Следы под окном - Хомченко Василий Фёдорович. Страница 13

— За ягодами захотелось, да? А потом куда собралась?

— Никуда, вернулась бы домой и пошла на игрище.

— Никуда, значит. — Сложив руки на груди и наклонив голову набок, Грак испытующе смотрел на неё, то ли оценивая, то ли принимая какое-то решение. Открылась дверь, немец позвал его кивком головы. Грак взял корзинку с клюквой, крутанул её вверх дном, ягоды высыпались и с мелким перестуком покатились по полу. Стуча хромовыми сапогами, Грак вышел за немцем. Раздавленные ягоды краснели на полу, как пятна крови.

В селе, услышав, что забрали Комковых, встревожились. Кто-то пустил слух, что к вечеру всех сгонят в школу, и тревога возросла. Знали же о судьбе Крапивни, небольшой лесной деревушки, сожжённой вместе с людьми за помощь партизанам. Может, и Кривую Ниву ждёт та же участь?

Пробовали выпытать у полицаев, те успокаивали, что все обойдётся, вечером же игрище будет в школе. Но по тому, как нервно-суетливо вели себя полицаи и немцы, как они расставляли вокруг деревни часовых, засады, кривонивцы догадались, что готовится расправа.

А расправа им была назначена страшная: деревню надлежало сжечь, жителей, подозреваемых в связи с партизанами, уничтожить.

До вечера Комковы, все вместе, сидели в школьном классе, в том самом, где училась Алена. Потом туда начали сгонять и других людей. А потом и началось…

Как все происходило, в какой последовательности, Алена потом никогда не старалась вспомнить. Воспоминания сами врывались в её сознание, обжигая душу, которая болела и ныла и через десять, двадцать и через тридцать лет… Тот кошмар, казалось, ей приснился, а не был в действительности, — не укладывалось в сознании, что это было сделано людьми…

Все произошло, когда стемнело. Все, кого собрали в школе, а их там оказалось полдеревни, согнали в один класс. Алена, припав к двери, поняла из разговора полицаев, что окружили всю деревню.

— Это они хотят с нами расправиться, — сказала она людям. — Теперь нам отсюда не выйти.

— Господи, пошли сюда партизан, скажи им о нас, — начала молиться Серафима, — пусть придут и спасут.

И партизаны, будто услышав, пришли в деревню, но небольшой группкой, думая, что там тихо. Засада их пропустила, а в деревне окружили. Бой был короткий и неравный. Согнанные в школу люди радовались, думая, что партизаны в самом деле пришли их выручать. Но выстрелы вскоре затихли.

Расправившись с партизанами, каратели подожгли с двух концов деревню. В школьном классе, где находились люди, от пожара было светло, хоть читай. Люди жались друг к другу, женщины плакали. Старый Анис, когда в класс заглянул немецкий офицер, начал просить его:

— Вы же христиане, люди. За что же нас казнить надумали?

Тут подошёл Грак и скомандовал всем выходить.

«Поведут убивать», — догадалась Алена.

Все вышли, Алену же Грак оставил в классе, замкнув дверь. Она стояла, растерянная, ничего не понимая, а когда услышала крик матери во дворе, стала бить плечом в дверь, пытаясь открыть её, потом кинулась к окну, рванула на себя раму, оторвала ручку, но рама не сдвинулась с места. Тогда она влезла на подоконник, разбила ногой стекло. В этот миг вошёл Грак.

— Не убежишь, зря стекло разбила, его теперь тяжело доставать, — хмуро проговорил он.

Алена бросилась к двери, чтобы проскочить мимо него, и тут он схватил её за руку.

— Не спеши, туда ещё успеешь. — Блики пожара плясали на его лице, освещали тёмную ямочку на подбородке и глаза — они блестели жадно и страшно. Он перебросил автомат с груди за спину и взял её за вторую руку. — Ягодка-журавинка моя, сейчас я тебя окрещу. — И повалил на пол, одной рукой, как клещами, сжимая её обе руки, другой срывая одежду.

Загорелась хата напротив школы, запылала ярко, высвечивая все в том школьном классе.

