Сердце ангела - Хортсберг Вильям. Страница 41
— Что за веве ? — утомленно спросил я.
— Магические знаки. Я не могу объяснить их значение непосвященному, но вся эта кровавая чепуха имеет такое же отношение к настоящему ритуалу, как Санта-Клаус к Иисусу. Я уже много лет мамбо и прекрасно в этом разбираюсь.
Я затушил окурок в пепельнице из “Сторк-клуба”, памяти о давно угасшем любовном романе.
— Уверен, что вы в этом разбираетесь, Эпифани. Так значит, знаки фальшивы?
— Не то чтобы фальшивы, скорее, неправильны. Не знаю, как объяснить по-другому. Ну скажем, кто-то описывает футбольный матч и путает “гол” с “угловым”. Вы понимаете?
Я сложил “Ньюс” так, чтобы она видела третью страницу, и показал ей змееобразные зигзаги, спирали и прерывистые кресты на фото.
— То есть вы считаете, что все это выглядит похожим на веве и прочее, но изображено неверно?
— Вот именно. Видите этот круг, где змей заглатывает собственный хвост? Это Дамбалла, настоящее веве , символ геометрического совершенства вселенной. Но ни один посвященный никогда не начертит его радом с Бабако, как здесь.
— Итак, тот, кто сделал эти рисунки, по меньшей мере знает, как выгладят Бабако и Дамбалла.
— Именно это я и стараюсь вам растолковать. Вы знали, что Джонни Фаворит имел отношение к Обеа !
— Я знаю, что он хунси-босал .
— У Пупса и впрямь был длинный язык! Что еще вам известно?
— Только то, что Джонни Фаворит путался с вашей матерью. Эпифани скривилась, будто глотнув чего-то горького.
— Это верно. — Она покачала головой, как бы отрицая этот факт. — Он мой отец.
Меня словно окатили из ведра холодной водой. Я застыл, вцепившись в подлокотники кресла.
— Кто еще знает об этом?
— Никто, кроме меня и мамы, но она умерла.
— А как же Джонни?
— Мама так и не сказала ему. Я родилась, когда он уже был в армии, — так что мы действительно с ним не встречались.
— А почему вы откровенничаете со мной?
— Я боюсь. Смерть Пупса как-то связана со мной. Не знаю, каким образом, но чувствую это каждой клеточкой тела.
— И вдобавок считаете, что в этом замешан Джонни Фаворит?
— Не знаю. Мне казалось, что вам это уже известно, ведь думать — ваша работа.
— Возможно. И кстати — если вы что-то утаили, то сейчас самое время признаться.
Эпифани уставилась на свои сложенные на коленях руки.
— Мне больше нечего сказать. — Она встала, бодрая и деловитая. — Мне пора. Я уверена, у вас полно работы.
— Я как раз ею и занимаюсь, — заметил я, поднимаясь. Она сняла пальто с вешалки.
— Полагаю, вы не шутили насчет профессиональной тайны?
— Все, что вы мне рассказали, — строго конфиденциально.
— Надеюсь. — Она улыбнулась. Улыбка была искренней, — не рассчитанной на какой-то результат. — И вопреки здравому смыслу — я вам верю.
— Спасибо. — Я вышел из-за стола, когда она открывала дверь.
— Не беспокойтесь, — бросила она. — Я сама найду выход.
— У вас есть мой номер?
— Я позвоню, если что, — кивнула она.
— Обязательно позвоните.
Она снова кивнула и исчезла. Я стоял у стола, не двигаясь, пока не услышал, как закрылась наружная дверь. В следующие три секунды я схватил “дипломат”, сорвал с вешалки пальто и запер контору.
Приложив ухо к наружной двери, я подождал, пока за ней не закрылись дверцы автоматического лифта, и выскочил в пустой коридор. Было слышно, как щелкали арифмометры, и жужжит электробритва мадам Ольги, с помощью которой она расправлялась с непрошеными волосками. Я ринулся к пожарной лестнице и, прыгая через три ступеньки, помчался вниз.