Замок Менфрея - Холт Виктория. Страница 16

— Это — подарок от меня, — произнес он.

— О, Бевил!

— Идемте. Здесь холодно.

Ночь бала изменила Гвеннан — так же, как и меня. Она стала еще более беспокойной и все чаще высказывала недовольство своей жизнью. Однажды, будучи в подобном настроении, она сказала мне:

— Жизнь очень несправедлива к нам.

Мы ехали по лесу верхом, задевая головами ветви деревьев, в это время года покрытые густой листвой.

Я всегда была готова слушать о Менфреях и потому спросила, что она имеет в виду.

— Деньги! Всегда и везде — деньги. Какое счастье, что папа сейчас не член парламента, потому что парламентские дела — штука очень дорогая. Мне так надоело сидеть без денег, что я уже собралась сама исправить положение.

— Каким образом?

— Выйти замуж за Хэрри, разумеется.

— Гвеннан, ты думаешь, он захочет?

— Захочет ли он! Ты что, с ума сошла! Разумеется, захочет. Он влюблен в меня по уши. Вот еще одна причина, почему я так злюсь, что мне только шестнадцать. Придется ждать по меньшей мере год.

Мы выехали на открытое место, и Гвеннан, хлестнув кнутом свою Сахарную Головку, пустила ее в галоп. Я тоже не отставала. Гвеннан хохотала, и я подумала, что в это утро в нее вселился какой-то бес.

— Я не желаю возвращаться в эту дурацкую школу! — прокричала она мне через плечо.

— До этого еще далеко. У нас в запасе неделя, даже больше.

— Я хочу сказать… вообще. Пансион для юных леди! Если и есть что-то более гадкое, чем быть шестнадцатилетней, так это быть юной леди.

— Во втором я не так уж уверена, хотя насчет первого полностью согласна.

— Хэрриет Делвани, не старайся говорить заумно, как эти ужасные… политики.

— По-твоему, я говорю заумно?

— Я слышала, если очень хотеть, чтобы что-нибудь случилось или не случилось… хотеть изо всех сил… сконцентрировавшись только на одном желании, это иногда помогает.

— Например, не возвращаться в школу? Или перескочить из шестнадцати лет в восемнадцать за один день?

— Ты ужасная зануда, Хэрриет. Если не возьмешься за себя, станешь просто змеюкой и синим чулком.

— А что тут плохого?

— Такие женщины фатально непривлекательны для мужчин.

— Подумаешь, открыла Америку. Я всегда была такой.

— Перестань, Хэрриет. Ты сама во всем виновата.

— В чем именно?

— Нынче утром я не собираюсь решать твои проблемы. У меня хватает своих. Я твердо решила не возвращаться в школу в этом году.

Я промолчала, думая о том, каково мне будет в школе без Гвеннан. Впрочем, у нее, конечно, ничего не выйдет.

Мы резвым галопом проскакали через пустошь. Гвеннан сегодня была какой-то совсем бешеной.

— Вот как сейчас! — воскликнула она. — Я свободна. Я хочу, Хэрриет, быть свободной. Свободной делать только то, что мне нравится. Не когда вырасту, но сейчас! Я уже выросла, говорю тебе. Я — уже взрослая и буду такой всегда.

Я мчалась за ней, крича, чтобы она побереглась; на пустоши валялись довольно неприятные камни, и, если Гвеннан не заботилась о себе, следовало подумать о лошади.

— Я знаю, что делаю, — огрызнулась Гвеннан.

И все-таки я вздохнула с облегчением, когда пустошь осталась позади: Гвеннан любила риск больше жизни.

Впереди показалась деревня, но на вид она была мне незнакома: очаровательная маленькая церковь с серыми башнями и просторным двором, окруженная тонущими в зелени домиками.

— Это — Гренденгарт, — бросила Гвеннан. — Мы — в шести милях от дома.

Все произошло совсем близко от деревушки. Мы свернули с дороги в лес, впереди была насыпь, которую не так трудно перескочить. Но, как я уже сказала, Гвеннаи сегодня все утро была не в себе. Я точно не знаю, что случилось: Гвеннан скакала чуть впереди меня, когда брала барьер. Я услышала ее крик, когда она перелетела через голову своей лошади. Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем я оказалась по другую сторону насыпи. Я увидела, как убегает Сахарная Головка, и перевела взгляд на Гвеннан, неподвижно лежавшую на траве.

— Гвеннан! — закричала я (это было так глупо!). — Гвеннан, что случилось?

