Тайна Святой Эльжбеты - Погонин Иван. Страница 6

— Да, чин невелик. Впрочем, вы молоды, еще выслужите. Когда у вас очередное производство?

— Собственно говоря, моя настоящая должность производства в высший чин не допускает, но начальник обещал…

— Ах, начальник обещал, ну да, тогда конечно… Хотя чин — это не главное. Мой покойный муженек до надворного советника дослужился, а что толку? Только и смог выслужить четыреста тридцать рублей годовой пенсии. Главное не чин, главное — должность. Настя мне говорила, что вы надзиратель?

— Пока да-с. Но начальник…

— Это я слышала. А сколько изволите жалованья получать?

— Маман! — Настя укоризненно поглядела на мать.

— А что маман? Маман о дочери прежде всего заботится. Маман не одним сегодняшним днем живет. Маман в будущее смотрит. И хочет, чтобы дитя ее единственное не нуждалось. Вот помру я, и отцовской пенсии не будет, что тогда? Так сколько жалованья?

— Шестьдесят рублей в месяц. Плюс разъездные, плюс наградные.

— Да, не разгуляешься…

— Так я кроме жалованья и иной доход имею.

— Это какой же? С обывателей?

— Маман!

— Нет-с, зачем же. Обывателей я не обижаю. У нас начальство за этим строго следит, да и сам я не таков. У меня мясная торговля в Туле.

— Интересно! А разве вам не запрещается?

— Запрещается, поэтому торговля на матушку оформлена. Я так считаю — уж лучше торговать честно, чем лихоимствовать. А царево жалованье действительно невелико. Вот и приходится правила нарушать. А с торговлишки сотня-другая в месяц к рукам прилипает.

Дела в Туле и правда шли неплохо. Тетка дело знала, капитал любимого племянника приумножала и регулярно отправляла ему долю в прибыли. Да и духовную на него уже составила.

— Что же вы молчали, молодой человек? И Насте не говорили! То-то я смотрю: должность невелика, а одет так, как только состоятельный человек себе может позволить. Да и с большим вкусом. Я уж грешным делом подумала — напрокат вещи взяли, — будущая (как надеялся Тараканов) теща засмеялась. — Вы кладите себе варенье, кладите, не стесняйтесь. Настя, что же ты про мадеру забыла, что ли? А ну, неси! Или молодой человек чего покрепче предпочитает? Можно кухарку послать.

— Благодарю, довольно и мадеры.

Оставшаяся часть вечера прошла намного веселее. Кухарке все-таки пришлось сбегать еще за одной бутылкой. Генриетта Витольдовна продолжала расспрашивать Осипа Григорьевича, но вопросы задавала уже не в лоб. Узнав, что мать у Тараканова — домовладелица, потенциальная теща, успевшая к этому времени изрядно опьянеть, даже всплакнула.

— Вы меня должны понять правильно. Я же доченьке своей только добра желаю. Сейчас молодежь какова — выскочат за первого встречного, а потом всю жизнь мучаются.

— Маман! Ну зачем вы? Мы с Осипом Григорьевичем только друзья.

— Да я разве против? Дружите на здоровье. Я чувствую, что Осип Григорьевич прекрасный человек!

Когда он уходил, теща, жестом остановив Настю, вышла вместе с ним в прихожую. Дождавшись, пока кухарка поможет надеть Тараканову пальто и удалится, она взяла надзирателя за пуговицу и заплетающимся языком сказала:

— Вы знаете, хоть это сейчас и не в моде, но тем не менее я имею классовые предубеждения. Я всегда считала, что крестьянин дворянке — тем более титулованной — не пара. Но познакомившись с вами, я поняла, что ошибалась. Глубоко ошибалась. Вы к нам заходите, молодой человек, заходите как можно чаще. Мы вам всегда рады!

На улице Тараканов над словами Генриетты Витольдовны задумался. Он подошел к запиравшему на ночь ворота дворнику, сунул ему в руку двугривенный и спросил:

— Скажи-ка, братец, а кто в седьмом нумере живет?

— Во как! Сами ходют, а сами не знают? — несмотря на двугривенный, дворник был неприветлив. — Дык баронесса с дочкой. Баронесса фон Клопп.

Только теперь Тараканов сообразил, что не удосужился узнать Настенькиной фамилии.

