Перекресток - Хомяков Петр Михайлович. Страница 16

С такими мыслями, излучая энергию, входил Интеллектуал в офис издательства «Комета». Ибо даже с приятным человеком лучше общаться, одаривая его потоком энергии и уверенности. Это уже не агрессия или оборона. Это энергетическое донорство, подарок приятному, или, как минимум, полезному, человеку.

Юрий Афанасьевич оказался худощавым, чуть сутуловатым человеком с интеллигентным лицом. Он носил коротко стриженную светло-русую бородку и очки в тонкой золотой оправе. На вид ему было немногим за сорок. В своей ослепительно белой рубашке и чёрном строгом галстуке он органично вписывался в интерьер типичного офиса довольно процветающей компании. Его кабинет был обставлен тёмной офисной мебелью, которая смотрелась элегантно и просто на фоне стен цвета слоновой кости и тёмно-серого с серебристым оттенком паласа.

– Сразу нас нашли? – вежливо поинтересовался он.

– Да, спасибо. Вы очень удобно расположены.

– Чай, кофе?

– Чай, если можно, зелёный.

– Аллочка мне кофе, а Вячеславу Ивановичу зелёный чай, – произнёс Юрий Афанасьевич в селектор. – И, может, давайте сразу приступим к делу?

– Не возражаю.

Секретарша внесла поднос с чашками. Как будто у неё всё было заготовлено заранее. Интересно!… А вообще то, Юрий Афанасьевич не так прост. Есть в нём что-то неуловимо демоническое. Наверное, глаза – какого-то «зеркального», непонятного цвета. Вернее, их ускользающее выражение. И уголки губ. Как будто он слегка улыбается. Но сами губы при этом твёрдо сжаты. А голос, немного глуховатый, словно он говорит откуда-то из другого помещения. Прямо-таки Воланд – вариант двадцать первого века. Или некий коллега этого господина. Впрочем, нам наплевать! Это их внутрисемитские проблемы. Семитский бог… Семитский дьявол… Мне всё равно! Нам надо вернуть на нашу землю наших родных русских Богов!

Интеллектуал прихлёбывал чай и ждал дальнейших реплик Алтуховского.

– Знаете, мы были бы заинтересованы в самом простом варианте договора.

– Я тоже.

– Тогда, как бы вы отнеслись к тому, чтобы передать нам все права на перевод и издание вашей книги в Европе.

– Согласен. Но сколько я за это получу.

– Сто пятьдесят тысяч долларов вас устроят?

Не сделать глупую рожу!… Глаза вниз, кружку с остывшим чаем к губам… Вот тебе и три, тире, пять тысяч! Интеллектуал поднял глаза, надеясь, что пауза не затянулась до неприличия.

– Сто пятьдесят после уплаты подоходного налога.

– Хорошо. Вы готовы заключить договор сейчас?

– Да.

Интеллектуалу было почти неинтересно то, что он подписывал. Даже если его надуют – невелика потеря. У него самого и у его былых спонсоров денег на переиздание книги нет. Так что, блокировать новые издания, тем более за границей, где он и так никогда не мог бы издаться, такое надувательство не может. Да и денег от изданий своих книг он не имел. Всего-то и потери, что два часа потраченного времени и недобранные три километра сегодняшним чудесным утром. Почему-то ему казалось, что этих денег он не получит почти наверняка.

И всё же, когда все формальности были завершены и способ получения денег определён, уже уходя, он не удержался и почти от дверей спросил:

– А всё-таки, какой такой интерес представляет моя книга для европейского читателя?

Юрий Афанасьевич рассмеялся мягким, тихим, шелестящим смехом. Как будто издалека раздался его голос.

– Ах, Вячеслав Иванович, Вячеслав Иванович, а вы шутник!

Вопреки ожиданию, деньги Интеллектуал получил. Он без раздумий определил, как их потратит. Пятьдесят тысяч на квартиру сыну. При нынешней лужковской дороговизне жилья этого хватит только на однокомнатную. Но для студента младших курсов этого достаточно. Сам Интеллектуал свою двухкомнатную квартиру приобрёл напополам с покойным дедом только в двадцать девять лет. И по сей день живёт в ней с семьёй. Так что, отдельное жилье для мальчишки – это и так запредельное благо.

