Сердце ангела - Хортсберг Вильям. Страница 34

“Конгресс чудес Уолтера” находился на Десятой улице возле пандуса, ведущего на Бульвар. Как и все окружавшие его аттракционы, он напоминал старинный карнавальный павильон — ну разве что, чуть в большей степени, чем прочие: фасад низенького здания был увешан транспарантами, а под ними висели примитивные рисунки красками, представляющие экспонаты “Конгресса”. Широкие холсты изображали человеческие уродства в простой карикатурной манере, с наивностью, предполагавшей врожденную жестокость.

“ВОТ ЭТО ТОЛСТУХА!” — гласила надпись под рисунком женщины, раздутой будто дирижабль, с крошечным пляжным зонтиком над тыквообразной головой. Портрет татуированного человека — “КРАСОТА НЕ ГЛУБЖЕ КОЖИ” — висел в компании с Йо-йо, Собакоголовым мальчиком и Принцессой Софией, Бородатой Леди. Остальные холсты демонстрировали гермафродита, юную девушку, обвитую змеями, человека-тюленя и великана в смокинге.

“ОТКРЫТО ТОЛЬКО ПО СУББ. И ВОСКР.” — предупреждала вывеска в пустой кассовой будке у входа. Поперек открытого дверного проема висела цепь — как бархатное ограждение в ночном клубе, — но я поднырнул под нее и вошел внутрь.

Единственным источником света была грязная застекленная крыша. По стенам пустого помещения в вечернем свете с трудом угадывались очертания каких-то платформ. В воздухе витал запах печали и пота. В дальнем конце, из-под закрытой двери, пробивалась полоска света. Я подошел к двери и постучал.

— Открыто, — произнес чей-то голос.

Повернув ручку, я заглянул в большую голую комнату, уют которой придавали только несколько провисших кушеток из комиссионки, да веселые цирковые плакаты, оживлявшие покрытые плесенью стены. Крошечная толстуха с черной, вьющейся бородой, аккуратно разложенной по скромному розовому корсажу, сидела, углубившись в картинку, наполовину собранную из кусочков картона.

Под пыльной бахромой абажура сидели четыре странных урода, погруженных в обычный покерный “ритуал. На большой подушке восседал человек без рук и без ног: он был похож на Шалтая-Болтая и держал карты в ладонях, растущих прямо из плеч, словно ласты. Рядом сидел великан, в массивных пальцах которого карты казались почтовыми марками. У того, кто сдавал, кожа растрескалась и наводила на мысли об аллигаторах я черепахах.

— Ты ставишь или нет? — спросил игрок слева, высохший гном в футболке. Его шея, плечи и руки были так густо татуированы, что походили на какое-то экзотическое, обтягивающее кожу одеяние. В отличие от рьяной работы художника, представленной на холсте снаружи, человечек был довольно блеклым и каким-то выцветшим, словно размытая копия того, что было обещано.

Татуированный впился взглядом в мой “дипломат”.

— Что в ты там ни продавал, нам это не нужно! — рявкнул он.

— Я не торговец. Сегодня никаких страховок и громоотводов.

— Так какого же черта тебе нужно? Может, бесплатное представление?

— Наверное, вы мистер Хаггарти. Мой друг подумал, что вы сможете помочь мне кое-какой информацией.

— А кто он, этот твой друг? — требовательно спросил многоцветный Хаггарти.

— Дэнни Дринан. Он владелец воскового музея за углом.

— Ага, Дринана я знаю. Он тот еще мошенник. — Хаггарти отхаркнулся и сплюнул в стоявшую у его ног мусорную корзинку. Затем улыбнулся, показывая, что не хотел меня обидеть. — Я уважаю все друзей Дэнни. Скажи, что ты хочешь узнать, и я тебе выложу напрямик все, что смогу.

— Можно присесть?

— Будь моим гостем. — Хаггарти подтолкнул мне свободный складной стул. — Присаживайся, приятель.

Я сел между Хаггарти и великаном, хмуро нависшим над нами, как Гулливер над лилипутами.

— Я ищу цыганку-предсказательницу по имени Мадам Зора, — сказал я, ставя “дипломат” между ног. — Она пользовалась здесь большим успехом перед войной.

— Не могу вспомнить, — произнес Хаггарти. — Может вы, ребята?

— Я помню одну, она гадала на чаинках, Мун ее звали, — пропел человек с ластами вместо рук.

— Она была китаянкой, — проворчал великан. — Вышла замуж за аукциониста и подалась в Толедо.

— А зачем она тебе? — захотел узнать человек с кожей аллигатора.

— Она знала парня, которого я пытаюсь отыскать. Я надеялся, что она сможет мне помочь.

— Ты частный сыщик?

Я кивнул. Отрицание могло лишь ухудшить положение.

— Значит, легаш? — Хаггарти снова сплюнул в корзину. — Я не держу на тебя зла. Всем нужно зарабатывать на жизнь.

— А я вот сроду не перевариваю мусоров, — прогудел великан.

— У тебя что, в желудке бурчит после того, как пообедаешь сыщиками?

Великан хмыкнул. Хаггарти рассмеялся и стукнул по столу своим узорчатым красно-синим кулаком, рассыпав аккуратные стопки фишек.

— Я знала Зору, — заговорила толстая леди голосом нежным, как китайский фарфор. В его мелодичных звуках цвели магнолии и жимолость. — В Зоре было столько же от цыган, сколько и в тебе, — добавила леди.

— Вы уверены в этом?

— Ну конечно. Эл Джолсон носил черное лицо, но это не делало его негром. [19]

— А где я могу найти ее сейчас?

— Этого я не знаю. Я потеряла ее из виду после того, как она свернула свою палатку.

— Когда это было?

— Весной сорок второго. Однажды она просто взяла и исчезла. Закрыла свою лавочку, не сказав никому ни слова.

— Что вы о ней знаете?

— Не слишком много. Иногда мы собирались на чашку кофе. Болтали о погоде и всякой всячине.

— Она никогда не говорила о певце — Джонни Фаворите?

Толстуха улыбнулась. Глубоко под пластами жира в ней пряталась маленькая девочка в нарядном платьице.

— Вот уж у кого была золотая глотка, — просияла она и промычала одну из давнишних мелодий. — Он и впрямь был моим любимчиком. Однажды я прочитала в скандальной газетенке, что он консультировался у Зоры, но когда я спросила ее об этом, она сразу захлопнулась. По-моему, говорить об этом — все равно что выдавать тайну исповеди.

— Может, вы еще что-нибудь вспомните?

— К сожалению, мы не были настолько близки. Знаешь, кто может тебе помочь?

— Кто?

— Старый Пол Болц. В то время он работал с ней на пару. Он по-прежнему сшивается здесь.