Жестокий Король (ЛП) - Кент Рина. Страница 44

Мне нравится, как колотится мое сердце, будто у меня вот-вот случится сердечный приступ.

Он подводит меня к краю, и мне нравится.

— Это секрет, — смеюсь я и продолжаю бежать вниз.

Он ловит меня на кухне, заставляя визжать.

Единственная причина, по которой он отпускает меня, это то, что нам нужно поесть.

Он отодвигает стул:

— Садись.

Я сажусь, оглядывая красно-черную кухню. Это открытый бар с холодильником, похожим на шкаф, и мраморными стойками.

Затем мой взгляд падает на самую красивую вещь на кухне.

Его грудь слишком скульптурна, я легко могу сосчитать каждый из его шести кубиков пресса. Его мышцы напрягаются с каждым движением — словно он может сокрушить все на своем пути. Он даже может раздавить меня, если захочет.

Черные боксеры очерчивают его сильные бедра футболиста, едва оставляя что-либо для воображения.

А еще эта дорожка волос.

Теперь я понимаю, почему все девушки одержимы этим мужским совершенством. Дело не в дорожке волос, а в том месте, куда она ведет.

К некому органу, который был внутри меня несколько минут назад. Твердый, толстый и…

— Нравится то, что ты видишь, принцесса?

Я перевожу взгляд на его веселые глаза.

— Я не смотрела.

Ухмылка мудака становится шире.

— Что-то на твоем лице говорит об обратном.

Я отворачиваюсь, вытирая рот. Пожалуйста, скажите мне, что я не пускала слюни.

— Ты покраснела, принцесса. Ничто не может стереть это.

Я разворачиваюсь, чувствуя, как мои щеки пылают сильнее, чем раньше.

— Поторопись, чтобы мы могли отправиться в школу.

Он исчезает за прилавком и бросает через плечо.

— Нет.

— Что?

Он смотрит на меня с другой стороны, опираясь на обе руки, пока его великолепное лицо не оказывается на моем.

— Скажи мне, когда ты в последний раз нарушала правила? — он улыбается, и когда улыбка достигает его глаз, я не могу не улыбнуться в ответ. — Ты слишком встревожена, принцесса. Что я говорил о: живи настоящим?

— Я жила настоящим, разве нет?

Мои щеки пылают, вспоминая, как сильно я кричала в душе, когда он исчез у меня между ног.

— Конечно, жила. — он постукивает меня по носу. — Ты чертовски очаровательна, когда краснеешь.

Я отмахиваюсь от его рук.

— Мне не нужно нарушать правила, чтобы жить настоящим.

— Когда ты в последний раз прогуливала?

— Вчера, не забыл?

— Это не считается. У тебя не было выбора.

— А если я все-таки прогуляю, каков план?

Он неодобрительно качает головой.

— Планы бросают вызов самому смыслу прогула. Мы просто поплывем по течению.

— Поплывем по течению?

— Поскольку идет дождь, мы останемся внутри и займемся домашними делами.

— Домашними делами?

— Например, я трахну тебя так, принцесса, что из глаз полетят искры.

Мои щеки превращаются в огненную яму, и от этого обещания по спине пробегают мурашки.

Дерьмо. Я открыла эту часть себя только вчера и уже не могу насытиться. Я превратилась в нимфоманку или что-то в этом роде?

— Я имею в виду, если тебе не больно? — спрашивает он, приподняв бровь.

— У меня ничего болит.

У меня все болит. Но я не позволю этому испортить удовольствие.

Ха, я начинаю думать, как Леви.

Ночь с дьяволом, и я уже думаю, как он.

— Ты любишь яичницу? — он исчезает под прилавком, когда звук и лязг кастрюль заполняют пространство.

— Ты умеешь готовить? — спрашиваю я.

— Я научился одному-двум трюкам, проведя здесь время.

— Ты не живешь с Эйденом и твоим дядей?

— Живу, но не называю это своим домом.

Он снова появляется с кастрюлей и посудой и направляется к плите.

— Я тоже периодами чувствую, что папин дом — это не мой дом.

Он наклоняет голову.

— Периодами?

— Не знаю, как это объяснить, но временами я чувствую себя как дома.