Сегодняшняя смена начиналась в десять часов вечера и должна была закончиться в 10 утра. Ночью поездов было меньше, чистильщики умудрялись даже поспать. Ни ветра, ни снега не было, но несмотря на начавшийся март, стоял двадцатиградусный мороз. Очистив очередной поезд, Тараканов пошел искать Булгакова.

Долго искать его не пришлось. Стрелочник, страшно ругаясь, шел ему навстречу. Его новенький полушубок был сильно замаран белой краской.

— Здрасте, господин стрелочник!

— Тебе чего?

— Не надоть ли чем пособить?

— Не надо. Я сейчас иду вашему сторожу морду бить, он, гад, мне гнилую лестницу подсунул. Я с нее упал и весь краской обрызгался. Вот видишь? Как думаешь, можно краску вывести?

— Керосином можно попробовать.

— Почистишь? Впрочем, не надо, я его прачке отнесу, у нее средства всякие есть. А ты вот что сделай: слетай в вагонное депо, попроси у рабочих белой краски. На вот тебе два двугривенных, на один возьмешь краски, а другой себе оставишь. Краску принесешь на одиннадцатый путь. Я в самом его конце буду. Сейчас сторожу вашему морду набью и вернусь. Поживей только сбегай.

— Одна нога здесь, другая там!

Пока Тараканов бежал, он понял, куда исчезают вагоны. Купив краски, он отнес ее Булгакову, поблагодарил за заработанные 20 копеек, дождался, пока стрелочник отойдет подальше, и, неслышно ступая валенками, поспешил за ним.

Окончив смену, Тараканов, еле сдерживаясь, чтобы не побежать, дошел до Садового кольца, нанял извозчика и велел гнать на Гнездниковский. Кошко принимал посетителей. Осип Григорьевич попросил дежурного надзирателя доложить, сказав, что дело весьма срочное. Тот зашел в кабинет и тут же вернулся:

— Как посетитель выйдет, так заходите.

Тараканов, едва дождавшись, пока из кабинета не выйдет какой-то старичок в мундире Министерства государственных имуществ, забежал в кабинет.

— Они номера вагонов переделывают, ваше высокородие!

Всякий завод, всякая фабрика, желая отправить свои товары вагонами по России, посылала на товарную станцию своего представителя. Он шел в товарную контору и заявлял, что ему требуется вагон для отправки груза туда-то. Конторщик вызывал дежурных весовщика и грузчиков, и компания отправлялась на пути к пустым товарным вагонам. Сюда подвозился и намеченный к отправке товар. По распоряжению весовщика вагон ставился на весы. Отмечался его вес, после чего начиналась его нагрузка. Вес нагруженного вагона, за вычетом тары, составлял чистый вес отправляемого товара. Весовщик собственной рукой проставлял на накладной этот вес и номер нагруженного вагона, расписывался и ставил соответствующий штемпель. Вагон запломбировывался, и владелец груза с накладной вновь возвращался в товарную контору, уплачивал по тарифу деньги, либо направлял груз наложенным платежом. Накладная направлялась на станцию назначения, а ее дубликат отправитель груза посылал по почте его получателю.

Таков был обычный порядок отправления грузов.

— Когда вагон нагружен, запломбирован и поставлен на запасный путь для отправки, Булгаков ночью пробирается к нему и перекрашивает последнюю цифру номера. Единицу — на четверку, ноль на шестерку, девятку — на восьмерку, ну и так далее. Вот-с, я записал старый и новый номера вагонов.

— Так-так-так. — Кошко поднялся из-за стола и, заложив руки за спину, стал ходить по кабинету. — Новый номер вагона вписывается в другую накладную, и он с вполне исправными документами отправляется, скажем в Рязань. Там кто-то из членов шайки предъявляет дубликат накладной, получает груз, реализует товар, возвращается в Москву и делится с шайкой вырученными деньгами. Законный же держатель накладной, скажем во Пскове, прождав все сроки, поднимает тревогу. Начинается проверка, в ходе которой устанавливается, что вагон под номером, в этой накладной указанным, не проходил ни через одну из промежуточных станций! Так вагон бесследно и исчезает. Браво, Осип Григорьевич!

Тараканов зарделся.

— Ваше высокородие, а ведь на вагон с переделанным номером нужна настоящая накладная.