Похорони Меня Ложью (ЛП) - Сото С. М. Страница 32

Как обычно, я делаю вид, что жалею себя. Это стало моей второй натурой, пока я здесь. Помимо физиотерапии, приема пищи и психоанализа с врачами, жалость к себе — это еще одна часть моего приговора.

Это одна из тех вещей, когда тебя запирают, держат подальше от всех, якобы для твоего же блага. Вы начинаете сходить с ума. Начинаете удивляться, как вообще сюда попали. Я подвергаю сомнению свой жизненный выбор, подвергаю сомнению свое здравомыслие и все, что привело меня в это место.

Такое чувство, что я давно ни с кем не общалась, кроме врача. Я не ожидаю, что Баз вернется в ближайшее время, особенно учитывая то, как мы расстались. Это было всего несколько дней назад, и мне почему-то кажется, что его визит только усугубил ситуацию. Это заставило меня жаждать свободы еще больше.

Я его ненавижу.

Я люблю его.

И я знаю, что не должна. Он единственный человек в этом мире, которого я не должна любить, но судьба, жизнь, Бог, кто бы ни контролировал это дерьмо, они играют со мной. Я играю со своими эмоциями ради удовольствия.

Иногда два человека, которые должны быть врозь, те, кто находит свой путь друг к другу. Они те, кто заканчивает отношения, и это Баз и я в двух словах. Мы ужасно плохо подходим друг другу. Мы никогда не продержимся долго, но это не мешает мне думать о нем. Разве это заставляет меня любить его меньше?

Боже, нет.

Я люблю его всем сердцем.

И ненавижу его всеми фибрами души.

Мы вплетены друг в друга. Наше прошлое сталкивается с нашим настоящим, вполне возможно, даже разрушая наше будущее.

Вылезая из постели, я хватаю костыли, и с их помощью пробираюсь к окну, раздвигая занавески. Я наслаждаюсь ощущением прохладного линолеума под ногами. Серебристый свет от луны освещает палату. Решетки, закрывающие окно, делают все возможное, ухудшая мне вид, но я смотрю мимо них, на открытую лужайку внизу. К свободе.

Интересно, когда я окажусь там. Не отвечая никому. Не слушая, как люди разговаривают сами с собой или, что еще хуже, заставляют людей смотреть на тебя, как на сумасшедшую.

Теперь, когда Мэдисон ушла, ее нигде не видно и не слышно, и я действительно одна. Мои родители не звонят и не навещают. База нет рядом, и я почти уверена, что Кэт и Вера, мои подруги, которые, вероятно, вернулись в Нью-Йорк и живут беззаботной жизнью, даже не знают о моем местоположении. Хотелось бы думать, что они работают над тем, чтобы вытащить меня отсюда, но, по правде говоря, я не могу винить их, если они мне не помогут. Я солгала им. Причинила им боль. Скорее всего, я заслужила все это.

Я вздрагиваю, когда открывается дверь и входят две медсестры, которых я никогда раньше не видела. Главный врач выглядит раздраженным, полностью обеспокоенным тем, что он должен был прийти сюда для чего бы то ни было.

— Собирайтесь, Райт. Пора уходить.

Я делаю осторожный шаг назад, мои костыли лязгают от резкого движения.

— Куда?

Желудок сжимается от беспокойства. Это не входит в нашу рутину. Ночью меня никуда не уводят. Это мое время: думать, мечтать, надеяться. Он качает головой, будто знает, куда ушли мои мысли.

— Вы едете домой.

Домой?

Где дом?

Я стою с разинутым ртом, шок заполняет мои чувства, пока я обрабатываю эту новость. Наконец-то я возвращаюсь домой. Они выпускают меня отсюда по какой-то причине. Я знаю, что это не потому, что доктор Астер считает, что мне стало лучше. Это из-за чего-то другого, вернее, из-за кого-то. Дареному коню в зубы не смотрят. Если я выберусь отсюда, я зацеплюсь за эту возможность, не задавая вопросов.

