Моя борьба - Медведева Наталия Георгиевна. Страница 39
Они ели курицу, которую писатель наловчился очень вкусно готовить. А по теле уже начался любимый фильм певицы. «Дас Бот»[125]. В нем не было ни одной женщины. Настоящий суровый фильм на 7 Ноября. И певица с сожалением констатировала, что всегда, когда появляется женщина, все становится каким-то не таким. Она все портила, женщина. Либо она была истеричкой, либо она предавала, либо вносила разлад, либо она дура или слишком уж стерва. И поэтому в «Дас Бот» не было ни одной женщины — существующие образы их к этому фильму не подходили. И Машке было обидно — это значило, что в сюжете, который ей нравился, в ситуации, которая нравилась, ей, женщине, не было места!
Встречи писателя с певицей были пародиями на совместную жизнь. Встречаясь, они должны были успеть проделать все то, что делают, живя вместе. Поговорить, обменявшись впечатлениями об актуальностях, рассказать друг другу новости, покушать, выпить, посмотреть теле, показать что-то друг другу — книжку, одежку, безделушку — поругаться и помириться, лечь в постель. Все это надо было успеть за встречу, то есть как бы прожить минисовместную жизнь.
Раздевались они всегда раздельно. Писатель уходил в закуток перед ванной комнатой и там раздевался, возвращаясь в ти-шорт. Певица всегда хотела посмотреть, как он раздевается. Но он не доверял ее благим намерениям и ждал подвоха. Поэтому, раздевшись, быстренько-быстренько залезал под одеяло. И из-под него быстренько-быстренько спешил обратно в одежды. Как в стихотворении Лоренса «So she said»: «Hurrying into his clothes…»[126]
Ничего нельзя было поделать с тем, что в голове у певицы работал сравнительный рефлекс. Но и писатель, уже очень хорошо знавший певицу и все ее повадки, тоже что-то чувствовал.
— Ты, Машка, ебешься с кем-то!
Певица хотела рявкнуть: «А что же мне, ждать, когда ты придешь и соизволишь меня выебать?!» — но воздержалась, сделав хитрую рожицу, оставив писателю загадку.
— Смотри, СПИД это тебе не шуточки.
— Нахал, это ты чем занимался семь лет назад, а? С кем ты спал в Нью-Йорке, на пустырях? Я семь лет назад была замужем, еще по-настоящему.
— Ну так сейчас ты не замужем, так что…
— Ты тоже не замужем, между прочим… — Машка грустно подумала, что так, конечно, никогда замуж по-настоящему и не выйдет. «Никогда ни фаты, ни белого платья, ни запаха ладана…» Потому что все свои замужества она видела какими-то поспешными, торопливыми, суетными. И не только спустя время они такими казались — а и на самом деле, ее будущие мужья всегда торопили Машку за себя замуж, боясь, видимо, что иначе она убежит.
— В кабаке Зоя занята поисками богатого мужа. И мне все говорят, Надюшкины подруги, что как же ты не найдешь себе богатого мужа в «Разине»?! Дуры они…
Писатель ненавидел Надюшкиных подружек, так вот говорящих. Еще он посмеивался над образом Машки с богатым мужем.
— В кабак люди приходят развлечься, напиться, бокалы побить. Сколько раз я звонила каким-то людям, дававшим карточки визитные. Они даже с трудом вспоминают тебя. Единственный тип — это импресарио Азнавура. Но и то, сначала он повел меня в «Реджин». Потом я целый месяц пыталась дозвониться ему. Потом ждала, когда он прослушает кассету. Потом я ждала, когда он примет меня. Потом, уже сидя у него в кабинете, я ждала, когда он закончит разговаривать по телефону — с Пласидо Доминго, с Лайзой Минелли! Боже мой, и всё для того, чтобы услышать: «Вы знаете, вы поете как черная певица!» Какие они лимитированные все, даже в искусстве, в музыке! Нормальные люди никогда не делят, не подразделяют и бирок не наклеивают. Им насрать! Нравится или нет — вот что для слушателя главное’ А эти всё подразделяют, упаковывают… — Машка сидела в ногах матраса, упершись спиной в стену и дымя сигаретой. — Иногда ночью я ловлю по радио даже «Голос Америки». Они такие заявления делают! В понимании Америки шпионаж существует только между Западом и СССР. И в то же время только что был пойман американский тип, поставляющий информацию из военных американских ведомств в Израиль! Что же они с ним делать будут?
Израиль же их друг! Если не сказать — младший брат, а иногда так прямо старший!
