Дочь кукушки (СИ) - Иконникова Ольга. Страница 4

– Разумеется, дорогой, разве я с этим спорю? – в голосе матушки появились заискивающие нотки. – Но пансион при монастыре – прекрасное учебное заведение. Там не учат магии, но зато учат не менее полезным вещам – хорошим манерам, этикету, рукоделию. Разве не это важно для благовоспитанной девицы?

– Это важно и для Вивьен, – напомнил герцог.

– Ви способна учиться и дома. Сейчас от учебы ее отвлекает Алэйна.

– Ты несправедлива к Алэйне.

– А ты так беспокоишься об ее благополучии, – горько сказала герцогиня, – что я иногда думаю, что она на самом деле твоя дочь. Твоя незаконнорожденная дочь.

Мое сердце дрогнуло. Ах, я даже надеяться на такое не смела! А как бы я была счастлива, если бы так и оказалось на самом деле! Если бы герцог был моим настоящим отцом!

– Я был бы рад, если бы так оно и было, – ответил герцог. – Но я не стал бы этого скрывать. Нет, дорогая, я был верен тебе все годы нашего брака.

Разочарование было настолько велико, что я на несколько минут потеряла нить разговора.

– Не лучше ли на пару лет услать ее из замка? – меня возвратили в реальность слова герцогини. – За это время мы выдадим Вивьен замуж. А может быть, найдем жениха и самой Алэйне. Конечно, на брак с герцогом или графом она рассчитывать не может, но какой-нибудь барон или виконт вполне могут польститься на хорошее приданое.

– Мне не нужен зять, который женится на моей дочери из-за приданого, – сурово сказал герцог. – И давай оставим этот разговор.

Он вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. Через минуту ею так же громко хлопнула герцогиня.

Мы решились выбраться из шкафа только через четверть часа. Убежали в детскую и только там смогли обсудить услышанное.

– Даже маменька считает, что я некрасива, – Ви застыла перед зеркалом, и глаза ее были полны слёз.

– Что ты такое говоришь, Вивьен? – возмутилась я. – Ты очень красива. Ты так красива, что я не сомневаюсь, женихи будут сражаться за право предложить тебе руку и сердце.

Она грустно покачала головой:

– Возможно, так и будет, Алэйна, но лишь потому, что папенька даст за мной хорошее приданое. Титул и деньги – вот, что может сделать красивой даже дурнушку.

Она рассуждала слишком по-взрослому.

– Напрасно ты расстраиваешься из-за матушкиных слов, – я обняла ее, и мы вместе сели прямо на пол. – Она сказала так только потому, что хотела убедить отца отправить меня в пансион.

– Но ты ведь не поедешь туда, правда? – испугалась Ви.

– Конечно, нет, не волнуйся, – ответила я.

Но я уже знала, что поеду в пансион. Герцогиня не смогла бы отправить меня туда без моего согласия, но я сама намерена была пойти на этот шаг. Я слишком хорошо понимала, что мое присутствие в замке вызывает ссоры между родителями. А я не хотела, чтобы они ссорились. У герцога и без этого было много забот.

К тому же, я не хотела мешать удачному замужеству Вивьен. Герцогиня права – присутствие подкидыша в доме способно оттолкнуть любого жениха.

6. Прибытие в пансион

Монастырь Святой Женевьевы располагался в двух днях езды от нашего замка – расстояние, которое лишало меня возможности бывать дома так часто, как мне бы хотелось. Поэтому в моем дорожном сундучке была одежда на все сезоны. Ее светлость на радостях даже позволила мне взять с собой почти новую шубку Вивьен.

А вот отец и сестра провожали меня в пансион со слезами на глазах.

– Обещай, что будешь писать мне хотя бы раз в неделю, – требовала Ви.

– Сообщи, как устроишься на новом месте, – вторил ей его светлость. – И если в чём-то возникнет надобность, без стеснения обращайся к настоятельнице – она сестра моего доброго друга графа де Рошфора.

Сопровождала в пансион меня мадемуазель Катриона – худшую собеседницу я и представить себе не могла. Разумеется, она всю дорогу потчевала меня «полезными» советами.

– Ведите себя достойно, мадемуазель! Помните, что вы представляете там герцога Аранакского!

