толку-то от него? Оно насквозь промокло, и неприятно липло к телу, ведь тоже уже было остывшее…

— Кааатя! — брррр, брррр…..Холодрыга какая…..

От того как несправедливо со мной поступили одноклассницы, глаза уже щипало от слез. Я чувствовала как мои щеки горят, и как кожа под глазами предательски увлажняется. Я не хотела чтобы они увидели, что довели меня до такого состояния когда войдут в душевую, поэтому держалась как могла, однако истерика вызванная таким отношением подступала ко мне неумолимо….

— Вот стервы….стервы мерзкие….- уже по-тихоньку всхлипывала, вытирая глаза рукой и куском холодного полотенца. Хотелось им как-то отомстить, но я с самого детства была не приспособлена к дракам, всегда была мягкой и слабенькой, и в случае чего редко могла дать отпор. Какое счастье, что раньше этим никто и никогда не пользовался.

— Донцова? — дверь неожиданно открылась сама собой, и в холодную парилку заглянул Николас Тардашевски. Судя по его удивленному лицу, он не ожидал встретить меня здесь в таком состоянии. Заметив, что я полуголая, кутаюсь в мелкое, намокшее полотенце, которое мало что скрывало, парень явно был удивлен. Он пялился на мои ноги. А когда заметил мою полуголую грудь, у которой от холода очертились мелкие соски, я мимолетно отметила, что его кадык дернулся а сам он уставился на меня совсем странно.

— Ты чего тут….? Одна. Тебя заперли здесь, что ли?

Хотелось броситься к нему на шею и плакать, плакать, рыдать. Рассказать, что да, заперли, да еще и смеялись стоя под дверью. Я слышала.

Но я конечно же, сдержала этот порыв. Тардашевски вчера на весь класс сказал, что я «страшилище», и «кому она нужна». А я такая, ему на шею брошусь. Странно же будет.

— Не твое дело! — было стыдно перед ним, но я была так обижена за вчерашние слова, что даже не поблагодарила за спасение меня из холодного плена. Перебьется этот Тардашевски. Хотя конечно, некрасиво получается.

— Кто?! — рявкнул, провожая меня к раздевалке. Я же отметила, что этот псих пялится на меня как ненормальный. Под его взглядами, мне становится слишком не по себе. Жарко. Приятно так. Как будто он каким-то коконом меня опутывает.

— Да какая разница?! Отвернись!

Было стыдно, что мой одноклассник видит меня полуголой, но почему-то одновременно с этим нравилось, что он здесь, и я перед ним такая голая….такая ранимая….

— Да вот они голубки!

Едва успела прикрыться платьем сверху, как в раздевалку резко вошла целая толпа наших с Тардашевски одноклассников.

— Я же говорила, Николас пойдет её спасать! Признай уже, что Донцова тебе нравится! — Ярыгина напару с Казанцевой стояли в первых рядах нашего класса. На лицах дебильные оскалы и предвкушение чего-то неприятного. Гнусного.

— С чего вы взяли, что она мне нравится?

Я видела, что он покраснел. Желваки ходили ходуном. Даже эти две сплетницы, которые все это и затеяли специально, перестали по-дурацки улыбаться и отступили за мальчиков. Спрятались.

— Мне просто стало жаль эту убогую. Она же жирная, да еще и тупая. Кто-то же должен заступаться за таких, раз у вас идиотки, совести не хватает.

— Ник, ты чего? Девочки же пошутили….

Рябов, который положил глаз на Казанцеву еще в прошлом году, стоял немного бледный, но все равно прикрывал собой виновниц торжества. Было видно, что он сам напуган, но вроде старается держать марку. Зрелище то еще.

— Зато я не шучу! — Тардашевски чуть наступил в его сторону, и все сразу расступились с дороги. — Я встречаюсь с Леркой из девятого «Б». Это все знают! Нахер вы мне эту серую мышь сватаете? Совсем уже что ли?

Я стояла ни жива ни мертва. До ужаса было обидно, что стала эпицентром этого кошмара, но еще обидней почувствовала себя после слов Тардашевски. «Толстая, тупая, серая мышь….» И апогеем этого всего стало то, что из центра других ребят вышла сама Лера Фомина, та самая про которую и говорил Николас. Она встала немного рядом с ним, глядя на меня с таким превосходством и презрением, словно я какая-то заразная, или грязная.

Словно я воняю чем-то, и ей приходится морщить свой красивый, ухоженный носик в моем присутствии.

А он обнял ее за талию, и притянул к себе ближе….

После этого я и пообещала сама себе. Никогда не верить Тардашевски. Я ведь думала, что он хоть немного ко мне неравнодушен. Он же не просто так мне давал списать. Даже не постеснялся признаться вчера, что сам дал тетрадку.

А тут оказывается вот что. Жалеет меня. Я — жалкая….

Почему-то именно этот эпизод вспомнился мне сейчас, когда я залезла в шкаф в ванной комнате, в котором моя мама хранила полотенца и принадлежности для душа. Там были разные полотенчики, и даже нашлось то самое которое было у меня в тот неприятный день. НАдо было его выбросить, а я как дура оставила его.