Я тебя поймаю (СИ) - Волкова Виктория Борисовна. Страница 26

«Папа, папочка, не умирай! — хочется заорать во все горло. Но отец в коме и все равно ничего не услышит.

— Арман поднял на ноги всех врачей, — тихо замечает Лиля. — Нам остается только молиться.

Вглядываюсь в красивое лицо крестной и ничего не вижу, кроме заплаканных глаз. Вот и не верь в дружбу между мужчиной и женщиной. Сколько лет они вместе? И для моей крестной отец — та единственная ниточка, связывающая ее с прошлым. Я не знаю, как складывается ее брак с моим великим дедом, отцом моей родной матери, но уверена в одном — папа бесконечно дорог Лиле.

— Все будет хорошо, — повторяет она на автомате. Тянусь к ней. Обнимаю и плачу.

— Тайка, — шепчет мне моя единственная мама, — прекрати. Ты нужна отцу спокойной и рассудительной.

— Да, — киваю и, не сдержавшись, утыкаюсь лицом в грудь и рыдаю, как маленькая. Лиля гладит меня по голове холеной рукой. Слышу, как позвякивают браслеты на тонком запястье.

— Не оплакивай раньше времени, — строго останавливает она мои рыдания. — Его спасут. Только верь и будь рядом, когда он очнется. Ты — единственная из всех Витькиных детей, кого он любит до одури.

Знаю. Но от этого не легче. Папа, папочка! Что же случилось с тобой?!

Перед самым взлетом смотрю в экран айфона, подаренного мне Севой. Не самая последняя модель… но это подарок любимого. А значит, эта трубка для меня дороже других. Но экран телефона совершенно чистый. Ни одного пропущенного звонка или оповещения. Тишина!

Сева! Куда ты пропал? Вернулся ли в ресторан? И почему тогда не позвонил? Или обратно не возвращался? А это значит… Бросил меня? Или случилось что-то страшное?

Пытаюсь скрыть нарастающую панику. Вот только все бессмысленно.

Куда ты делся, Гаранин? Краб тебе в печень! И почему молчишь, придурок?

— Что желаете? — учтиво осведомляется стюард.

Удавиться! Принесите веревку и мыло!

Весь полет я пытаюсь предугадать, что случилось с моим женихом. Но ни одна из версий не выдерживает критики. А когда суперджет моего деда приземляется в Ле Бурже и проворно занимает свое место на стоянке, я снова пялюсь в телефон. И ничего не понимаю. Полная тишина. Ни одного звонка или сообщения. Что все-таки происходит?

Тыкаю пальцем в контакт «мой любимый» и терпеливо слушаю, когда Сева соизволит ответить. Но не в этот раз.

Пару раз по дороге в госпиталь звоню Гаранину снова. И никаких результатов. Ну, не марсиане же его украли?!

— Подожди, — говорю самой себе. — Прекрати паниковать. Он ответит. Должны быть какое-то объяснение и веская причина. На розыгрыш ситуация явно не тянет. Кидаю телефон в карман и вместе с Лилей спешу на выход. Около трапа уже стоит автомобиль деда. А он сам, безбожно красивый и элегантный, маячит около трапа. Как всегда, в костюме и галстуке. Как всегда, с цветами.

Сколько они с крестной не виделись? Полдня?

Наблюдаю, как моя любимая мамочка оказывается в крепких объятиях деда. Легкий поцелуй, положенный при встрече. Добродушный кивок Мишелю и строгий взгляд, предназначенный мне.

— Как папа? — выдыхаю вместо приветствия.

— Отключили от ИВЛ, — как высокому руководству, докладывает Арман.

— Почему? — замираю от страха. Вижу, как в руках деда дергается его жена.

— Нет необходимости. Он сам задышал. Когда я ехал за вами, его выводили из комы. С ним Хлоя.

— Мы поедем сразу в клинику? — спрашиваю деда.

— Нет, — мотает он головой. — Не хватало еще, чтобы кто-то из нас слег с этой заразой. Вернется домой через две недели. Ничего страшного. По телефону с ним поговоришь…

— Хорошо, — киваю я, сглатывая едкий ком в горле. Зачем тогда меня срочно вывозили в Париж. Я и из Москвы могла позвонить папе.

Плюхнувшись на кожаное сиденье дедова лимузина, еще раз пытаюсь дозвониться Севе. Бесполезно. Трясущимися руками листаю список контактов. Нахожу телефон Маши Гараниной, младшей дочери Космонавта.

— Маш, — тревожно спрашиваю в трубку. — Ты не знаешь, что случилось с Севой?

