Останки Фоландии в мирах человека-обычного (СИ) - Элеонор Бирке. Страница 98

— Довольно помидоров, я наелся. Спасибо, Харм. Знаешь, лучше бы на ладонь или на тарелку. В рот — это уж совсем для ленивых.

— Спасибо, — согласился Харм и сотворил блюдо с горой разноцветных помидор. Она парила в воздухе. Крабов съел еще несколько.

Вскоре Сокол вернулся на голову Харма и запел, а малыш спохватился:

— Нам же поспать надо! Сейчас, сейчас… — на что Крабов на этот раз довольно реалистично зевнул.

Харм подошел к костру, уселся поудобней и чудеса принялись продолжаться.

Во все стороны от костра трава начала шевелиться, удлиняться, сплетаться. Вскоре Крабов стоял на травяном ковре, он потрогал его рукой — тот оказался теплым и мягким, как взаправдный коврик на полу с подогревом. Вокруг было не так уж много деревьев, но их неведомой силой потянуло к костру. Они оставляли на ковре волнистые складки, когда двигались ближе к пламени силой мечтательных способностей мальчишки. Харм проделал с деревьями нечто вроде того, что случилось с травой. Ветви сплетались, образовывая подобие зеленой комнатки без углов и четких линий, некую палатку-шалаш. Сквозь стены пробивался свет низко висящего солнца. Настоящая сказка! Поразительная красота и никакого хаоса.

Крабов кивнул мальчишке:

— Ты можешь показать, как мечтать, чтобы получалось что-то конкретное, а не вал несвязных мечтаний?

— Я не знаю, как делать «вал». Я мечтаю только то, что задумал, — Харм потер пальчиком нос.

— Отлично. А как ты задумываешь?

— Через все. Все внутри и руки, и ноги, и голова — все сразу воплощает мечту. Она бегает внутри и потом расстилается вокруг.

Почти понятно. Это если подключить сарказм. Но что поделать, дети не умеют объяснить даже простые вещи, а тут вещи позаковыристей простых. Надо бы кого постарше, да поопытней поискать. Крабов потер манжет камзола, под которым болталась спасительная веревочка.

Следователь сел рядом с мальчиком на земляной ковер. Они беседовали, по пустякам и о важном. Про Добринова и его компанию Крабов решил не расспрашивать. Он смотрел как мальчишка мечтает, создавая бутерброды и чашки с чаем, новую одежду и башмаки и поражался его таланту. Он не творил сумбур, он говорил и думал, что-то делал и одновременно МЕЧТАЛ! Создавал лишь то, что желал, все четко, съедобно и красиво. Он был счастлив и… так силен!

Крабов показал Харму светящийся камень и объяснил, что с ним делать. Он отдал мальчику предмет мечты Рэмона и почувствовал в своей ладони все тот же камень. Он светился тусклее, но был потяжелее первого. Каждая копия будет хуже работать? Пусть так! Этому малышу камень нужнее.

Вскоре Харм уснул, предварительно сотворив парящее одеяло. Он свернулся в него, словно бабочка в кокон — с головой — и засопел. Под пение тетерева и свист соловья ему спалось, наверное, чудесно. Не забыл мальчик и про Крабова. На том же месте, что и раньше, возникло двуспальное ложе, под стать дворцовой спальне. Белоснежное белье и отчего-то мягкие, словно поролон, спинки и каркас. В зеленой палатке было темнее, нежели там за лиственными стенками — идеально для отдыха.

Однако даже умиротворяющие песни лесных птиц не помогали уснуть Крабову. Он думал, как вызволить Стива и постепенно пришел к выводу, что лучшего способа, чем вообще не соваться в изолятор, у них двоих нет. Харм силен… в зоне колдовства. Но он не сможет сразиться с толпой вооруженных людей даже здесь, а про изолятор и думать нечего!

Нет, нет и нет!

Никакого изолятора!

План может быть только один — не соваться в изолятор!

А что по ситуации Крабова? Возможно, исчезновение старшего следователя уже заметили. Сколько его не было, часа два с половиной-три? Пока не критично, но все же… Крабов точно знал, что в комнате управления будкой видеозапись не велась, все ограничивалось аудио. В любом случае он просто обязан вернуться на службу! Если уж потеряться или умереть, то вначале стоит удостовериться, что о его сущности мечтателя командование не прознало.

Что будет ждать его семью, его сына и дочь, если все раскроется? Воображение не рождало ничего позитивного. Даже для такого безответственного родителя подобный исход был недопустим. Ему срочно надо вернуться в Воллдрим! Но как убедить Харма не соваться в тюрьму? Да и разве такое возможно?..