После того разговора на кухне, подслушанного мною на кухне несколько лет назад, экономка стала сдержанней на язык – должно быть, сказывалось внушение его светлости. Она уже не позволяла себе дерзких высказываний в мой адрес. Но взгляды, которыми она меня награждала, дружелюбными так и не стали.

– Это – один из лучших пансионов королевства, мадемуазель! – сообщила мне Катриона то, что я знала и сама. – Там учатся девочки из самых благородных семейств.

Она посмотрела на меня с сомнением, явно думая, что я – не того поля ягода, и настоятельница сильно погорячилась, приняв меня в пансион.

– Хотя лично я полагаю, что пансионы попроще в некоторых случаях куда полезнее, – она продолжала изливать на меня свои мысли. – По моему разумению, тем, кто не приближен к королевскому двору, совсем ни к чему изучать премудрости этикета.

Да-да, я хорошо помнила ее слова о том, что мне гораздо больше подошли бы уроки кулинарии и рукоделия. Повторить их сейчас она не решилась, но мнения своего явно не изменила.

Ночь мы провели на постоялом дворе. Мадемуазель Катриона уснула, едва коснувшись головой подушки, а вот я долго крутилась на набитом сене матрасе.

Я первый раз рассталась с Ви и нашим замком и уже ужасно скучала. Я не знала, как встретят меня в пансионе другие девочки. Узнают ли они о моем мутном происхождении? И если да, то как отнесутся к тому, что вместе с ними будет учиться та, в которой нет ни капли дворянской крови?

Не удивительно, что ночью мне снились кошмары.

Остаток пути мадемуазель Катриона была не менее разговорчивой, и я услышала, как она восхищается герцогиней («Ах, у ее светлости такой тонкий вкус!»), ценит герцога и одобряет Артура.

– Он такой достойный молодой человек! – она восторженно всплеснула руками, отчего книга рыцарских баллад, лежавшая у нее на коленях, упала на пол кареты. – Он столь умен и отважен, что, право же, заслуживает самой красивой невесты Линарии. Думаю, он обручится сразу же после окончания военной академии.

Мне почему-то неприятно было это слышать, и я сделала вид, что сплю.

Мы прибыли в монастырь к вечеру следующего дня. Нас сразу же проводили к настоятельнице – величественной женщине с властным взглядом, – и мадемуазель Катриона оробела настолько, что не смогла вымолвить ни слова.

– Итак, дитя мое, – обратилась ко мне аббатиса, – ты Алэйна, дочь его сиятельства герцога Аранакского?

– Осмелюсь вмешаться, сударыня… – подала, наконец, голос моя сопровождающая.

Но настоятельница не дала ей договорить:

– Вы можете идти, мадам! Вы уже выполнили возложенное на вас поручение и можете возвращаться домой.

– Мадемуазель, – робко поправила та.

– Пусть так, – согласилась аббатиса, – но сути дела это не меняет. Вы можете быть свободны, мадемуазель.

Наверняка, Катриона хотела сообщить обо мне то, что было мало кому известно, и оказалась очень разочарована тем, что ее не стали слушать. Но она послушно удалилась, дав нам возможность побеседовать тет-а-тет.

– Я знаю, дитя мое, что ты – не родная дочь его светлости, – сразу же сказала настоятельница. – Но это не имеет для нас никакого значения. Все мы – дети Божьи, независимо от того, в какой семье появились на свет. Герцог считает тебя своей дочерью, и я не вижу причин думать по-другому.

– Вы очень добры, – пролепетала я, не зная, как следует обращаться к моей собеседнице.

Она поняла мои затруднения.

– Вы можете называть меня матушкой, дитя мое. В нашем пансионе учатся девочки из семей разного положения и достатка, мы не делаем между ними различий. И наше отношение к тебе будет зависеть от того, насколько ты будешь прилежна.

– Я буду прилежна, матушка, – пообещала я и искренне решила стать именно таковой.

Детские проказы и непослушание следовало оставить в прошлом.

Меня накормили простым, но питательным ужином и отвели в спальню. Другие девочки уже спали – комната была наполнена их сопением и даже храпом. Здесь стояли не меньше десятка кроваток, и мне указали на свободную у стены.