Интеллектуал считал, что на этом его родительские обязанности вообще закончились. Квартира сыну куплена, а дочери пусть идут к своим мужьям, когда придёт их время. Впрочем, старшая уже ушла и снимала квартиру, зарабатывая вполне прилично.

Жена была согласна с таким подходом. Вообще-то, у него была чудесная семья. Но не прав был великий классик, говоря, что все счастливые семьи счастливы одинаково. Ибо для иных людей могло бы показаться, что семьи у Интеллектуала вообще нет.

В самые трудные постперестроечные годы, когда многие простые интеллигенты скатывались на самое дно, Интеллектуал оказался способен зарабатывать приличные деньги. Хотя, приличные для среднего класса, а не для лопающихся от наворованного бывших уголовников и комсомольцев.

Семья не бедствовала, не голодала. Дети не ходили оборванными. Нормально ездили в отпуска. Он сам – летом, на юг, а жена – зимой, покататься на горных лыжах. Когда надо, могли отдать дочь в лицей, или оплатить дополнительные курсы сыну. Иных излишеств позволить себе не могли. Но семья Интеллектуала была на редкость неприхотлива.

В их жизни случались даже всплески благополучия. Это когда они на стыке тысячелетий смогли построить великолепный дом за городом и купить машину. Правда, дом не в ближнем Подмосковье, и даже вовсе не в Подмосковье. А машина – отнюдь на «Мерседес» или «Ауди».

Однако, после наступления путинской «стабилизации», заработки Интеллектуала медленно и неуклонно падали. Рост зарплаты жены не компенсировал это падение, ибо девять десятых семейных доходов обеспечивал глава семейства.

Впрочем, Интеллектуалу было это довольно безразлично. Он считал, что свой долг отца семейства выполнил честно. Всё, что мог для близких, в самые трудные годы – сделал, и теперь свободен ото всех обязательств. А самому ему требовалось очень немного.

Отличительным свойством семьи Интеллектуала была максимальная независимость её членов друг от друга. Разумеется, все всегда были готовы прийти на помощь друг другу. Но жили фактически каждый своей жизнью. Жена не пилила мужа, но в то же время была к нему довольно холодна. Интеллектуал на всю жизнь запомнил её реплику, когда он, в октябре 1993 года, пришёл домой, выбравшись из осаждённого Белого дома. «Жив, собака?», – сказала она, просыпаясь. И, спокойно умывшись, пошла на работу. Иного подобный подход мог бы возмутить! Но Интеллектуалу была нужна именно такая подруга. Он обожал её за это спокойствие и твёрдость. И то сказать, шлёпнули бы его в Белом доме – осталась бы она одна, с тремя детьми на руках, в разгар ельцинской деградации страны и обнищания народа.

Но, всё же, какая твёрдость! И этот холодный взгляд светло-голубых глаз нормандской королевы. Да за одни эти глаза можно отдать полжизни! Впрочем, что имеем, не ценим… И Интеллектуал совершенно необъяснимым образом соединял в своей душе любовь, восхищение и полное равнодушие ко всем своим домашним.

И при этом он был счастлив в семейной жизни. И даже был доволен, что дети не разделяют его политических убеждений и не читают его книг. Впрочем, старшая дочь одно время гордилась его редкими появлениями на телеэкране и его эпатажными книгами на грани науки и публицистики. Но, каждому – своё!

Всё-таки, есть что-то немецкое во всех русских правых националистах. Даже в тех, кто отрицает Гитлера. Один только ницшеанский «пафос дистанции», наполняющий сердце щемящим восторгом, много о чём говорит.

Вот и сейчас, не объяснив толком, откуда у него взялись пятьдесят тысяч долларов, Интеллектуал просто отдал их жене, оставив себе остальные сто. В душе он ухмылялся и вспомнил первый и единственный случай в своей жизни, когда он получил взятку. Надо было подписать положительную аттестацию совершенно тупой истеричной аспирантке, которую по идее следовало бы гнать из аспирантуры уже год назад.

Интеллектуал с лёгким сердцем подписал бумагу и взял деньги. Было 14.30. А в 18.30 эти деньги уже лежали в кассе московской организации Национал-республиканской партии, членом которой он состоял. Его аморальность работала на русскую национальную революцию. Впрочем, это был не первый случай, когда не очень-то богатый Интеллектуал жертвовал деньги на русскую идею. В начале 1992 года он снял со сберкнижки все свои сбережения и отнёс их в Русский Собор.