Мир колонизаторов и магии (СИ) - Птица Алексей. Страница 28

Магия уходила из этого мира, а может быть, людской род оскудел ими. Никто не мог дать ответ на этот вопрос. Сейчас же старый капитан решил поквитаться с пиратами и отдал команду к бою.

Всё же, его грузовой корабль имел шесть пушек. Вполне достаточно, чтобы отбиться от мелких пиратских судов. Но этот шлюп был не намного меньше его. Зато он не мог вступить в битву и потопить их, пользуясь превосходством в артиллерии и абордажной команде.

Подойдя вплотную к уединённой пиратской бухте, барк развернулся к ней левым бортом и дал залп по пиратскому шлюпу. Ядра, протяжно засвистев, вонзились кто куда. Одно попало в берег, взметнув вверх коралловый песок, другое просвистело очень высоко над кораблем, лежащим на боку. Но третье, пролетев по нужной траектории, удачно врезалось в борт, пробив его и проникнув в трюм.

Бронзовые шестифунтовые пушки у «Maravillas» были очень старые, и не отличались ни точностью, ни скорострельностью. Второй залп они смогли дать только через полторы минуты.

Пираты уже давно увидели проплывающее вдали судно, но надеялись, что их не заметят и пройдут мимо. И ошиблись в своих ожиданиях. Испанцы решились на бой, впрочем, тем хуже для них, и пираты приняли этот бой, который, благодаря их предусмотрительности, не был для них неравным.

Все десять орудий нацелились на испанский корабль, который попал в своеобразную вилку, и открыли из них огонь. Орудия загрохотали, выплеснув из себя пороховые газы и ядра. Со свистом кружась в воздухе, чугунные болванки полетели сказать горячий «привет» испанскому барку. Большинство прошли мимо, вздыбив водяные фонтаны со всех сторон грузового судна. Но парочка, всё же, попала в рангоут, разбив в щепки надстройки юта и повредив планшир с левого борта.

Испанцы успели дать в ответ ещё один залп, который также не сильно навредил пиратскому шлюпу. Поняв, что пиратов не удалось застать врасплох, и преимущество не на их стороне, барк поднял все паруса и стал совершать поворот фордевинд, стремясь уйти из-под обстрела. Вслед ему продолжали нестись ядра, выпускаемые из всех десяти орудий.

Получив пару дыр в парусах и разбитую пиратскими ядрами корму, барк ретировался, гордо надув пузатые четырёхугольные паруса с испанскими крестами. Поймав в них ветер, он стал быстро уходить прочь от негостеприимного острова.

Старый капитан Хосе Гальярдо де Ломо только матерился, его затея не удалась. И теперь, и так уже потрёпанный жизнью, барк получил множественные пробоины и гордо отступил в открытое море, зализывать свои раны на другом острове или в ближайшем порту. Необходимо было, как можно скорее, рассказать властям, где они видели один из пиратских кораблей.

***

— Собирайтесь, вонючие пороховые обезьяны. Вы и так много времени провели на берегу, а теперь ещё и все окрестные испанцы узнают, что мы здесь окопались. Сто якорей вам в руки и двадцати четырёх фунтовые ядра вам на ноги, дерьмоеды.

Боцман бегал по берегу и орал каждому пирату в уши свои команды, пока не видел, что его отлично поняли. И только после этого он бежал дальше и повторял для отдельных личностей, которые оглохли от пушечного огня и не слышали его, либо притворялись, что не слышат. Нас с падре он проигнорировал, только пнул меня по ноге, отшвыривая с дороги и одновременно давая понять, что ему недосуг объяснять это ещё поганым испанцам.

— Грузим пушки на корабль. Не забываем про ядра и бочонки с порохом, — надрывал глотку возле корабельных орудий канонир, командуя своими людьми.

— Грузим еду, воду и всё имущество, — вторил ему квартирмейстер Пьер Пижон, а кок Андре суетливо собирал жалкую посуду, вынося её из хижины, где была организована общая столовая.

Мастер парусов уже проверял и укреплял такелаж, готовясь выводить судно из бухты, дожидаясь прилива. Весь пиратский полевой лагерь стремительно пришёл в движение. Разгильдяи и ленивцы, праздно до этого проводившие время, сейчас работали, как один, пытаясь убраться с острова вовремя, пока на помощь одному испанцу не пришёл другой испанский, но более мощный, корабль.