Я соскользнула с коня и опустилась рядом с ней на колени. Она была бледной и не шевелилась, но дышала. Я смотрела на нее несколько секунд; потом вскочила в седло и поскакала в деревню.

Мне повезло: выбравшись на дорогу, я увидела мальчишку на пони. Я объяснила, что случилась беда.

— Надо к доктору Треларкену! — прокричал он и ударил пони по бокам.

Я вернулась к Гвеннан и, казалось, долгие часы стояла рядом с ней на коленях, ожидая, пока подоспеет помощь. Я боялась, что она умрет. Мне вспомнились ее недавние речи о том, что она не собирается возвращаться в школу, и думала: неужели какой-нибудь жестокий ангел записал ее опрометчивые слова и наказание не заставило себя ждать.

— Если ты умрешь, Гвеннан, — прошептала я, — ты не вернешься в школу, и твое желание исполнится.

Я вздрогнула. А потом заметила, что левая нога моей подруги лежит как-то странно, и поняла, что случилось.

Потом появился доктор Треларкен в сопровождении двоих мужчин с носилками. Он осмотрел ногу, а потом велел отнести Гвеннан в свой дом в Грендепгарт. Сам он шел со мной и задавал мне вопросы.

Доктор знал, кто мы, потому что все в округе знали Менфреев и сэра Эдварда Делвани. Он показал мне свой дом, слуга взял у меня лошадь, а когда мы вошли, доктор Треларкен позвал:

— Джесс! Джесс! Где ты?

— Иду, отец, — отозвался голос, и в прихожей появилась молодая женщина. Тогда я впервые увидела Джессику Треларкен — одну из самых красивых женщин, которых когда-либо знала.

Высокая и тонкая, с темными, почти черными волосами и ясными голубыми глазами, которые казались ярче на фоне голубого платья. Тогда ей, наверное, было лет девятнадцать.

Носилки отнесли в спальню на первом этаже, и доктор занялся Гвеннан. Джесс помогала ему, а меня попросили подождать внизу. Горничная отвела меня в светлую, просторную комнату, очень мило, но банально обставленную, если не считать портрета над камином с изображением женщины, очень похожей на Джесс, но не такой потрясающе красивой. От цветов, стоявших в массивной глиняной вазе на полированном столике у окна, — златоцвет, лаванда, шиповник, — разливался тонкий аромат.

Я присела, слушая тиканье дедовских часов, размышляя о том, сколько времени пройдет до того, как я услышу, сильно ли разбилась Гвеннан, и равнодушно разглядывая собственное искаженное отражение в сияющей меди масляной лампы, помещавшейся на столике рядом с цветочной вазой.

Прошло минут двадцать, прежде чем появился доктор. Джессика была с ним.

— Полагаю, мисс Делвани не отказалась бы немного освежиться, — сказал он.

— Наверняка, — согласилась Джессика, одаряя меня своей спокойной улыбкой, которую потом мне пришлось узнать слишком хорошо.

— Что с Гвеннан? — спросила я.

— У нее сломана нога. Я пока не хочу ее трогать. Но в остальном с ней все в порядке. Я полагаю, она прыгнула на всем скаку через насыпь. Такое в этом месте уже случалось.

— Мне надо сейчас же ехать в Менфрею, — сказала я. — Сахарная Головка вернется туда. Они перепугаются.

— Мы уже послали туда человека с известием о том, что случилось, — сказала Джессика. — И я очень удивлюсь, если очень скоро кто-нибудь из них не будет здесь.

— А вот вы, юная леди, — продолжал доктор, — пережили потрясение. Джесс, позвони, чтобы принесли вина и твои белые бисквиты. Это нам всем не помешает.

Джессика подошла к колокольчику; она двигалась с грацией дикого зверя, странно гармонировавшей с мягкостью ее манер.

— А после этого, — сказал мистер Треларкен, — осмелюсь предположить, что вам удастся перемолвиться словечком с мисс Менфрей.

Так я сидела в этой напоенной ароматом цветов комнате, пила вино с Треларкенами и все время думала: приговор вынесен. Гвеннан решила не возвращаться со мной в школу — и она не вернется.

Я очень сильно скучала по Гвеннан, но моя жизнь без нее стала более размеренной. Я старалась больше, чем когда-либо, и учителя меня хвалили. У меня не было подруг, кроме Гвеннан, я не участвовала в затеях своих одноклассниц, а проводила дни за учебой. И это наконец стало приносить свои плоды.