Дом у воды (СИ) - Волкова Виктория Борисовна. Страница 25
— Почему хорошо? — заискивающе встрял один из подчиненных.
— Потому, Малыгин, — хмыкнул шеф. — В Зарецке ее легче найти. Если она еще там, конечно!
— Наверное, там, — пробормотал извиняясь тот, что помоложе. — Одна из проводниц девицу опознала. Говорит, вчера целовалась на перроне с мужиком, но никуда не поехала. Мы решили, что она ошибается.
— А кассы проверили, умники? В РЖД запрос сделали? Билет на ее имя выписывался? До какой станции? — засыпал вопросами начальник. — Идите работайте! Все за вас думать приходится! Если окажется, что она там, срочно езжайте! Дорог каждый день!
Когда за подчиненными закрылась дверь, Станислав Иванович Дунаев, откинувшись в кресле, закрыл глаза.
— Ничего, Олежек, ничего, — пробормотал он чуть слышно. — Будет и на нашей улице праздник. Вдове Цагерта я отомщу за тебя. Не переживай, брат! Покойся с миром. Такую многоходовочку придумал, ты бы оценил, мой дорогой.
Трель внутреннего телефона прервала традиционный разговор с братом.
— Да, — недовольно прикрикнул Станислав Иванович в трубку.
— Вам звонит Виктор Николаевич Пахомов, — предупредительно сообщила секретарша.
— Соедини, — рявкнул Дунаев и, услышав знакомый голос, проворковал:- Да, Витенька! Ты в Москве, дорогой?
Глава 13
Виктор Николаевич Пахомов пребывал в бешенстве, а еще в замешательстве. Уже давно, очень давно он не ругался с Гертом. Взывал к его памяти, боготворил, но никогда не приходилось, витиевато и грязно кроя матом, склонять его самого, его жену и всех родственников.
«Твою через колено, Герт», — причитал Пахомов, выйдя из кабинета младшего Дунаева. По Патриаршему мосту он перешел через Москву-реку. Заглянул в Храм, построенный по образу и подобию Городского, что стоит в центре Базарной площади. Купил свечек побольше и потолще и понаставил всем святым и угодникам. Истово крестился и умолял. А выйдя на улицу и в который раз осенив себя знамением, снова принялся почем зря крыть Иштвана Цагерта и Лилю.
«Лилечка, твою мать! Какого… ты влезла в это опасное дело? Почему со мной не посоветовалась, дрянь ты эдакая? Кто просил тебя? Кто?!»
Пахомов прошелся по Гоголевскому бульвару и свернул на Арбат. И даже не заметил, что в Москве потеплело и иней на деревьях превратил город в зимнюю сказку. Виктор Николаевич не проявил интереса к чтецам и музыкантам на Арбате, не удостоил вниманием магазинчики, торгующие сувенирами и розовыми шапками-ушанками. Он прошел мимо бронзового Булата Шалвовича и оказался сначала в небольшом узком переулке, а потом и в маленьком дворике. Сколько раз он приезжал сюда уже после смерти Герта, сидел на скамейке, смотрел на окна квартиры и каждый раз божился и давал зуб, что сумел уберечь семью Иштвана. Всех спас и помог спрятаться. А получается, врал… сам того не ведая.
Пахомов привычно плюхнулся на знакомую лавку и снова воззрился на окна третьего этажа, будто за ними все еще жил своей жизнью Иштван Цагерт.
«Цой жив, — пробормотал Витька сквозь зубы. — Только это не здесь, а рядом в соседнем проулке стеночка. Сюда никто цветов не принесет и песню не затянет».
В кармане завибрировал сотовый.
— Ты где, Виктор Николаевич? — осведомился Гена Лурдин, первый зам и советник. — Я уже на Арбате.
— А я тут поблизости, — буркнул Пахомов. — Сейчас подойду.
Он еще раз печально глянул на знакомые окна, за которыми шла иная, не ведомая ему жизнь, и внезапно вспомнил, как Герт с новорожденным Мишкой на руках ходил из угла в угол, как пытался успокоить ребенка, пока Лиля наскоро мылась в душе.
— Знаешь, Вить, — поделился он тогда, хитро глянув на Пахома, — вот Светланку люблю, как свою собственную. Никогда даже в мыслях не держал, что она не родная. Сколько всего пережили, пока ее на ноги поставили. Ничего дпя нее не жалел и не пожалею. Сам знаешь. Но Мишутку просто обожаю. Он улыбается, у меня внутри все замирает от восторга. Кровь ли это родная дает о себе знать или то, что сын, но веришь, я за него убить могу. Просто понял это, когда Лилю из роддома забирал. На руки взял и пробило. Аж сердце остановилось.
