Позже (ЛП) - Кинг Стивен. Страница 24

Да и выглядела она нормально. В добром здравии, как говорится. Насколько я мог видеть, она больше не худела и не выкашливала мозги. Хотя рак не обязательно должен быть в горле или легких человека, я это знал.

- Ну... это хорошо. Я рад.

- Значит, нас двое. А теперь приготовь маме чашечку кофе и дай мне закончить эту рукопись.

- А она хорошая?

- Если честно, да.

- Лучше, чем книги мистера Томаса о Роаноке?

- Гораздо лучше, но, увы, не так коммерчески успешна.

- Можно и мне чашечку кофе?

Она вздохнула.

- Полчашки. А теперь дай мне дочитать.

Во время последнего в том году теста по математике я выглянул в окно и увидел Кеннета Террио, стоящего на баскетбольной площадке. Он проделал свою ухмыляюще-манящую штуку. Я посмотрел на экзаменационные бумаги, потом снова поднял глаза. Все еще там, и ближе. Он повернул голову, чтобы я мог хорошенько рассмотреть пурпурно-черный кратер и торчащие костяные клыки. Я снова уткнулся в бумаги, а когда поднял глаза в третий раз, его там уже не было. Но я знал, что он вернется. Он не был похож на других. Он был совсем не похож на других.

К тому времени, как мистер Лагари велел нам сдать тесты, я еще не решил последние пять задач. Я получил двойку, а под оценкой была запись: «Это разочаровывает, Джейми. Ты должен лучше стараться. Разве не помнишь, что я повторяю из года в год?» Он говорил, что если ты начинаешь отставать в математике, то никогда не сможешь наверстать упущенное.

И математика не была чем-то выдающимся, хотя мистер Лагари мог так думать. Это было верно для большинства предметов. Как бы подчеркивая сказанное, я в тот же день завалил тест по истории. Не потому, что Террио стоял у доски или что-то в этом роде, а потому, что я не мог перестать думать, что он может стоять у доски.

Мне пришло в голову, что он хочет, чтобы я плохо учился. Вы можете над этим смеяться, но есть еще одна старая поговорка, которая гласит, что правда не может быть паранойей. Несколько паршивых тестов не помешают мне сдать все экзамены в конце года, а потом будут летние каникулы, но что будет в следующем году, если он все еще будет болтаться где-то рядом?

А что, если он становится сильнее? Мне не хотелось в это верить, но сам факт, что он все еще был тут, наводил на мысль, что это могло быть правдой. Что это, с большой долей вероятности, было правдой.

А что если рассказать кому-нибудь об этом? Это может помочь, и мама была самым логичным выбором, она бы мне поверила, но мне не хотелось ее пугать. Она и так была слишком напугана, когда думала, что агентство разорится, и она не сможет позаботиться обо мне и своем брате. То, что я помог ей выбраться из этой передряги, может заставить ее взять на себя вину за то, в чем я сейчас оказался. Для меня это не имело смысла, но для нее могло. Кроме того, она хотела оставить в прошлом все эти разговоры о видении мертвецов. И вот еще что: как она сможет мне помочь, даже если я ей обо всем расскажу? Обвинит Лиз в том, что она столкнула меня с Террио, но это и все.

Я мельком подумал, не поговорить ли с мисс Петерсон, школьным психологом, но она может предположить, что у меня галлюцинации, или может быть, нервный срыв. Она все расскажет матери. Я даже подумывал пойти к Лиз, но что она могла сделать? Вытащить пистолет и застрелить Террио? Удачи, поскольку он уже был мертв. Кроме того, я закончил с Лиз, по крайней мере, так мне казалось. Я сам себя загнал в этот угол, где было страшно и одиноко.

Моя мать все же пришла на соревнования, где я плавал как дерьмо в проруби. По дороге домой она обняла меня и сказала, что у всех бывают неудачи, и в следующий раз у меня лучше получится. Я чуть было не выпалил все и сразу, закончив страхом - который, как я теперь чувствовал, был вполне оправдан, - что Кеннет Террио пытается разрушить мою жизнь за то, что я испортил его последний и самый большой ба-бах. Если бы мы не ехали в такси, я действительно мог бы ей все выложить. Но я только взял и положил голову ей на плечо, как в детстве, когда думал, что моя индейка - величайшее произведение искусства со времен Моны Лизы. Вот что я вам скажу: самое худшее во взрослении - это то, что оно затыкает твой рот.

