Футбольная горячка - Хорнби Ник. Страница 11
Чарли Джордж – один из идолов семидесятых, избежавших ниспровержения, возможно потому, что напервый взгляд он типичный «айдентикит» длинноволосого ветреного бездельника вроде Джорджа Беста, Родни Марча и Стэна Боулза, олицетворявших последний писк двадцать лет назад. Слов нет, он был невероятно одарен, но способности Чарли Джорджа мало использовались в течение его карьеры (он всего один раз играл за сборную Англии, а к концу своего пребывания в «Арсенале» даже не входил в первый состав). Все это плюс его характер, проблемы с тренерами и обожание болельщиков и женщин было в порядке вещей, когда футбол подачей и восприятием стал напоминать поп-музыку.
Чарли Джордж немного отличался от принятой бунтарской нормы, как минимум, по двум пунктам: в детстве он большую часть времени проводил на трибунах клуба, за который потом играл. И хотя в этом нет ничего необычного – многие игроки «Ливерпуля» и «Ньюкасла» в мальчишеском возрасте болели за свои будущие команды, – Джордж представлял собой одного из тех гениальных шалопаев, которые перенеслись через ограждение трибун прямо в клубных трусах и майке. Бест был ирландцем, Боулз и Марч – перебежчиками. И только Джорджа «Арсенал» взрастил на северной трибуне и в своей юношеской команде. Однако он вел себя так, словно появился на поле только для того, чтобы его не вытолкали со стадиона. Физически он не соответствовал типу: крепко сложен, ростом выше шести футов, слишком крупный, чтобы стать Джорджем Бестом. В мой день рождения в 1971 году во время встречи с "Ньюкаслом на него в очередной раз нашло, и он схватил совсем не маленького защитника противников за горло и оторвал от земли. Это было не случайное раздражение, а проявление крутизны, и крутые парни на трибунах ничего более убедительного раньше не видели.
И второе: он не стал рабом средств массовой информации. Джордж не умел давать интервью (его потрясающая неспособность выражать свои мысли превратилась в легенду); длинные, гладкие волосы Чарли казались какими-то ощипанными, пока в середине семидесятых он сдуру не сделал адский перманент. А в начале сезона 1969/70 года, когда он только-только начинал играть за «Арсенал», его прическа выглядела подозрительно – как попытка отрастить первоклассную шевелюру. И еще Чарли как будто не путался с бабами; его невеста Сьюзан Фардж – я до сих пор помню ее имя – пялилась со всех фотографий, где он не на поле. Джордж был большой звездой; пресса им интересовалась, но не знала, что делать. Пыталась заработать на его имени Яичная торговая компания, но ее слоган «Яйца для вашего стола и для Чарли Джорджа» воспринимался с трудом. Как бы то ни было, неудобоваримость Джорджа спасла его от посягательств прессы – наверное, он был последней звездой класса идола, которому это удалось (но по непонятным причинам сохранился в дырявой, как дуршлаг, памяти моей матери даже после того, как перестал играть. «Чарли Джордж!» – неодобрительно-туманно бросила она, когда в 1983 году я сообщил, что еду на «Хайбери» смотреть игру. Что он для нее значил? Боюсь, я этого никогда не узнаю).
В матче с «Дерби» он представлял собой изумительное зрелище. Игра проходила на ужасном, превращающем мышцы в желе зимнем поле. (Ох уж эти зимние поля! Бейсбольное в Дерби, «Уайт-Харт-лейн» и даже «Уэмбли»… Не было ли зимнее травяное покрытие таким же изобретением восьмидесятых, как видеомагнитофоны и мороженые йогурты?) Джордж дважды увеличивал счет. Два потрясных удара – и мы на мотив тогдашнего хита Эндрю Ллойда Уэббера пропели: «Чарли Джордж! Суперзвезда! Сколько голов ты забил сюда?» (На что болельщики «Дерби», как это принято по всей стране, немедленно ответили: «Чарли Джордж! Суперзвезда! Ты бегаешь, как баба, в лифчике всегда!» Трудно не рассмеяться, если вспомнить, что шестидесятые и семидесятые годы слыли золотым веком стадионного остроумия.) Несмотря на дубль Чарли, ближе к финалу противник сквитался, и встреча закончилась вничью, со счетом 2:2, так что в этом смысле мои надежды сбылись, чего нельзя сказать о бесконфликтной дороге на станцию, на что я сильно рассчитывал в случае мирного исхода матча.