Крабов смотрел на левитирующий кулек с Хармом. Сколько ночей в тюремном аду провел этот мальчишка? В одиночестве и страхе. Новоявленному господину мечтателю захотелось обнять лохматого мальчишку и утешить: «Спи, малыш! Спи, чудесный мальчик!..»

И разве может Крабов бросить Харма один на один с желанием спасти брата, с невозможностью жить в родном городе, занятом армией Фейи?.. Пусть он не сын Крабову, но…

Глава 27. Трудно быть Дорбсоном

— У меня не записано… — сохраняя выдержку, сказал молодой офицер.

— Ты что не расслышал приказа?

Кирпичная будка; сквозняк, гуляющий по узкой проходной; в противовес ему — дышащий из окошка комнатки постовых жар. Там в полном обмундировании парились три человека.

Стекло тюремной витрины запотело, и Крабов не смог разглядеть кто, кроме упрямого лейтенанта, нынче на посту. Этот всегда был дотошным, но, если надавить, волновался и впадал в ступор.

— Господин Дорбсон, я все слышал. Предъявите…

— Я должен забрать своего подследственного! — крикнул Крабов и долбанул ногой в деревянное перекрытие. — Я прибыл проследить, чтобы с ним никто не говорил. Я сам заберу его, у меня и разрешение есть! А ты требуешь еще какие-то документы?.. Лейтенант, тебе что, пропуска мало и удостоверения? Проснись ты уже!

— Я должен… вы не по графику…

— Зови главного по КПП! — Крабов злился по-настоящему, без притворства. Родинка на носу морщилась и блестела под лампой, светившей ему в лицо.

— Я сейчас за главн…

— И ты, идиот чертов, не можешь решить? Ты что первый раз видишь меня?!

— Нет, но…

— Ставь чертову печать, и я сдам оружие!

— Все же…

— Журнал давай, пока я тебя не арестовал за препятствие особо важной работе. Личный состав уже эвакуируют? Доложите! — он сморщил нос, будто от лейтенанта воняла и громко шлепнул о деревяшку стола табельным оружием.

— Нет, но…

— Доложите!!! — Крабов еще раз долбанул по столу, на этот раз кулаком, да так что рассек кожу на костяшке указательного пальца.

— Я не уполномоч…

Крабов схватил мальца за погон и оторвал его, а потом швырнул под ноги сидевшему внутри солдатику, схватил его за второй пагон и притянул к себе:

— Убью гад. Доложи!

Чуть отпрянув от брызжущего слюной майора, лейтенант сбиваясь промямлил:

— Личный состав эвакуируют. Осталось еще несколько заключенных, остальных уже вывезл…

— Камера 12, третий этаж? Этот на месте?

— Так точно! — лейтенант вытер щеку.

— Живи пока, идиот.

— Вы не уполномоч…

Крабов оттолкнул заплеванного офицера, который был приличным рангом ниже разъяренного следователя:

— Открывай! — тот, вжав шею в плечи, все же открыл магнитный замок, и следователь прошел.

Главный по КПП долго смотрел в спину Дорбсону, решая включать тревогу или нет. Он переваливался с ноги на ногу на скрипучем полу, держа в руке табельное следователя, и скрип этот резонировал со скрипящим предчувствием, накатившим на офицера. Подставился? Пронесет?

Да и черт с ним, с этим дуболомом! Пропустив эту сволочь внутрь, дежурный нарушил правила? Несомненно! Чертова служба! Собутыльник подполковника Шуршвилису, с которым те частенько кутили прямо в изоляторе, наглостью и тупостью добился своего. Дежурный махнул рукой и, подозвав своего заместителя, чтобы тот принял пост и оформил оружие Дорбсона, скрылся в глухой комнате, взялся за порванный камзол.

В лике Дорбсона Крабов шагал по плацу. Он облизнул кровь, проступившую на пике кулака. Харм остался в лесу, он уговорил мальчика не лезть сюда. Он пообещал, что приведет Стива сам.

Солнце, отстреленное от взмокшего асфальта, вонзалось в глаза; долбала уши некая форточка. Формальное и потому безликое здание изолятора, разрезанное пологой тенью наполовину, будто усмехалось надежде Крабова выпутаться из этого рамсова приключения целым, неразоблаченным… Тряска взведенных двигателей, жалобы птиц, треск взлохмаченного сквозняком леса и крики военных — всеобщая суета. Может на него не обратят внимания?