Четыре тысячи, восемь сотен - Иган Грег. Страница 8

Анна была озадачена. – Потому что…?

– Потому что это первый шаг пойти вслед за ними по наклонной – увидеть мир таким, каким его видят они.

– По-твоему, война – это инфекция, и мы можем подцепить ее, просто разговаривая с ними?

– Я знаю, ты считаешь меня фанатиком, но на самом деле все наоборот – я считаю, что вестианцы ничем не отличаются от нас. Их жизнь была ничем не хуже нашей – такой же безопасной, такой же процветающей – и так же, как и у нас, в их сообществе было полно скучающих людей без определенной цели, так и не сумевших придать своей жизни хоть какой-то смысл. Но потом они поняли, что эту пустоту можно заполнить – нужно просто выдумать конфликт, занять одну из сторон и стоять на своем, невзирая на обстоятельства. Ты, возможно, считаешь, что мы неуязвимы перед такой угрозой, но лично я так не думаю.

– Я не думаю, что мы неуязвимы, – возразила Анна, которая теперь была рада, что Хлоя не пошла вместе с ней на вечеринку. – Я просто не считаю эту проблему заразной болезнью. А ты только что предложила диагноз. Если предупрежден – значит вооружен, то разве лишняя информация о Весте – это плохо?

– Но твоя цель не информация. Ты же не собираешься писать диссертацию на тему вестианской войны.

– И правда. Тогда в чем моя цель? Может, ты объяснишь?

Хлоя немного помолчала, будто взвешивая за и против честного ответа. – Мне кажется, ты ищешь себе новую семью, – ответила она. – Саша тебя покинул, а со мной тебе скучно. Вот ты и хочешь снова стать частью чего-то большего.

Оливье проводил ее в полную людей квартиру. Тихая ударная музыка с незнакомым ритмом почти терялась на фоне голосов гостей, а из кухни доносился дурманящий аромат специй для жарки. Когда Оливье принялся знакомить ее с остальными, Анна подумала, стоит ли вежливо напомнить ему о том, что она и без того видит имена окружающих людей; но он почти наверняка знал об этом и раз уж решил снабдить ее этими вербальными подсказками, перебивать его было бы просто грубо.

– Мы с Лореном знаем друг друга уже много лет, еще с Весты, – объяснил Оливье, имея в виду хозяина квартиры. – Я бы вряд ли осилил медшколу, если бы он не развил во мне конкурентную жилку.

Лорен по-братски обнял Оливье за плечо. – Я просто рад снова увидеть его здесь, в целости и сохранности. А скоро придет и черед Камиллы.

Улыбка сошла с лица Оливье. – До этого еще больше года.

– Время пролетит быстро, – стоял на своем Лорен. – Не успеешь оглянуться, и она будет стоять на этом самом месте.

Оливье, похоже, не нашел особого утешения в этой гиперболе. – Похоже, что ваши силы вернулись, – сказала Анна. – Судя по вашей походке, вы как будто только что сошли с парома.

– Мышцы почти не успевают атрофироваться, – объяснил Оливье. – С биологической точки зрения все путешествие равносильно нескольким дням постельного режима.

– Но гравитация у нас все-таки сильнее.

– На шестнадцать процентов? – Он оглядел свое до нелепости исхудавшее тело. Думаю, эту разницу я компенсировал кое-чем другим.

Раздался звонок, и Оливье, извинившись, отошел.

– Ваша подруга Камилла… в пути? – спросила Анна у Лорена.

– Да. Она покинула Весту почти два года тому назад.

– Не представляю, как кто-то может на такое решиться, – призналась Анна. – Мне не по душе даже выход на поверхность.

– У вас бы не было выбора, – обходительно ответил Лорен.

Анне не хотелось его обижать, но она все же не была уверена, что его слова следует воспринимать буквально. – Что бы вам грозило в случае поимки?

– Мятежники приговариваются к пожизненному заключению. И это в лучшем случае. Люди постоянно гибнут во время арестов.

– Но ведь так не может продолжаться вечно, – возразила она. – Должен же быть способ уладить разногласия.

– Должен, – согласился Лорен. – Но мы не можем согласиться на меньшее, чем полное восстановление равноправия, а этого в ближайшем будущем не предвидится.