Алена не молила Грака, не кричала, и не было силы сопротивляться. Её, слабую шестнадцатилетнюю девчонку, словно парализовало. Видела его перекошенный рот, немигающие, словно змеиные, глаза, крепкий подбородок с ямочкой, слышала его тяжёлое, частое дыхание. Она испугалась этого змеиного взгляда, страшного перекошенного рта и зажмурила глаза…

Когда он встал, Алена так и осталась лежать, только перевернулась лицом вниз. Грак пихнул её хромовым сапогом в бок, чтобы поднималась. Вывел из класса во двор и толкнул в толпу, стоявшую в тесном окружении карателей. И она вместе с отцом и матерью, вместе с односельчанами оказалась в овраге, куда девчонкой и днём боялась заходить.

Каратели стояли по обеим сторонам оврага. Сыпал редкий снежок. На какой-то миг установилась жуткая тишина, все — и люди внизу, и каратели наверху — стояли не шелохнувшись, как застывшие. Казалось, слышен был шорох снежинок, ложившихся на землю. Немецкий офицер тихо отдал команду, и затрещали автоматы, взорвалась брошенная в овраг граната. Алена глянула на Грака — огненная струя полыхнула и из его автомата. Её ударило в плечо, обожгло спину, она упала на кого-то, кто-то рухнул на неё, ещё обожгло тело, ещё…

Из всех людей, расстрелянных в тот вечер, спаслись только Алена и её одногодок, Иван. Их, раненых, вытащили из оврага односельчане, отвезли в лес, в партизанский лазарет, где они и выжили. Макара и Серафиму вместе со всеми убитыми похоронили в братской могиле.

Алена после освобождения Кривой Нивы жить там не стала, не могла, переехала к знакомым в Суров и после войны ни разу в свою деревню не наведалась.

Все это и вспомнилось ей теперь, промелькнуло в памяти, всколыхнуло душу, да так, что она никак не могла успокоиться, прийти в себя.

Неужели этот серьёзный, всеми уважаемый Егорченко и есть тот Семён Грак? Но ведь и среди миллиарда человек могут найтись похожие друг на друга люди, двойники. Могут, конечно. Так что через тридцать с лишним лет легко обознаться, ошибиться. В самом деле, мог ли Грак выучиться на врача, он же до войны только пять классов окончил и вообще к учёбе способностей не имел! Но самое главное то, что Алена знала — нет Грака в живых, не должно быть. Весной того страшного года настигла его расплата. Партизаны поймали его и прикончили. Сам командир отряда подтвердил. «Грак Семён рыб в речке кормит». И рассказал, как произошла расплата. Схватили Грака, устроив засаду на дороге, повели в отряд на суд. Когда шли возле речки, Грак попытался убежать — прыгнул в воду, поплыл, но его срезали автоматной очередью. Таким был его конец, финал беспутной жизни. Не мог ведь он ожить, как ожила она в овраге.

Все годы потом Алена старалась его не вспоминать, не думать, вычеркнула его из памяти, как что-то опасное, страшное, гадкое. Она уже забыла, какого Грак был роста, кажется, ниже Егорченко, образ его расплывался, как в тумане. В памяти Алены остались только его взгляд и кривая ухмылка-гримаса. Долго ещё она вздрагивала от страха, встречая людей с похожим взглядом и ухмылкой. А такие до сих пор встречаются. Вот и Егорченко… Как хорошо, если бы она обозналась, ошиблась, и покой вернулся бы в её душу.

«Так и с ума сойти можно, если в каждом похожем видеть Грака, — ругала она себя. — Пропади он пропадом, проклятый!»

В этот день она больше к зубному не пошла, хотя за ней и прибегала медсестра, присланная врачом. Алена сказала, что зуб не болит, и он действительно не болел.

«Ну вот, послал за мной, — обрадовалась Алена, — если б это был Грак, так узнал бы меня: фамилия и имя у меня прежние, да и сама я вроде бы не слишком изменилась».

Так и заставила она себя думать, что обозналась.

Её нашёл Зимин и повёл прогуляться к озеру. Им то и дело встречались отдыхающие из санатория и из соседнего дома отдыха. Алена невольно приглядывалась ко всем мужчинам и хоть изредка, да находила то у одного, то у другого приметы Грака: ямочку на подбородке и выпуклые надбровья. Вот мужчина кивком поздоровался с Зиминым и перевёл взгляд на Алену. Глаза немигающие, ухмылка похотливо-кривая… «Брр!» — встряхнула Алена головой и перестала приглядываться к встречным.