— Он страшно поругался с папой, — вздыхает одна из близняшек. — Отец его прогнал из бизнеса и закрыл доступ к счетам компании и картам оплаты. Мама говорит, что Сева очень ненадежный. И ему верить нельзя…

— Можешь его найти? — спрашиваю, теряя надежду. — Мне нужно с ним поговорить. А он не берет трубку…

— Даже не проси, — отрезает наглая сестрица моего милого. — Когда начинаются папины разборки с сыновьями, нам, девочкам, лучше держаться подальше. Но Сева дурак, Тайка! Не связывайся с ним!

«Ну да, конечно!» — усмехаюсь криво и чувствую, как в душе закипает злость. Нет, не на Гаранина! Ему по-любому достанется. А на его дурацкую семейку. Человек пропал! А их интересуют только счета в банках и мнение папы.

А если ты, Севочка, посмел бросить меня так изысканно, накормил эклерами и отчалил, то я отплачу… Пока еще не знаю, как, но ты получишь сполна… Горячусь, закипаю и, сцепив челюсти, неожиданно понимаю, что Гаранин не мог меня бросить. Даже если разлюбил, не оставил бы так… Одну, в ресторане, с неоплаченным счетом и без копейки денег.

Значит, что-то случилось?

Может, под машину попал? Или нас выследили мои преследователи и убрали его.

Воображение тут же рисует одну за другой картинки. Вот Сева лежит в луже крове под колесами автомобиля… А вот, скрючившись от боли, зовет на помощь в подворотне. А вот… обнимается с какой-то красоткой и уламывает ее дать номер телефона.

Неужели на крыльце ресторана склеил какую-то стерлядь?

Умом понимаю, что эта версия — самая жизнеспособная, вот только верить в нее не хочется. Закусив губу, отворачиваюсь к окну. Пытаюсь справиться с подступающими слезами.

— Где твой айфон с местной симкой? Ты мне нужна на связи, — требовательно заявляет Мишель, когда мы приезжаем в особняк семьи на Елесейских полях. Как только его папа не называет… Но наверное, общага на Елисеевской — самое подходящее название. Тут живут все. Отец с мачехой, когда бывают в Париже. Дед с крестной. Мои единокровные сестры. Кузены. Света с семьей. Еще какие-то родственники.

— У меня в комнате, — пожимаю плечами. — Сейчас поднимусь к себе и включу, — замечаю я, а оставшись одна, глупо пялюсь на безмолвную трубку, в которой значится только один абонент. Да и тот пропал куда-то.

Весь вечер я маюсь, не зная чем себя занять. Перехожу из гостиной в гостиную, даже не замечая из какой именно пришла. Китайская… Английская или в русском стиле. Да и кому нужна сейчас эта мишура, если отец в больнице…

В кармане звякает сотовый и я, схватив трубку, судорожно смотрю на экран. Это не Сева… нет! Моя единокровная сестра Эллен.

— Тай, — тянет в трубке. — Ты где, систер?

Оглядываюсь по сторонам.

— На Елисеевской, — хмыкаю как папа в трубку и добавляю, осматриваясь по сторонам. — В розовом зале. А вы где?

— У родителей в спальне, — всхлипывает Ленка. — На кровати валяемся…

— Хлоя не любит…

— У нас форм-мажор. Иди к нам. Что ты там одна бродишь?

Не долго думая, из дедовой половины перехожу на другую. Быстро проходу через серо-голубую гостиную мачехи и, зайдя в спальню отца и Хлои застываю на месте.

— Вы с ума сошли, — пеняю я сестрам, лежащим на белом шелковом покрывале. — Мать вас убьет.

— Нам плохо, — вздыхает самая младшая. Мадлен. Трясет такой же рыжей шевелюрой как у меня и, подвинувшись предлагает.

— Ложись и ты, Тай…

Устраиваюсь между Мадлен и Шарлен. Закрываю глаза, стараясь совладать с глупыми страхами.

— А если папа с мамой умрут? — озвучивает мои опасения Эллен. Тяну к ней руку через среднюю сестру и крепко сжимаю пальцы.

— Папа выкарабкается, — говорю твердо. — Он не из тех, кого можно какой-то инфекцией убить. Он как только оклемается и Хлою вытащит. У них же любовь. А значит, вместе выкарбкаются…

— Ты думаешь? — вздыхает Мадлен, приподнимаясь на локте.

— Уверена, — киваю я и по очереди смотрю на каждую из трех Ленок. Только папа с его чувством юмора мог назвать так дочерей. Мад, Шер, Эл и Тай — прекрасная компания!