Витька вспомнил, как ляпнул в ответ что-то типа «кровушка наша — не водица колодезная», и вот теперь, глядя на заснеженный двор, осознал с невыносимой горечью, что не только у Светы на лбу горит красная точка оптического прицела, но еще и Мишутка попал под раздачу Дунаева и, по всей видимости, тоже обречен. Только второй в очереди.
Пахомов резко поднялся и направился к выходу. Если бы сейчас кто-то бы попался под руку, он бы врезал. Просто так, чтобы слить эмоции: дикую ярость и полную беспомощность. Детям Герта грозила смерть, пусть легкая и неожиданная, но допустить этого Витька никак не мог. Но и остановить безумства Стаса Дунаева, с какой-то стати решившего мстить за брата, тоже не получалось.
«Эх, Лиля, что же ты натворила, Золотая королева ты наша! — в сердцах ухнул Пахомов. — Как же теперь из этой истории выпутаться и живым остаться?»
Перед глазами Виктора Николаевича вдруг предстало заплаканное лицо влюбленной в Мишку Таечки, первой и самой любимой дочки Пахомова. Нет, девчонок Хлои он тоже любил, но Тайка с тех самых пор, как его с новорожденной дочкой бросила Аписия, осталась самым главным человеком в жизни.
«Не боись, спиногрыз, — предупредил он мысленно любимое дитя. — Прорвемся! Про Свету ничего обещать не могу, а Мишеньку твоего отстою… или спрячу!»
Пахомов усмехнулся про себя, вспоминая нежности, какими его дочка и сын Герта обменивались в последнее время. Эти их взгляды, ухмылки и тайные зажимансы с поцелуями. Витя старательно делал вид, что не замечает влечения юных. Был бы кто другой, а не Мишка, прогнал бы дубиной от своей чудесной дочери! А тут сын Герта. Нет, нет, в воспаленном мозгу виделся малыш, общий внук.
«Каким же должен родиться такой ребенок, если унаследует мозги от нас с Гертом, Лилькину красоту и талант Аписии?»
Пахомов хмыкнул про себя и через силу улыбнулся. Хватит биться головой об стену, пора принимать меры!
Вместе с заждавшимся Геной Лурдиным Пахомов зашел в простую вареничную и, выбрав место подальше и поспокойней, плюхнулся на мягкий диван.
— Мне всегда казалось, — пробурчал он своему бессменному заму, — что из двух сестер Лиля умная, а Линка — балда.
— Зато обе красивые, — хохотнул Гена, вот уже почти четырнадцать лет женатый на Лине. Но увидев, что шеф шутить не настроен, сменил радость на озабоченность, что тут же отразилось на скуластом холеном лице. — Что-то произошло? — поинтересовался участливо. — И что могла учудить Золотая королева, если сидит безвылазно в своем Бордо?
Пахомов вздохнул тяжело, пристально глянул на Гену, от которого почти ничего не утаивал, ни в личном, ни в работе. Лурдин, хоть и закончил юрфак и всю жизнь трудился юристом, жил по понятиям. И в этом абсолютно точно совпадал с самим Пахомовым. Тем более сам Гена, вовремя смекнув, что к чему, женился на Лилькиной сестре Ангелине и из статуса наемного сотрудника автоматически перешел в члены семьи.
Но сейчас Виктор Николаевич Пахомов даже представить себе не мог, с чего начать беседу. И стоит ли ее вообще начинать.
— Сколько у нас времени до поезда? — нехотя поинтересовался Пахом и, услышав ответ, поморщился. — Хорошо, есть время…
Гена кивнул, но про себя отметил, что тема слишком щепетильная и обсуждать ее в общественном месте Виктор Николаевич не намерен. А может, еще размышляет, вводить своего юриста в курс дела или нет.
Лурдин предпочел все узнать сразу. Естественно, потом шеф расскажет. Но к тому времени много воды утечет, и принимать меры придется скоропалительно. Он посмотрел на одетую в школьную форму толстую официантку с густыми неаккуратными стрелками и про себя отметил, что школьницы нынче уже не те. И, дабы развеселить шефа, принялся рассказывать байку про «Райские» пельмени и другие пожелания Линкиной племянницы. Но Пахомов, прервав веселый лепет подчиненного грозным взглядом, глухо осведомился: