Сердце ангела - Хортсберг Вильям. Страница 72

Мир снова обрел четкость в приемном покое больницы Бельвью. Сосредоточенный юный практикант промыл и зашил мой рваный скальп, и пообещал сделать все возможное с тем, что осталось от левого уха. Демерол облегчил эту процедуру. Я улыбнулся медсестре, продемонстрировав сломанные зубы.

Меня как раз везли на рентген, когда появился детектив из полицейского участка. Шагая рядом с креслом-каталкой, он спросил, знаю ли я людей, которые пытались меня ограбить. Я ни единым словом не разочаровал его в этой версии, и он ушел с описанием тренера и паренька.

После того, как они кончили просвечивать мою голову изнутри, док посоветовал мне немного отдохнуть. Я не возражал, и меня уложили на койку в палате для несчастных случаев, угостив еще одним уколом. После этого я очнулся, когда сестра разбудила меня на ужин.

Справляясь с порцией тертой моркови, я обнаружил, что меня собираются оставить здесь на ночь. Рентген не обнаружил трещин, но не исключалось сотрясение мозга. Я чувствовал себя слишком паршиво для того, чтобы поднимать шум, и после ужина из детского питания сестра проводила меня к платному телефону в коридоре. Я позвонил Эпифани, что не приду домой.

Она было встревожилась, но я как мог успокоил ее, добавив, что ночной сон мне не помешает. Она сделала вид, что поверила.

— Знаешь, что стало с двадцаткой, которую ты мне дал?

— Нет.

— Я купила дров для камина.

Я заверил ее, что спичек у меня предостаточно, и она, рассмеявшись, попрощалась. Я начинал влюбляться в нее. Скверная примета. Очередной укол прервал эти размышления.

Спал я крепко, но призрак Луи Сифра все же раздвинул тяжелый занавес снотворного, чтобы подразнить меня. Проснувшись, я почти ничего уже не помнил, только один образ остался — ацтекский храм, вздымающийся над площадью с людскими толпами, его крутые ступени липкие от крови. Наверху, — Сифр, в сюртуке из Блошиного цирка: он, смеясь, глядит вниз, на украшенную перьями знать, и подбрасывает высоко в воздух истекающее кровью сердце жертвы. Жертвой был я.

На следующее утро, когда я приканчивал порцию сливок, в палате неожиданно появился лейтенант Стерн. На нем был все тот же коричневый шерстяной костюм, но отсутствие галстука на синей фланелевой рубашке говорило о том, что он не на службе. Лицо его, впрочем, выдавало легавого за версту.

— Похоже, кто-то славно потрудился над вами, — заметил он.

Я продемонстрировал ему мою улыбку.

— Жалеете, что это были не вы?

— Будь это я, вы бы вышли отсюда не раньше, чем через неделю.

— Вы забыли цветы.

— Я приберегаю их на вашу могилу. — Стерн сел на белый стул рядом с кроватью и уставился на меня, как гриф на расплющенного машиной опоссума. — Вчера вечером я пробовал дозвониться вам домой, и ваша справочная служба сообщила, что вы попали в больницу. Поэтому я и решил первым делом навестить вас здесь.

— И что же на сей раз?

— Я подумал — вас может заинтересовать то, что мы нашли в квартире Круземарк, особенно, памятуя о том, что вы отрицаете знакомство с этой леди.

— Я едва дышу, лейтенант.

— Именно это они и делают в газовой камере, — заметил Стерн. — Задерживают дыхание. Правда, толку в этом никакого.

— А что еще делают в Синг-Синге?

— Что касается меня, так я зажимаю нос. Потому что они гадят себе в штаны в ту же секунду, как врубается ток, и запах напоминает венскую колбасу в сортире.

“Для твоего носа и двух рук мало”, — подумал я и спросил:

— Так что же вы нашли в квартире Круземарк?

— Скорее, чего мы не нашли. Я не нашел страницы за шестнадцатое марта в ее настольном календаре. Это единственная недостающая страница. Подобные вещи сразу замечаешь. Я отправил следующую — нижнюю — страницу в лабораторию, и они проверили ее на возможные отпечатки. Отгадайте, что они нашли?

Я сказал, что не имею об этом понятия.

— Прописную “Г”, а затем буквы Э-н-д-ж.

— Получается “Гэндж”.

— Эти буквы подвесят тебя за задницу, Энджел. [35] Ты чертовски хорошо понимаешь их значение.

— Совпадение и доказательство — две разные вещи, лейтенант.

— Где ты был в среду днем, примерно в половине четвертого?

— На Центральном Вокзале.

— Ожидал поезда?

— Устриц ел.

— Это не пройдет, — покачал большой головой Стерн.

— Меня вспомнит буфетчик. Я сидел там долго и устриц съел много. Мы с ним шутили: он сказал, что они смахивают на смачные плевки, а я говорил, что они полезны для сексуальной жизни. Можете проверить это.

— Да уж не сомневайся. — Стерн поднялся со стула. — Я проверю все, начиная с воскресенья, и знаешь что? Когда ты будешь поджариваться на стуле, я буду рядом и — буду зажимать нос.

Стерн протянул толстую лапу. Взяв с моего подноса нетронутый бумажный стаканчик с “грейпфрутовым соком, он опорожнил его одним глотком и вышел прочь.

К полудню все формальности были улажены, и мне разрешили покинуть больницу.