Истинная для Ворона (СИ) - Адьяр Мирослава. Страница 30

Да, разговор — это хорошо. Стоит начать хотя бы с него.

— Герант, я…

— Что?

— Может быть, сделаем вид, что ничего не было? Мы выпили, оба были не в себе…

— Я был трезв, Ши.

Девчонка сглатывает и отворачивается.

— Ладно. Я была не в себе. Это все ошибка…

Я натурально немею от такого заявления. В груди болезненно щелкает и скрипит, крохотные невидимые шестеренки поворачиваются, разрывая мне сердце острыми краями.

— «Ошибка»? — подхожу ближе, протягиваю руку, потому что если не коснусь Ши немедленно, то слечу с катушек. Ладонь ложится на побледневшую щеку, большой палец скользит по нижней губе, а дыхание девчонки сбивается, вырывается толчками, и я чувствую жар, текущий по ее спине.

Метка проникла глубоко.

Глубже, чем я мог надеяться.

Обычно на установку связи уходят месяцы, даже годы, но с Ши все летит кувырком, переворачивается с ног на голову.

Странная, непонятная, ранимая. Куда же ты собиралась уйти? Уже слишком поздно, Ши, ты понимаешь? Ты кровью в этом контракте расписалась.

Я чуть не рехнулся в гостинице. Сразу же связался с другом и, путаясь в объяснениях, изложил суть. Ши звонить даже не пытался — она бы сразу закрылась и отстранилась, убежала в свою «я не могу нравиться» нору.

Бардо только тяжело вздыхал и говорил, что я окончательно разучился обращаться с женщинами. Разумеется, он прав! Я даже не собирался начинать учиться, но эти несколько дней меня наизнанку вывернули, все мысли перетряхнули, перетасовали, как карты в колоде.

И вот теперь мы лицом к лицу, а я по гроб жизни должен всем и каждому за то, что прикрывают мою жопу и помогают исправлять ошибки.

— Кто пришел ко мне и набросился как дикая кошка? Ши, ты же прекрасно понимала, что делаешь. Разве нет?

Между нами — пара-тройка дюймов, а воздух вокруг вот-вот закипит от напряжения.

— «Не отталкивай», — шепчу ей на ухо и прихватываю зубами мочку. — Не твои слова?

— Я…

Она пытается отстраниться, но я сжимаю ее затылок и фиксирую голову. Не отвернется!

Краешком сознания понимаю, что могу получить по яйцам в любой момент. Все-таки я тут не бездомного котенка пытаюсь приручить — могу и огрести, если буду давить слишком сильно.

— И ты хочешь все это забыть? — голос звучит холоднее, чем мне хочется, но в голове полный кавардак и я не могу сдержаться. — Жалеешь, да?

В серой глубине закручиваются настоящие торнадо, а я жадно запоминаю каждую черточку Ши, каждый изгиб. Упрямую морщинку между бровей, медный завиток, прилипший к влажному лбу.

— Нет, — слово тихое, едва уловимое, но ворон над моей головой чуть не издает победный клич. — А ты?

Хоть она и пытается показать уверенность, но голосок-то дрожит, в нем полно сомнений!

Так вот в чем дело.

Думает, что повела себя развязно и я разочарован? Презираю ее? Буду смотреть с отвращением, когда до меня дойдет, что она — полукровка? Все еще ждет удара в спину, насмешек, презрения. Дурилка. Разве я не говорил, что мне все равно?

Да я, твою мать, никогда не был так счастлив, как вчера ночью!

Руки живут своей жизнью, и, все еще удерживая девчонку за шею, я вытаскиваю ее рубашку из штанов. Касаюсь раскаленной кожи под ней, веду пальцем по черной линии знака, нахожу его безошибочно. Метка пульсирует, тянется ко мне, толкается в ладонь, а Ши шипит и льнет к руке сама.

Непривычное чувство, правда? Когда тебя может возбудить всего одна невинная ласка. Ты лужей растечешься, если я сейчас просто прикушу кожу на твоей шее.

Ты привыкнешь, Колючка. Я обещаю.

Рука ныряет ей под спину, туда, где на месте шрамов проступили черные линии крыльев, и Ши вскрикивает и закусывает кулак, чтобы заглушить голос.

Не самое лучшее время и место для ласк — Бардо вот-вот вернется, но я не могу отказать себе в удовольствии — впиваюсь в припухшие губы поцелуем, а Ши, к моему восторгу, отвечает. Неловко и зажато, но отвечает, а через мгновение выгибается, как от удара молнии, и упирается затылком в прохладную стену отсека.

