Новый путь (СИ) - Большаков Валерий Петрович. Страница 18

Я, словно вторя сестричке, тихонько вздохнул. Никого в мире не заботит судьба СССР. Враги сочиняют коварные многоходовки, мечтая развалить «Империю зла», а свои твердо уверены в нерушимости пролетарской сверхдержавы. Одному мне видно, как подгнивают устои, как убийственная ржа разъедает умы и души. Иногда просто изнываешь от желания крушить, ломать, хватать за грудки и орать в лицо: «Да проснитесь же вы! Оглянитесь, ужаснитесь, охните! Закатайте рукава — и за дело!»

Нельзя. Время баррикад еще не наступило. Надеюсь, и не наступит. Не сойдутся две ненависти на улицах, не забрызгают асфальт красным и страшным…

— Едет! — вздрогнула Настя, прислушиваясь. — Так… Да точно!

По улице, фырча мотором, прокатил лобастый «ПАЗик», сворачивая на пустынную площадку перед автовокзалом. Мелькнуло за окошком милое лицо, такое знакомое, родное. Свое.

— Побежали!

Выпустив грузную тетку с чемоданом, автобусик качнулся, а вот и наша студентка, комсомолка и просто красавица. Разумеется, глаза на мокром месте…

— Ой-ё-ё, ёжечки ё-ё! А похудели-то как!

Нагруженная ручной кладью, мама бросилась нас целовать и обнимать, да с такой страстью, что можно было подумать, будто нас с нею в детстве разлучили, как в индийском кино.

— Да ты шо? — возмутилась Настя, вырываясь из жарких объятий. — Я на целый килограмм поправилась! Меня Мишенька закормил совсем, вон какая толстая стала!

— Нормальная ты стала, — сказал я, и отобрал у матери обе сумки.

— Ой-ё-ё, чемодан оставила! — запричитала мама и полезла в салон.

Улыбчивый парнишка-шофер протянул ей багаж.

— Не забывайте.

— Ох, спасибо!

Я поднял сумки, прикидывая вес. Ту, что полегче, доверил сестричке, а у мамы отнял увесистый чемодан.

— Мишенька, он тяжелый! — забеспокоилась она. — Давай, я понесу.

— Фигушки! — напрочь отрезал я. — Тащи свою сумочку.

Дочка хихикнула, цепляясь за родительницу. Так они и пошли, держась за руки, походя на сестер или подружек.

— Ма-ам, — затянула «младшая», подлащиваясь. — Мам, трудно было?

— Да нет, доча, — живо прозвучало в ответ. — Это ж установочная сессия. Непривычно просто.

— Привыкнешь! А у папы была?

— На выходных ездила… Ох! — «старшая» виновато посмотрела на меня. — Сына, не выйдет у нас, чтоб и Новый год, и новоселье. Это что-то с чем-то! Дом только к лету сдадут…

— Ну, и ладно, — пожал я одним плечом — другое оттягивал чемодан. — Так даже лучше. Доучусь хоть со своим классом! И выпускной не пропущу.

— А-а… — растерялась мама. — А физматшкола?

— Да ну ее… Смысла нет! И вас тут одних не брошу, а то разбалуетесь.

— Ой, кто бы говорил! — затянула Настя с ехидцей.

— Подожди… — между маминых бровей залегла складочка. — Но ведь сам Колмогоров…

— Я с ним поговорю, объясню все, — заверил терпеливо. — Он поймет.

— Мы скоро будем где-то там проезжать, на осенних каникулах! — прощебетала сестричка. — У нас экскурсия в Ленинград!

— У нас? — изобразил я легкое недоумение.

— Ма-ам! — заныла коварная Настя. — Миша меня с собой брать не хочет! Скажи ему!

— Чучело, экскурсия — мероприятие не для всех, — сказал я назидательно, — а только для тех послушных мальчиков и девочек, которые радуют учителей своим примерным поведением и прилежно занимаются в десятом «а» классе.

— Так я тоже радую! — уширила сестренка свои хитрые глазки. — Изо всех сил. А прилежно заниматься… так ты ж мне не даешь!

— Я?!

— Ну, да, — убежденно сказала Настя. — Совсем не подтягиваешь отстающую. Комсорг называется!

— Подождите, подождите, — загасила мама разгоравшийся спор. — Какая еще экскурсия?

— Бесплатная, в Ленинград, на три дня, — отчитался я — Ну, это не считая дней приезда и отъезда. Райком нас так наградил…

— А взрослые там будут? — подозрительно спросила родительница.

— А як же! И Циля Наумовна, и военрук, и экскурсовод.

Признаться, я немного переживал, ведь мама могла меня и не отпустить. А канючить или сцены устраивать — слишком уж унизительно.