Когда рядом только папа. Когда я не вижу лиц Виктории и Николь и не слышу их насмешек. Когда я помогаю Саре на кухне, как раньше делала с мамой.

Когда папа приходит пожелать мне спокойной ночи.

Я спрыгиваю со стула и присоединяюсь к Леви за стойкой.

Первое. Вид отсюда более великолепный.

Второе. Я хочу помочь.

— Просто сиди, — он отталкивает меня, но я толкаю его локтем.

— Это мой способ жить настоящим. Позволь мне.

Это эпический провал.

Я заканчиваю с мукой на лице и руках, потому что определение Леви о том, как жить настоящим, это играть и испытывать меня.

Сначала я пыталась бороться с этим, но с Леви бороться невозможно. Его интенсивность слишком глубока, и это похоже на то, будто она высасывают целиком, не имея выхода.

Иногда это пугает.

Большую часть времени это захватывает.

Я всегда из кожи вон лезу, ожидая, что он придумает в следующий раз.

Он наркотик, что я не уверена, что хочу с него слезать.

Я знаю, что Леви опасен. Я видела это в его черных глазах и в замкнутых чертах лица. Я чувствовала это по тому, как он берет все, что пожелает, не оглядываясь назад. Слышала это в его зловещем голосе и непримиримых словах.

Все это должно оттолкнуть меня. Вместо этого я продолжаю тянуться к нему, как мотылек к огню.

Он сожжет меня.

Уничтожит.

Но я все равно буду возвращаться.

После завтрака мы играем в шахматы. У него есть огромная стеклянная доска в центре гостиной, и мы сидим друг напротив друга.

Он прищуривает один глаз, прежде чем мы начинаем:

— Предупреждаю. Я сокрушаю своих врагов.

— Хм, — я подтягиваю колени под себя. — Покажи мне, что ты умеешь, Кинг.

Как будто я разожгла огонь, в его глазах сверкнул вызов. Его поза становится напряженной, и обостряется для битвы.

После пятнадцати минут попыток перехитрить его я проигрываю.

Он разрушает всю мою защиту, а затем убивает мою королеву самым жестоким способом.

Я дуюсь, глядя на его фигуры, которые остаются нетронутыми.

Он усмехается, когда я продолжаю дуться.

— Ты все делаешь неправильно.

— Как это?

— Ты защищаешь своего короля, когда должна защищать нечто гораздо более важное.

— Королеву?

— Возможно, — он наклоняет голову набок. — Но если ты действительно хочешь одержать победу, то тебе нужен весь твой батальон.

— Как насчет того, чтобы пожертвовать собой ради общего блага?

— Настоящий военачальник жертвует солдатами, а не генералами.

Я передразниваю наклон его головы.

— Как ты полюбил шахматы?

Он на мгновение замолкает.

— Наверное, это у нас семейное.

— Твой дядя играет?

— Да, но не он учил меня, а мой отец. Это была одна из немногих вещей, которым он меня научил.

Я выпрямляюсь, чувствуя напряжение за его словами.

— Значит, вы не были близки?

— Мы были близки, когда у него не проявлялись маниакальные приступы, но это было не так часто.

Он смотрит на меня, удивленный тем, что только что рассказал об этом.

Мои губы приоткрываются.

То, что сказал Эйден, теперь имеет смысл. У Леви нет проблем с психикой, но он жил в тени отца, у которого имелись проблемы. Может, эта часть его отца тоже передалась ему.

Прежде чем я успеваю что-то сказать, Леви вызывающе улыбается.

— Еще один раунд? Я обещаю не раздавить тебя на этот раз.

— Давай.

Мы играем часами. Это самое большое время, которое я провела в одном месте — кроме художественной студии — не сходя с ума. На самом деле, мне весело.

Хотя Леви каждый раз выигрывает.

Я пытаюсь отвлечь его, подтягивая майку к бедрам, или стягивая ее вниз, или облизывая губы. Несмотря на то, что его глаза темнеют от вожделения, он выигрывает игру, отодвигает доску и заключает меня в объятия.

— Ты только что соблазняла меня, принцесса?

Я отвожу взгляд, пытаясь скрыть мурашки, покрывающие кожу.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Ты вела грязную игру.

— Нет.

— Ты знаешь, что происходит с плохими девочками, которые играют грязно?