И виноват в этом Чарли. Он забил гол, описать который не хватило бы целой книги, что само по себе вызывающе, особенно если учесть, что в тот памятный день трибуны и так постоянно вскипали враждебностью. Все понятно – Чарли профессионал, и если появляется возможность забить мяч, он не думает о нашей хрупкой безопасности. Это очевидно. Но стоило ли злить болельщиков «Дерби» и, радуясь успеху, показывать однозначно понимаемый знак победы – «мол, вот вам, разэтакая деревенщина»? Ведь рядом с их сопящей, ненавидящей южный выговор и презирающей кокни, бритоголовой, подкованной железом компанией нам пришлось сидеть на трибунах, а потом, после финального свистка, улепетывать от них на станцию. Вот это мне не очень понятно. Думаю, в какой-то момент чувство долга и ответственности подвело Чарли.
Он взбудоражил трибуны и был оштрафован Футбольной ассоциацией. А мы драпали к поезду, и рядом с нашими головами свистели бутылки и банки. Браво, Чарли!
Общественная история
Повторная игра завершилась по нолям и была вообще никакой. Но стала единственной игрой первых команд, которую я в свой арсенальский период смотрел на «Хайбери» в середине недели. В феврале 1972 года бастовали рабочие котельных. Для нас это означало спорадическую подачу электричества, свечи и то и дело холодные ужины. А для третьеклассников и футбольных болельщиков, кроме того, походы в приемную Энергетической комиссии, где были выставлены графики отключений по районам – таким образом мы выясняли, у кого смотреть воскресную передачу «Лучший матч». Благодаря кризису «Арсенал» лишился света, и потребовалась переигровка во вторник.
Я пошел на игру, несмотря на школьные занятия. Думал, буду один, с десятком таких же чокнутых подростков да кучкой пенсионеров. Но на стадион явилось больше шестидесяти трех тысяч человек – первый раз так много за весь сезон. Я был в ужасе. Неудивительно, что страна летит к псу под хвост! Собственный прогул не позволил мне поделиться своим беспокойством с матерью (в то время я не уловил иронию ситуации). Но что же все-таки происходило?
Прибавьте к нашей еще одну толпу в сорок две тысячи с лишком, которая смотрела тридцать-какой-то финал Кубка, где «Вест Хэм» тягался с грозой авторитетов герефордширцами. Тот вторник стал для меня символом блеска семидесятых, как сцена из «Банды с Фенн-стрит» или пачка сигарет «Номер шесть». Быть может, люди и на «Аптон-парке» и на «Хайбери», все сто шесть тысяч человек, намеревались отправиться по одной из узких дорожек общественной истории.
Я и Боб Макнаб
Кубок Федерации сезона 1971/72 года был каким-то сумасшедшим – бесконечным источником изумления и хитроумных вопросиков. Каким двум командам потребовалось одиннадцать часов, чтобы в четвертом туре решить квалификационный спор? Кто из игроков забил девять мячей, когда его команда со счетом 11:0 обыграла «Маргейт»? За какой клуб он тогда играл? Кто были те два герефордширца, которые забили два гола, принеся своей команде Южной лиги победу 2:1 над «Ньюкаслом» из первого дивизиона? (Вот вам ключ: их имена для болельщиков «Арсенала» обладают особым отзвуком.) «Оксфорд Сити» и «Алвечерч»; Тед Макдугал; «Борнмут»; «Манчестер Юнайтед»; Ронни Рэдфорд и Рикки Джордж. По одному очку за правильный ответ. За семь очков ваш приз – бакенбарды Малкольма Макдональда.
А еще были переигровки на Кубок, победный жест Чарли, «Вилла-парк», где в полуфинале со «Стоком» при счете 1:1 с поля унесли нашего вратаря Боба Уилсона (и его заменил Джон Рэдфорд), а за пару часов до начала игры я разговаривал с левым защитником «Арсенала» Бобом Макнабом.
Я приехал на стадион «Вилла-парк» вместе с Хисламом – прытким хулиганом из Мейденхэда, с которым мы время от времени встречались в поезде. Я его обожал. На нем был белый халат мясника с грубо выведенными красным проарсенальскими текстовками – в назидание всем, кто осмелится привязаться к нам на трибунах. По дороге домой в поезде 5:35 из Паддингтона он подсаживался ко мне и спрашивал, с каким счетом завершилась игра. И объяснял, что его самого засадили в полицейскую клетку под трибунами и он понятия не имел, что происходило у него над головой. Он дружил с самим легендарным Дженкинсом – лидером северной трибуны (о котором, надо ли говорить, я слыхом не слыхивал).