Когда в последний учебный день я вышел из нашей квартиры, Террио снова был в лифте. Ухмылялся и манил. Он, вероятно, ожидал, что я съежусь от страха, как в первый раз, когда увидел его там, но хренушки. Мне было страшно, но не так чтобы очень, потому что я к нему привык, как привыкаешь к бородавке или родинке на лице, даже если это и уродливо. На этот раз я был больше зол, чем напуган, потому что он ни хрена не оставлял меня в покое.

Вместо того чтобы съежиться, я рванулась вперед и вытянул руку, чтобы остановить закрытие дверей лифта. Я не собиралась к нему садиться, - Господи, нет! - но и не собирался отпускать двери, пока не получу ответы на свои вопросы.

- У моей матери на самом деле рак?

И снова его лицо исказилось, как будто я причинял ему боль, и снова я надеялся, что это так.

- У моей матери рак?

- Я не знаю. - То, как он смотрел на меня… знаете старую поговорку о том, что взглядом может убить?

- Тогда зачем ты это сказал?

Он упал на сиденье в кабине, прижав руки к груди, как будто это я напугал его. Он повернул голову, показывая мне огромное выходное пулевое отверстие, но если он думал, что это заставит меня отпустить дверь и отступить, то ошибался. Как бы страшно мне ни было, я к этому привык.

- Зачем ты это сказал?

- Потому что я тебя ненавижу, - сказал Террио и оскалил зубы.

- Почему ты все еще здесь? Как такое может быть?

- Я не знаю.

- Уходи.

Он ничего не ответил.

- Уходи!

- Я никуда не уйду. Я никогда никуда не уйду.

Это чертовски меня напугало, и моя рука упала, как будто набрала вес.

- До встречи, Чемпион.

Двери лифта захлопнулись, но кабина никуда не поехала, потому что внутри не было никого, кто мог бы нажать на кнопки. Когда я нажал ту, что была на моей стороне, двери пустого лифта распахнулись, но я все равно спустился по лестнице.

Я к нему привыкну, - подумал я. - Я привык к дыре в его голове и к нему привыкну. Не похоже, чтобы он мог причинить мне боль.

Но в некотором смысле он уже причинял мне боль: двойка на тесте по математике и безвольное барахтанье в бассейне на соревнованиях по плаванию были всего лишь двумя примерами из многих. Я плохо спал (мама уже прокомментировала мешки под моими глазами), и небольшие шумы, даже упавшая книга в читальном зале, заставляли меня вздрогнуть. Я все думал, что открою шкаф, чтобы взять рубашку, и он будет там, мой личный Бугимен. Или под кроватью, а что, если он схватит меня за запястье или за болтающуюся ногу, пока я сплю? Я не думал, что он может схватить, но на сто процентов уверен не был, особенно если он становился сильнее.

Что, если я проснусь, а он будет лежать со мной в кровати? Может быть, даже держаться за мои причиндалы?

Это была идея, которая, однажды придя в голову, не могла быть неосмысленной.

А может, кое-что похуже? Что, если он будет преследовать меня - потому что это было именно так, - когда мне будет двадцать? Или сорок? Что, если он будет ждать меня там, когда я умру в восемьдесят девять, чтобы поприветствовать в загробной жизни, где он будет продолжать свои преследования даже после того, как я умру?

Если это награда за добрые дела, - подумал я однажды ночью, глядя в окно и наблюдая за тем, как Бомбила стоит через дорогу под своим фонарем, - то я больше не хочу их делать.

В конце июня мы с мамой навестили дядю Гарри, - данную процедуру мы проделывали ежемесячно. Он больше не разговаривал и почти не заходил в общую комнату. Хотя ему еще не было и пятидесяти, его волосы стали белоснежными.

- Джейми принес тебе рогалики от Забара, Гарри. Не хочешь парочку?