Крутая парочка - Хоуг (Хоаг) Тэми. Страница 33

— Тебе не кажется, что в таком случае он бы напялил какую-нибудь одежду? Это бельишко не внушает особого почтения.

— Самоубийцы не всегда поступают благоразумно, — заметил Ковач. — Человека, всадившего себе в рот пулю 38-го калибра, нельзя считать пребывающим в здравом уме. Ты не хуже меня знаешь, что многие кончают с собой, сидя на стульчаке. Тебя не удивляет, что перед этим они не всегда спускают за собой воду?

Лиска не ответила. Ее внимание переключилось на тусклый виниловый пол, который был белым лет двадцать тому назад. Позади трупа на виниле краснела лужица крови, в которой плавали кусочки мозга, похожие на переваренные макароны. Впереди крови не было. Душевой занавес также был окровавлен, а дверь — нет. Таким образом, перед тем, кто хотел войти в ванную — или выйти из нее, — путь был чистым. Он мог не опасаться ступить ногой в алую лужу или оставить на окровавленной поверхности четкие отпечатки пальцев.

— Если бы Майк был миллиардером с молодой хорошенькой женой, я бы сказал, что ты напала на горячий след, Динь, — промолвил Ковач. — Но он был разочарованным старым инвалидом, только что потерявшим сына. Зачем кому-то его убивать? А кроме того, что ему самому оставалось в жизни? Майк не мог простить себе, что отрекся от Энди. Поэтому он въехал сюда в своем кресле и покончил с собой, позаботившись о том, чтобы никто из нас не мог наступить на его мозги.

Лиска направила “Полароид” на лежащий на полу револьвер 38-го калибра и сделала последний снимок.

— Это был его старый полицейский револьвер, — сказал Ковач. — Думаю, он хранил его в стенном шкафу в коробке из-под обуви — старые копы всегда держат там свое оружие. — Он усмехнулся. — Я — тоже, на случай, если тебе вдруг захочется отобрать его у меня. Все мы жалкие рабы привычек. — Ковач посмотрел на Фэллона. — Но некоторые из нас более жалкие, чем другие.

— Ты сам разговариваешь, как разочарованный старик, Коджак.

Лиска протянула ему снимки, и он спрятал их во внутренний карман пальто.

— Как я могу им не быть, если приходится постоянно смотреть на такое?

Из другой части дома послышался звук закрываемой входной двери. Ковач с облегчением отвернулся от трупа и направился в коридор.

— Наконец-то! — проворчал он — и застыл при виде Нила Фэллона, стоящего в проеме между гостиной и столовой.

Нил выглядел так, словно по нему проехались катком. Волосы были растрепаны, на правой скуле багровел синяк, губа разбита, коричневый костюм измят, как будто в нем спали, дешевый галстук съехал на сторону, а верхняя пуговица рубашки была расстегнута. Впрочем, застегнуть ее не удалось бы даже с помощью лебедки: очевидно, он купил рубашку, когда шея у него была похудее, и с тех пор не надевал ее.

Нил с шумом втянул в себя воздух. Его лицо покраснело от гнева.

— Господи, он даже это не мог предоставить мне! Я не могу даже отвезти его на эти чертовы похороны! Сукин сын нашел одного из своих…

— Майк умер, Нил, — прервал его Ковач. — Похоже, он застрелился. Я очень сожалею.

Несколько секунд Нил Фэллон молча смотрел на него, потом покачал головой:

— Вы настоящий ангел смерти, не так ли?

— Всего лишь вестник.

Фэллон повернулся лицом к двери, словно собираясь выйти, но остановился, сунув руки в карманы. Его — могучие плечи вздрагивали.

Ковач ждал, мечтая о еще одной сигарете и стакане виски. Он вспомнил о бутылке “Олд Кроу”, которую Нил вынес из своего сарая в тот день, когда Ковач сообщил ему о брате, и которую они выпили вдвоем,

глядя на замерзшее озеро. Казалось, с тех пор прошел целый год.

— Когда вы в последний раз говорили с Майком? — спросил Ковач, возвращаясь к рутинной процедуре.

— Вчера вечером. По телефону.

— В котором часу?

Фэллон разразился резким неприятным смехом.

— Ну и тип же вы. Ковач! Мои брат и отец умерли в течение недели, а вы уже подвергаете меня допросу третьей степени. За последние десять лет я видел старика не больше пяти раз, а вы думаете, что я мог убить его? Зачем мне это нужно?

