Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll". Страница 75

Фрее не внушали правил жизни, не вбивали с самого в детства идею о неизбежной женитьбе. То ли для этого ни у кого не находилось времени, то ли это считалось лишним. Идею любви она одолжила у книг и подслушанных в школьных коридорах или спальне сплетнях. Окутанное розовой дымкой неизвестности чувство ранимой творческой душе выдавалось, прежде всего, красивым, стоящим стать смыслом жизни. По крайней мере, об этом было приятно думать.

Её сердце ещё не было разбито, но оказалось преданным собственным обманчивым убеждением. Фрея была разочарована в себе — в том, как мало любила Джона и в то же время насколько сильно вдруг прониклась чувством к Джеймсу. Её неопределенность была ничем иным, как дурным тоном, своего рода неприличием, непозволительным любой девушке. Пусть Фрея предлагала Джеймсу, не более, чем сиюминутное чувство, выдавливающее из груди весь воздух, но кому она должна была это объяснять?

Более всего Фрея хотела не внимать репутации Джеймса, предопределившую в глазах неусыпной общественности её роль в жизни парня. Не обращать внимания на людей было бы намного проще, если бы они не были повсюду. Ей уже пришлось однажды подслушать необоснованный слух о том, что она была бывшей девушкой Джеймса, поэтому, что говорили о нем ещё, ей наименьше хотелось знать. Потому Фрея и предложила ему, казалось бы, так мало, но в то же достаточно много, как для того, кто был противником всяких длительных отношений.

Она не думала о прошедшем дне и своем решении с сожалением, потому что её чувства были сильнее этого. Просто не думать обо всем Фрея тоже не могла, особенно оставаясь одной среди шумной толпы.

Она ждала Алиссу в столовой. Хмурая погода клонила в сон, но Фрея надеялась, что после небольшого перекуса ей удастся немного приободриться. Ела нарочно медленно, но подруга всё не появлялась. Искала Алиссу среди незнакомых лиц, но всякий раз терялась лишь сама, сбитая с толку мыслями, что никак не шли из головы.

Фрея не поняла, кого успела заметить первым — Алиссу или Реймонда, поскольку её поразила представшая перед глазами картина того, как они стояли рядом и о чем-то говорили. Руки девушки были сложены на груди, взгляд сосредоточенный, когда парень проявлял, казалось бы, не меньшую решимость. Сердце Фреи на мгновенье будто замерло. Вилка со звоном ударилась о тарелку, выпав из рук. Она не могла оторвать от них глаз, испытывая беспокойство, заполнившее всё тело доверху мурашками.

Реймонд заметил её первым, следом за ним оглянулась и Алисса. Подруга махнула ей рукой, прежде чем сказать что-то парню и двинуться в её направлении. Фрея пыталась предугадать, в чем состоял разговор, по выражению лица Алиссы, что было устало непроницаемым.

— Откуда ты узнала, что это был он? — спросила шепотом, наклонившись над столом, стоило Алиссе занять место напротив. — Тебе стоило сначала поговорить со мной…

— Прости, о чем ты говоришь? — девушка нахмурилась, приняв озадаченный вид. — Ты знакома с Реймондом?

— Он донимает меня некоторое время и…

— И это он оставил на кладбище тот камень, — пробормотала себе под нос Алисса. — Мелкий нацистский ублюдок, — прошипел сквозь зубы, потерев пальцами нахмурившейся лоб, испещренный мелкими морщинами.

— Я думала, ты догадалась.

— Нет, мы знакомы. Но стоило догадаться, что он на подобное способен, — на выдохе произнесла Алисса. — Я разберусь с этим.

— Пожалуйста, не надо, — Фрея успела схватить подругу за рукав блузки, когда та решительно поднялась с места. — Хотя бы не сейчас.

— Ладно, но я могу хотя бы взять себе что-нибудь перекусить?

Фрея отпустила Алиссу, но подозревала, что её вмешательство оставалось теперь делом времени. Вот только наиболее важным оставалось то, чтобы в это ни за что не вмешался Джеймс.