Глаза Колючки темные, как грозовое небо над городом, а в уголках застыли крохотные бусинки слез.

— Что ты со мной делаешь, вольный?

Утыкаюсь лбом в ее лоб и опираюсь руками по бокам от девчонки. Запираю ее в клетку.

— Я же сказал, — узкие ладони касаются моей груди, замирают прямо над сердцем, обжигают даже сквозь ткань, — ты мне нравишься. И это не пустые слова, Ши. Не сбегай больше, хорошо?

30. Шиповник

Пристегнув к поясу клинок и револьвер, я чувствую себя увереннее, будто вернула утраченное равновесие.

Бардо сам рассчитывает прыжок, с усмешкой сообщая, что навигатор все-таки написал заявление на перевод.

Глядя на то, как он проводит расчеты и разговаривает с бортовым компьютером, я подумала, что навигатор ему только мешал. Не исключено, что капитан от них намеренно избавлялся, чтобы не путались под ногами. Хорошо хоть в космос не выбрасывал, а позволял уйти по-тихому, когда начинало пахнуть жареными приключениями.

— Навигаторы — такие ранимые ребята, — ворчит он, вводя последние данные для выхода в подпространство, а я только сейчас понимаю, что на Бардо нет венца и все мои мысли — открытая книга, — совсем изнежились за последние годы.

— Они просто не привыкли летать с риском для жизни, — парирует Герант. — Ну знаешь, хотят целыми домой вернуться.

— Ты, кстати, мог бы работать у меня навигатором, — Бардо скалит зубы в широкой улыбке, — я-то знаю, что ты умеешь.

— И видеть тебя каждый день? — вольный вальяжно разваливается в кресле второго пилота. — Гильдия мне за это не доплатит.

Кашляю в кулак, привлекая внимание капитана.

— Так какое у нас задание? Приказы магистра были слишком расплывчаты.

— Собственно, мне он никаких точных указаний не дал, — Бардо мрачнеет и хмурится. Веселость слетает с него, как пожелтевшая листва с дерева. — Мы летим на Гулан-Дэ в созвездии Жертвенник. Это старая горнодобывающая колония.

— Не нравится мне твой тон, Бардо.

— Да место не из приятных, — капитан упирается руками в панель навигации и смотрит на меня в упор, что-то обдумывает. — Душно там, Ши. Как в могильнике. Вся планета — одно долбаное кладбище.

— Подробности?

Герант откидывается в кресле и закладывает руки за голову. Переглянувшись с капитаном, он заговорил:

— Раньше движки работали на смеси сцилового топлива и берлиды. Это уникальный минерал, который можно найти только на одной планете.

— На Гулан-Дэ?

— Именно, — кивает вольный. — Поговаривали, что берлида — медленный яд, что она травит шахтеров, но регулярные осмотры этого не подтвердили. А потом работники самых глубоких шахт начали жаловаться на слабость и головные боли. Потом пришли температура и галлюцинации, а за ними — чернильные пятна, которые медленно покрывали все тело. Они ширились, не оставляли чистым ни одного участка кожи. Через десять дней чернота захватывала все и человек не мог подняться с постели. Не мог есть и пить, справлять нужду.

Герант прикрывает глаза, будто сам там был и пытается вспомнить подробности.

— Еще через пять дней человек каменел. Буквально. Превращался в эдакую берлидовую статую, но все еще был жив.

Вздрагиваю, представив себе эту картину.

Разум, запертый в камне, — без возможности позвать на помощь, пошевелиться, сказать что-то. Участь, что хуже смерти.

— От одного несчастного откололи кусочек и вынесли вердикт: чистая берлида! И только после людям в голову пришла жуткая мысль. Догадываешься какая?

Секунду теряюсь в догадках, а потом накрывает осознание. И от него становится так тошно, что я чувствую, как кровь отливает от щек, а по спине катится холодный пот.

— Они копались в… чьих-то останках.

— Вся планета — чьи-то останки, пораженные болезнью.

— Вселенная, вообще, место жуткое, — Бардо устраивается в кресле пилота и кивком указывает мне на место за ним, — вспомнить хотя бы форфору! Дрянь выкосила четыре звездных системы за несколько лет. Ее так и не научились лечить, и принцип очень похож на влияние берлиды. Обращение в камень, мучительная смерть. Только треть человеческих колоний по-настоящему пригодны для жизни. Все остальное — как игра в рулетку. Повезет или нет. Сожрет тебя какой-нибудь долбаный кракен или ты спокойно вернешься в порт.