— С исчезновением «варваров» они увидят наконец свое настоящее рыло. Я уже написал об этом…
— Значит и поговорить нельзя с тобой, если ты уже написал?
— Кончай курить, вонючка американская. Ложись сюда.
Певица потушила сигарету и перед тем как лечь пошла на кухню, отнести пепельницу. Там было холодно, сыро и царствовали тараканы. Она на цыпочках подошла к мусорному ведру и выбросила окурки. Они упали на книгу А.Гальперина. Писатель выкинул книгу. «Каким надо быть мудаком, чтобы твою книгу выкинули! — с ужасом подумала певица — Книги не выкидывают. Книжки оставляют стопочкой внизу, кто-нибудь возьмет, книги отдают друзьям, если не нужны. Но выкинуть… Как этот мудак, должно быть, разозлил писателя, раз он выкинул…»
Певица пришла в комнату, дрожа от холода, и залезла под три одеяла, одно из которых когда-то принадлежало им вместе. Писатель выключил уже теле. Который тоже им вместе принадлежал когда-то. Они накрылись с головой и дышали под одеялами, согреваясь. И пахло терпко и крепко сексом, слегка потом, и табаком, и наверняка грустью певицы. Никогда она не могла избавиться от этой грусти, которая возникает от ощущения, что мы ведь были вместе, всегда, а теперь вот только изредка…
— Расскажи мне историю какую-нибудь.
— Ох, я тебе уже все истории рассказал… Ты мне не рассказываешь, когда я прошу.
— Потому что тебе нужны грязные истории, как меня кто-нибудь ебёт. А я не хочу таких историй о себе.
— Да, конечно, историй ты не хочешь, но по-ебаться…
— Я тебе не твоя бывшая женушка «и в пипку, и в попку, маленькая девочка ня-ня, мя-мя…» Правильно я написала о ней стих злой. Она наверняка меня ненавидела минутами, но она такой трус и притвора. «Что вы! Я дама!..» От Адама! А меня принесли на землю падшие ангелы. Люцифер и еще бог Вакх…
— Ты можешь быть горда. Ты ее победила.
— Я не горда. Потому что я тоже не с тобой…
— А где же ты? Ну-ка, кроколище, иди сюда, я тебя помну. Историю… История про Машу и мешок денег. Маша споткнулась о мешок и поставила себе еще один синяк на ноге и, взяв мешок, пришла домой. Посчитав деньги, она пошла в BHV[127] и купила там десять разноцветных тетрадок и авторучек с золотыми перьями. Потом она купила свечи, потом елку, потом вторую, потому что первая ей показалась слишком маленькой. Она купила шары и шесть «packs of beer»[128], чтобы каждое утро не ходить. Придя домой, она посчитала деньги и решила на хуй не ходить на работу.
— Это нехорошая сказка. Маша на самом деле устроила бы большую пати. И обязательно позвонила бы писателю. Дала бы ему тоже немного денег из мешка. Маша бы так сделала.
— Ну хорошо. Другая сказка про Машу и принца с кокушками. Машу позвали на пати. Но она подумала — ну ее на хуй, эту пати…
— Но так как противный писатель был, как всегда, занят, она решила пойти! — перебила Машка.
— Она вошла и увидела принца-брюнета!
Машка засмеялась. Писатель почему-то был уверен, что ее идеал был брюнет. Но даже Марсель, с которым она познакомилась и определила для роли любовника, — а она кое-что, конечно, рассчитала, он уже занял роль любовника, который должен будет что-то сделать, как-то повлиять на писателя, чтобы тот проснулся, наконец? — он не был брюнет, и писатель не был брюнетом, и вообще, Машка сама почти была брюнеткой!
— Да и весь он выделял…
— Пот! — захихикала певица.
— Нет, чувства, как некоторые люди пот. У него нога была на ногу, и он ею покачивал. А брюки на нем были специальные, так что видны были кокушки…
Машка сразу вспомнила фото редактора «Актюэля», на котором он подпрыгивает, зажимая свои кокушки, пряча и это куда более «obscene»[129], чем с видимыми. И Марсель так ее веселил, подпрыгивая.
— И он подошел к Маше и сказал, — писатель разыграл брюнета: — «Я сделаю так, что вам будет хорошо, как никогда!» и взмахнул кокушками! Потом они поехали на машине в цветах и шампанском. И Машка хватала принца за кокушки. Так, что он их потерял по дороге. Вот какая Маша была сумасшедшая!