Когда Оливье вернулся, Анна заметила, что с полдюжины человек повернулись к ним, прислушиваясь к беседе. – Нам повезло, – сказала она. – Наши основатели, по крайней мере, позаботились о том, чтобы такого не случилось.

– Вы правда в это верите? – вежливым, но недоверчивым тоном спросил Оливье.

Анна замешкалась, пытаясь решить, не будет ли такое сравнение воспринято, как провокация – но собравшиеся здесь люди, как ей казалось, вряд ли бы стали относиться к разрушившей их жизни системе, как к апогею цивилизации. – Богатство, которое нам дает Церера, не воспринимается, как чье-то наследие, – ответила она. – Основатели рассчитывали получить выручку от своих инвестиций, и в этом их ожидания оправдались – но в то же время они были согласны с тем, что Церера не возникла на пустом месте, благодаря их капиталу. Если этот астероид кому и принадлежит, то явно не потомкам тех, кто первым добрался сюда со своими роботами; он принадлежит тем, кто соглашается здесь жить и вносит свой клад в развитие общества.

– А что, если люди сочтут, что какая-то группа этого не делает? – спросил в ответ Оливье. – Создает проблемы вместо того, что помогать обществу развиваться?

Анна склонила голову, признавая справедливость его замечания. – Да, такое возможно. Но это, по крайней мере, будет зависеть от нашего собственного поведения, а не от людей, живших сто лет тому назад. Я считаю, что мы унаследовали сильную склонность к утилитаризму; если бы нам пришлось выбирать между гражданской войной и попустительством кажущемуся нарушению правил, большинство из нас, как мне кажется, выбрали бы второе.

Лорен улыбнулся. – Но ведь у этого есть и оборотная сторона, не так ли? Если бы большинство вестианцев были настоящими утилитаристами, они бы «простили» наш «долг»…, а если бы мы сами были настоящими утилитаристами, то проглотили бы свою гордость и просто заплатили налог. В общем и целом превращение десятой части всех граждан в людей второго сорта с чуть меньшим доходом едва ли можно сравнить со страданиями, к которым приведет война.

Прежде, чем Анна успела сформулировать дипломатичный ответ, одна из наблюдателей, Селин, вмешалась в их разговор с пренебрежительной репликой: «Утилитаризм хорош для теоретиков, а не для живых людей».

– Серьезно? – Анна потеряла интерес к дипломатии и пошла на поводу у более воинственных черт характера. – И как же в таком случае живым людям следует выбирать, например… политику в области здравоохранения? Если минимизация вреда в масштабах целого сообщества так наивна и утопична, означает ли это, что вы бы остановились на варианте, который гарантирует наилучший исход для горстки людей, приближенных к принятию решений? Или предпочли бы результат, в которой могла бы вылиться возня за монополизацию ресурсов под лозунгом «бесплатно для всех»?

– Разумеется, все мы предпочитаем более равномерное распределение благ, – ответила Селин. – Но вовсе не потому, что, в первую очередь, обращаем внимание на метрики каких-то статистиков. Для большинства все сводится к грамотной, но эгоистичной заинтересованности в политике, которая не отдает предпочтений любимчикам.

Спорить с ее словами Анна не могла, но это замечание едва ли исчерпывало картину в целом. – И никто не испытывает эмпатии за пределами своего ближнего круга? Никто не думает о справедливости?

Глава 7

– Нам стоит нацелиться на систему водоснабжения, – предложил Лорен. – Ничего серьезного – хватит и слабого энтеротоксина.

– Слабого? – В устах Мирей это слово прозвучало, как нечто постыдное. – Может, тогда не стоит и пытаться? Все равно никто ничего не заметит.

– Пару дней рвоты и диарреи они, я думаю, заметят, – возразил Лорен. – Я имел в виду «слабый» по сравнению с дикой холерой.

Камилла пришла в ужас. – А как быть с детьми? Как быть с больными? Даже если ты никого не убьешь по ошибке, риск все равно слишком велик.

– Они должны знать, на что мы способны, – холодно заметила Мирей. – Они должны знать, что никто не сможет расслабиться и просто жить своей жизнью.