Глава 18

Алисса была знакома с Реймондом, или как она сама его называла — Реем, ещё с детства. Они не были друзьями, но вместе жили в укромном маленьком Биддестоне, где ходили в одну школу. У парня не было друзей, как таковых. Чаще он слонялся повсюду в одиночку, угрюмо опустив голову вниз, прижав к груди книгу и бормоча себе что-то под нос. Его считали странным, но, невзирая на это, нападкам он не подвергался, оставаясь попросту незамеченным сверстниками. С Алиссой Реймонд был знаком немного ближе, потому что они жили на одной улице, а потому иногда им удавалось возвращаться домой вместе, и по пути они не могли не болтать о разном, скрашивая неловкость разговорами.

Его странное увлечение нацизмом началось за несколько месяцев до начала войны. Обнаружив в себе совершенное внешнее сходство с описанным представителем высшей расы народа, названного арийским, Рей всерьёз помешался на этом, всецело потеряв себя в чужих идеях. Непонятно откуда, но у него находились листовки и журналы, что он с гордостью показывал Алиссе, убеждая её в правоте уничижительных взглядов. Помешанный на идее чистоты крови, Реймонд скоро стал объектом насмешек и осуждений.

Положение дел усугубилось после оккупации деревни немцами. Счастью парня не было предела, а потому он не стал скрывать его, чем ещё больше устрашал людей. Алиссе его взгляды претили, поэтому их скудное общение скоро иссякло. Реймонд остался совершенно одиноким в своем ликовании, что не было таким уж радостным, когда его некому было оценить.

Как оказалось позже, отец Рея, работавший в городе комиссаром полиции, сотрудничал с немцами. Это было немудрено, поскольку его сын был столь громким в своем обожании чудовищной идеи, что заменила ему всякую религию и стала единственным, во что он верил. Их семья была под прицелом общественности всё время, но гнев на них обрушился только после окончания оккупации. Мистер Купер был намерен бежать следом за немцами и уже собирал чемодан в суете посреди ночи, как его поймали и посадили за ту же решетку, за которую он сажал других большую часть своей жизни. Алисса не была свидетельницей этого, но узнала позже из слухов, что мистера Купера повесили, как и её мать. Миссис Купер с сыном оказалась в изгнании.

Более о Реймонде Алисса не знала ничего. Встретившись спустя года, они притворились хорошими знакомыми, которыми, в сущности, не были. Если бы Алисса узнала об издевательствах Рея над Фреей раньше, то не медлила бы сбросить маску добропорядочности и поставить парня на место, или хотя бы попыталась бы это сделать. Фрея же вопреки заверениям подруги была убеждена, что даже Алисса не могла чего-либо изменить.

— Я не особо верующая. Мы празднуем Рождество равнозначно, как и Хануку. Моя мать была протестанткой, но отец имеет еврейский корни. Он никогда не заставлял меня во что-либо верить, предоставляя выбор.

Они лежали на кроватях, под тяжелыми теплыми одеялами, готовые ко сну. В темноте всегда проще оголять душу. Фрея распустила волосы на подушке, подложив под голову руки, и устремила пустой взгляд в потолок. В тишине тонуло равномерное дыхание Алиссы, которая лежала на боку. Её глаза утопали в ночи за окном, мрак которой рассеивал блеклый свет одинокого фонаря.

Теперь, когда Алисса обо всем знала, Фрее стало отчасти легче. С её рта пал невидимый замок, она могла свободно говорить о том, что прежде держала в тайне. Фрея не была намерена делиться этой неприятностью с кем-либо ещё, будто гадкое отношение Реймонда к ней могло убедить и остальных в её слабости, беззащитности, некоей неправильности, невзирая на то, что всё это время она неплохо держала оборону. Молчаливое игнорирование было лучшей защитой, что, тем не менее, побудила парня к более серьезным шагам. Он намерено хотел вывести её из себя, напугать, хоть в итоге всё это было бессмысленно и пусто, поскольку ни к чему не приводило. Фрея была убеждена, что Реймонд не решиться причинить ей вреда, и только вера в это была залогом её стойкости.

— Меня возмутило, как он говорил об этих людях, потому я и призналась, что по крови одна из них. Я не могла слушать вздора, будто кто-то может быть лучше кого-то другого всего лишь из отличия происхождения. Будто мы выбираем, кем рождаться и затем быть, будто между всеми людьми действительно есть какая-либо разница, будто мы сложены не из одинаковых костей и мышц, — задумчиво проговорила Фрея. — Видела бы ты его лицо, стоило мне сказать о том, что я еврейка. В нем было столько ненависти и презрения, будто я одним своим существованием испортила ему жизнь. Никто никогда прежде на меня так не смотрел.