— Ты мне, давай, зубки не заговаривай, — душевно сказала студентка, спортсменка и просто красавица, тут же надувая губы. — Хотите меня бросить, да?

— Мамулечка, мамулюшечка! — заговорил я с чувством. — Да как ты могла такое подумать? Мы ж тебя любим, как… как не знаю, кого! Особенно я!

— Нет, я! — Настя облапила мамулю, ластясь, но вовремя вспомнила, от кого зависит ее поездка, и притиснула меня, сладко воркуя: — Ладно, ладно, ты… Если с собой возьмешь!

— Ну, ты и шантажистка! — рассмеялась мама.

— Эх, Настька, Настька… — попенял я, хватаясь за ручку чемодана левой рукой.

— Эх, Мишка, Мишка… — передразнила меня сестренка.

— Настюха!

— Мишуха!

Наша заочница ласково обняла обоих «деточек».

— Да езжайте уж, — вздохнула она, гладя чад своих. — Миша, под твою сугубую ответственность!

— Есть, товарищ командир! — дурашливо ответил я, перекладывая чемодан обратно в правую руку.

— Тяжелый, да? — запереживала мама. — Там книги! Пособия всякие, учебники… — тут ее озабоченный голос мгновенно изменил тональность. — А еще я кофточку себе купила гэдээровскую, такую, цвета кофе с молоком. Как раз под мои «лодочки»!

— Так… А мне? — встревожилась Настя.

— И тебе, — мать погладила ее по голове, перебирая пряди, склонные виться. — Маечки чешские выбросили в ЦУМе, и туфельки, я нам обеим взяла. Только померить надо, а то вдруг малы.

— Быстро чехи с немцами раскрутились, — хмыкаю удоволенно.

— Да-а! — с оживлением подхватывает заочница, понимая по-своему. — Даже очередей больших не было, я всего полчаса отстояла в «Лейпциге». Так это Москва! А Таня — она из нашей группы — рассказывала, что к ним в Свердловск тоже дефицит завезли. Где-то в конце августа. Чайные сервизы югославские — знаешь, такие, с «сердечками», — сумочки венгерские, игрушки гэдээровские…

— Здорово! — жмурюсь я.

Мне даже показалось, что чемодан сбавил вес. Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселей!

Пятница 17 октября 1975 года, утро

Москва, Сретенка

Из ворот вынеслась «Волга», глухо ревя «чаечным» мотором. Черной тенью крутанулась вокруг памятника Дзержинскому, помчалась к Старой площади, но не доехала, свернула на Хмельницкого.

С улицы на улицу, отрываясь от возможного преследования, «ГАЗ»-24-24 то степенно катился, то вдруг лихо набирал скорость, кружа и путая след.

Андропов усмехнулся, вольготно раскинувшись на заднем сиденье, надвинув шляпу на лоб и подняв воротник плаща. Его забавляла эта игра «в шпионов» — будто и вправду уходишь от погони! Сердце живее качает кровь, застоявшуюся в кабинетных бдениях, а в глубине души тлеет мальчишеский азарт.

Юркнув в очередной переулок, «Волга» вылетела на Сретенку, где все дышало старой, чуточку провинциальной Москвой.

— Приехали, Юрий Владимирович, — доложил водитель, взглядывая в зеркальце. Машина мягко затормозила в тихом дворике.

— Всё, как всегда, Игорь, — откликнулся председатель КГБ.

— Есть!

Дверь подъезда стояла распахнутой настежь, как рот зеваки, а рядом маячил мужчина лет тридцати, в кожаной курточке и линялых джинсах, словно копируя Алена Делона. Он узнал прибывшее начальство, но не подал виду — попыхивал сигареткой, щуря глаза от сизого дыма, да рассеянно следил за студенточками на качелях, листавшими потрепанные конспекты. Уж больно зазывно круглились голые коленки.

Соблюдая правила игры, Андропов не вошел в подъезд, а стремительно ворвался. Раскрытые дверцы лифта ждали его. Влетев по инерции в кабину, он утопил кнопку «4», и выдохнул — всё, кончилась беготня.

У дверей конспиративной квартиры Юрия Владимировича встречал генерал-лейтенант Питовранов, высокий, статный, с умным и спокойным лицом ученого. Официально, по всем документам, Евгений Петрович занимался финансовой разведкой — кодовое название «Фирма». Прикрытие выбрали идеальное — Питовранов числился первым замом председателя Торгово-промышленной палаты. И никого, даже подозрительных дедов из Политбюро, не насторожило, что «Фирма» находилась в оперативном подчинении у Андропова. Получалось, что Е Пэ, как звали Питовранова свои, руководил личной разведкой председателя КГБ! А что делать? Надо же было как-то перепроверять информацию по линии ПГУ или ГРУ…