Падре Антоний с тревогой смотрел на эту торопливую суету, которая грозила им новыми проблемами и испытаниями. Он уже почти смирился со своей участью и смог немного поправиться, живя на этом райском острове, пока очередное событие не вырвало его обратно в ад неизвестности и непредсказуемости. Что ж, удары судьбы надо воспринимать стойко и не показывать вида врагам, что ты их страшишься больше, чем они.

Он и Эрнандо, два испанца среди французских флибустьеров, должны выжить, несмотря ни на что, и попытаться спастись, любым доступным способом. Но его пугала излишняя горячность Эрнандо, который тоже заметно окреп за дни пребывания на острове. Они оба были по-прежнему худыми, но выносливость, что старого, что малого, значительно возросла. Но что готовило им будущее?

Я молча бегал по берегу, выполняя распоряжения всех подряд. Разбирал хижины, носил воду маленьким бочонком на корабль, грузил вещи, продукты и прочие снасти. В этой суете я смог незаметно спрятать на гальюне свою астролябию. Во всеобщей суматохе никто не стал спрашивать, зачем он пошёл отправлять естественные надобности на нос корабля, когда рядом был берег. И я смог спокойно спрятать свое сокровище.

Да, место было не комфортным, прямо скажем — поганым. Но куда деваться, не до сантиментов. К тому же, в море, набегающие и бьющие в нос, волны постоянно очищали гальюн от человеческого дерьма. Вот только души людей от моральных нечистот очистить было значительно труднее.

Почему я не спрятал её в трюме или на нижней палубе? Ну, вот в трюм его могли не пустить, в случае чего, и там было много глаз, неустанно следивших за ним. А в гальюне за ним мог следить только лишь извращенец, но таковых он среди пиратов пока не обнаружил, к счастью.

К отплытию корабль готовили двое суток. Сначала сняли с мели, а потом уже стали подвозить на него пушки, продукты, имущество и остальные снасти. Снятие с мели происходило тоже не спонтанно. Корабль максимально облегчили, убрав с него всё лишнее, чтобы он давал минимальную осадку, а потом, воспользовавшись приливом, вывели его на глубину, ближе к открытому морю, после чего стали постепенно нагружать.

Пираты торопились поскорее отплыть, и если они иногда урывками спали, то пленным испанцам удалось поспать за двое суток не больше четырех часов. Наконец, с погрузкой было покончено и шлюп, развернув сначала косые паруса, стал активно маневрировать между мелями и островками, ловя попутный ветер.

Поймав его, он поставил на грот-мачте прямые широкие паруса и пошел полным ходом, попав в попутное течение, держа курс в открытое море. Подгоняемый течением и ветром, пиратский шлюп на вторые сутки совершил перемену курса в сторону Ямайки, желая поскорее добраться до лояльного флибустьерам порта.

Ведь каждый пират горел сейчас огромным желанием упасть в объятия Бахуса и падших женщин, способных украсить их безрадостное существование в море, ну и не отказался бы от дополнительной добычи, в довесок к тем жалким двумстам песо, которые достались им после раздела добычи.

Все эти примитивные желания были далеки как от падре, так и от Эрнандо, бывшего когда-то в прошлой жизни Сергеем Шебутным. Свобода! — вот что сейчас было смыслом всей их жизни. Свобода или смерть! И двое чужих, оказавшихся на этом шлюпе, строили всевозможные планы, как сбежать.

Между тем, день шёл за днём. Пиратский корабль продолжал плыть в сторону острова Ямайка. Попутный ветер сменялся правым или левым траверсом, либо корабль попадал в полосу штиля. Всё это время, молодой французский пират, невзлюбивший подростка продолжал терроризировать обоих пленников. Ему в этом никто не препятствовал, отчего он ещё больше распоясывался.

Утром, в один из дней, я вышел из трюма и был тут же пойман боцманом.

— Ты всё ещё живой, бездельник?! Подлые испанцы, вы сломали мою жизнь!

Чем это испанцы смогли сломать жизнь боцмана, который их нещадно грабил и убивал, для меня лично осталось загадкой, но и задавать законный вопрос я тоже не стал. Мало ли, что там, у боцмана случилось, может испанцы отобрали у него возможность их безнаказанно грабить, а может, воюя на континенте, они разорили его деревню или город. Вся эта лирика не интересовала ни меня, ни, тем более, его.