— Я спрашиваю вас не поэтому. Но раз вы затронули эту тему, то должен выяснить для проформы, где вы были прошлой ночью между двенадцатью и четырьмя часами.

— Дома в постели.

— У вас есть жена или подруга, способные это подтвердить?

— Я женат, но мы живем раздельно. — Фэллон огляделся вокруг, словно ища нейтрального свидетеля того, что происходит, потом шагнул к Ковачу. Его лицо исказилось, из закрытых глаз потекли слезы. — Я ненавидел этого сукина сына, но ведь он был моим отцом! Я не желаю слушать вашу дерьмовую болтовню! — Он со стоном наклонился, как будто получил удар в живот. — Господи, меня сейчас вырвет!

Ковач спешно преградил дорогу в ванную, но Фэллон и не собирался туда идти. Он побежал в кухню и вышел через заднюю дверь. Ковач двинулся было следом, но в этот момент прибыла наконец экспертная группа. К тому времени, когда он смог выйти на заднее крыльцо, Нил Фэллон, уже немного пришел в , себя. Он стоял, прислонившись к перилам, глядя на задний двор, и прикладывался к металлической фляжке. Его лицо посерело, глаза были красными. Не оборачиваясь, он указал на старый облетевший дуб в дальнем углу двора.

— В детстве мы с Энди вешали на этом дереве злодеев.

— Вы играли в ковбоев?

— В ковбоев, в пиратов, в Тарзана… Энди следовало бы повеситься здесь. Тогда все снова собрались бы, вместе — Энди, висящий на дубе на заднем дворе, Железный Майк в доме с размозженной головой, а я привел бы машину в гараж и удушил себя газом.

— Какой голос был у Майка вчера по телефону?

— Такой же, как всегда. “Я должен быть на этой чертовой панихиде к десяти”. — Нил изобразил отца с максимальной степенью точности. — “Не опаздывай”. Старый мудак! — пробормотал он и вытер нос рукой в перчатке.

— В котором часу это было? Я пытаюсь установить точное время происшедшего. Нам нужно это для протокола, — объяснил Ковач

Фэллон пожал плечами, глядя на дуб:

— Не знаю. Я не обратил внимания. Возможно, около девяти.

— Этого не может быть. Около девяти я встретил его в доме вашего брата.

Нил уставился на него:

— Что вы там делали?

— Проверял, не упустил ли чего.

— Что вы могли упустить? Энди повесился. Разве вы в этом сомневаетесь?

— Я человек дотошный и люблю до всего докапываться, — ответил Ковач. — Я хочу знать, над чем он работал, что происходило в его личной жизни, — одним словом, получить полную картину. Понятно?

Если Фэллон и понял, то не показал этого. Он отвернулся и снова глотнул из фляжки.

— Я привык к тому, что люди гибнут, — продолжал Ковач. — Наркоторговцы убивают друг друга из— —за денег, наркоманы — из-за наркотиков, мужья и жены — из ненависти. Но всему этому есть какая-то причина. Когда человек вроде вашего брата решается на самоубийство, я должен выяснить причину.

— Желаю удачи.

— Что произошло с вашим лицом?

Фэллон провел рукой по синяку на щеке, словно пытаясь его стереть.

— Ничего. Поцапался немного с клиентом на автостоянке вчера вечером.

— Из-за чего?

— Он отпустил какую-то шуточку, а мне в тот вечер было не до смеха. Я вышел из себя и сказал что-то насчет его сексуальной ориентации. Он сбил меня с ног и был таков.

— Это нападение, — заметил Ковач. — Вы вызвали копов?

Фэллон нервно усмехнулся:

— Он сам был коп.

— Вот как? Городской?

— На нем не было униформы.

— Тогда откуда вы знаете, что он коп?

— Как будто я не могу почуять копа за милю!

— Вы знаете его имя или номер значка?

— Еще бы! Когда он меня нокаутировал, мне больше делать было нечего, как спрашивать у него номер значка. Как бы то ни было, я не хочу подавать жалобу. Этот парень знал Энди и сказал о нем гадость, вот я и решил с ним разобраться.

— Как он выглядел?

— Как половина копов в мире, — раздраженно отозвался Фэллон.

Сунув фляжку в карман, он вытащил из пачки сигарету неловкими от холода пальцами и долго пытался прикурить, ругаясь сквозь зубы. Наконец ему это удалось, и он глубоко затянулся.