Идя в ногу с медсестрой, я останавливаюсь на пороге, оглядываясь на четыре стены, в которых застряла Бог знает сколько времени. Я не буду скучать. Мы движемся по коридору, мои костыли стучат по полу, медсестра крепко сжимает мои мышцы, помогая пройти в общую зону возле стойки регистрации. И когда я вижу, кто там стоит, слезы наполняют мое зрение, искажая фигуры. Моя грудь проваливается, и я почти падаю на колени и рыдаю прямо на месте. Но прежде, чем я успеваю это сделать, они уже рядом, протягивают руки, баюкают меня, удерживают в вертикальном положении.

— Все будет хорошо. Я обещаю, — воркует Кэт в моих волосах, ее руки сжимаются вокруг меня.

— Я не позволю им победить. Я не позволю им причинить тебе боль, — яростно шепчет Вера, крепче прижимая меня к себе.

Мы отстраняемся, и я вытираю слезы с глаз.

— Как... как вы здесь оказались, девочки? Что случилось?

Они обмениваются взглядами, и Вера кладет руку мне на плечо, выводя меня из дверей к одной из их машин.

— Пойдем, нам нужно кое о чем поговорить, детка.

Я бросаю последний взгляд на психиатрическую больницу и гримасничаю. Только через мой труп я когда-нибудь снова ступлю в это место. Добровольно или нет.

После долгой поездки и перелета обратно в Нью-Йорк я сижу на диване Кэт, чувствуя себя неловко, и мне не терпится получить ответы. Положив больную ногу на кофейный столик перед собой, я смотрю на своих подруг. Вера сидит рядом со мной, скрестив ноги, в то время как Кэт отдыхает на своем милом маленьком пушистом кресле, которое стоит напротив нас, а ее гламурный кофейный столик, между нами.

— И? — подсказываю я, переводя взгляд с одной на другую. — Что стряслось? Как вы, девочки, меня нашли?

Они держали меня в напряжении, отказываясь говорить о чем-либо, пока мы не уселись дома.

— Мы прочитали твое письмо, — Кэт делает паузу, и мой желудок сжимается, пока я жду, что она продолжит. — И хотя поначалу это шокировало, это было не за горами. Мы были расстроены, но через день или два поняли, что должны что-то предпринять. Мы не могли с тобой связаться. Твой телефон был мертв, и курорт не давал нам никакой информации, поэтому мы начали беспокоиться. Я отправила письмо отцу и попросила его потянуть за кое-какие ниточки.

Я сжимаю свои потные ладони вместе, нервно крутя большими пальцами.

— Что это значит? Он помог вам найти меня?

Они обмениваются взглядами, ведя молчаливый разговор, о котором я не знаю. Вера улыбается мне, но улыбка не доходит до ее глаз.

— Да. Если бы не отец Кэт, мы бы решили, что ты умерла или сбежала из страны после того, как стало известно об аварии. Они не называли имен, но после того, что мы прочитали, у нас возникло предчувствие.

— Я попросила отца помочь. Он собирается транслировать твою историю по всем основным новостным каналам и во всех газетах этой гребаной страны. Все узнают твою историю, детка. Ваши истории.

Я начинаю задыхаться, смотря на своих подруг. Не знаю, почему я всегда считала, что держать свое прошлое в секрете — это хорошая идея. Они здесь ради меня, реально здесь ради меня несмотря на то, что они знают, несмотря на все, что я сделала. От волнения у меня в горле встает комок, а глаза начинают слезиться.

— Не знаю, что и сказать. Не могу поверить, что вы, девочки, сделали все это для меня.

Вера обнимает меня за плечи, нежно сжимая, молча говоря, что она рядом. Это приятное чувство, особенно, после того, когда так долго не было никого, с кем можно было бы поговорить в том месте. Ощущение теплых рук, обволакивающих меня, согревает мою грудь. Я скучала по этому, ощущая, что у меня есть люди, которые на моей стороне. Что весь мир не против меня, и даже если против, по крайней мере, у меня есть эти две девочки, на которых я могу рассчитывать.

— Давай я приготовлю тебе чай. Сейчас вернусь.

Вера соскальзывает с дивана и направляется в кухню Кэт, ее шелковый халат колышется в такт движениям бедер.

Кэт смотрит на меня со своего места на пушистом кресле, ничего не говоря, но то, как она потирает губы, будто пытается молчать, является мертвой выдачей.

— В чем дело?

Она вздыхает.

— Я не собираюсь лгать. Часть меня все еще расстроена. Из-за тебя, из-за меня и из-за всей ситуации.