Куплю твою жизнь (СИ) - Рахманина Елена. Страница 27

Заметил меня. Продолжая разговор, принялся изучать мой взлохмаченный вид. На короткий миг пожалела, что не натянула обратно своё красивое платье. Впрочем, не уверена, что оно теперь пригодно к носке.

Но, когда он убрал телефон и направился ко мне, все сомнения испарились. Молча притянул к себе, целуя губы. Приподнялась на носочки, крепче обнять, вспоминая моменты минувшей ночи, от которых разливалась тяжесть внизу живота. Сладкая ноющая боль, снять которую мог только он.

— Скоро тебе привезут одежду, и мы поедем завтракать, — как всегда, ставит в известность, словно я продолжаю быть его собственностью, над которой он властен распоряжаться как вздумает.

Откровенно говоря, у меня имелись планы на этот день. Тренировка, пары в универе, затем еще одна тренировка и фотосессия для рекламной кампании. Впрочем, часть из них я уже давно проспала.

— Что мы ещё будем делать, мой повелитель? — провожу пальчиками по задней поверхности шеи, царапая ноготками кожу.

— Ты будешь теперь жить здесь, — отвечает тоном, не терпящим возражений.

А меня это бесит.

— Вот как, — поджимаю недовольно губы.

Нет, я желала развития наших отношений. Горячо и страстно. А он просто хочет, чтобы я всегда была под рукой. Не утруждаясь ухаживаниями, проявлениями чувств. Просто приказывая.

Приподнимает бровь, явно не понимая, что меня может не устраивать.

— А ты не думал, что у меня может быть своя жизнь, которая вполне устраивает? Квартира, в которой я живу. Не такие хоромы, как у тебя, конечно. Но мне нравится.

Слежу за выражением его глаз, но не могу прочитать, что в них таится. Он словно опустил забрало. Ничего не рассмотреть.

— Если я захочу, девочка, у тебя будет всё, — проводит пальцем по подбородку, нежно, а в следующий миг больно сжимает, заставляя выше поднять, смотреть в его злые глаза, — а если захочу — ничего. Ни квартиры, ни машины, ни денег. Ни даже жизни.

Глава 34

По коже проходит неприятный холодок. Нет, я не забыла, с кем имею дело. Я его просто не знаю.

Ему не нужны ухаживания, он и так может взять меня, когда и как захочет. Волнуют ли его при этом мои чувства? Не уверена.

Толкает к стене, прижимая мощным телом, пока тяжёлый ремень брюк и жёсткая ткань костюма не врезаются в кожу, почти царапая. Сминает моё тело пальцами. Грубо. Оттягивает назад волосы, покусывая нежную шею.

Разозлила дикого зверя. Пробудила голодного медведя зимой.

От его напора кости плавятся, в мышцах тут же возникает слабость. Томление. Я ему уже не хозяйка. Он хозяин.

И хотелось бы найти в себе силы ему противостоять. Но что я могу? Он прав. В его руках власть над моей жизнью. По-прежнему. Мне остаётся лишь найти власть над ним. Но как?

Я утонула в нём. Зашла в болото, засосавшее вглубь. Отгородившее от прочей жизни. Остался только он. И меня почти всё устраивало. Рядом с ним я словно качалась на мягких волнах. Иногда накрывало, утягивало на дно, заставляя потом выплёвывать из лёгких воду.

Сабуров не показывал свою силу, но я её и так ощущала.

И в какой-то момент мне даже казалось, что он делится ей со мной.

Он не скрывал меня от своего окружения, и я полагала, что мы вместе.

Вечеринки, приёмы, ночные клубы. Его друзья считали меня его женщиной. И относились соответствующим образом, почти не поднимая глаз в мою сторону.

А он… мне даже порой казалось, что любил меня. Но так ли сильно, как я? Оставалось лишь гадать. Сабуров ни разу не позволил себе слабость быть откровенным со мной.

Меня же разрывало это чувство. Кромсало на части. Хотелось кричать о нём. И только в кульминации секса я признавалась ему. С утра трусливо делая вид, что это лишь от переизбытка эмоций.

Я ощущала себя такой хрупкой, ранимой от любви к нему. Если он пожелает — уничтожит меня. Раздавит. Не властью своих денег или связей. А властью надо мной.

Моё существование сосредоточилось на нём. Весь смысл жизни. Я дышать без него не могла. Да и не хотела. И меня это до чёртиков пугало.

Но чего у Сабурова было не отнять — он никогда, ни на миг не показывал другим, что меня можно у него забрать. Только что им руководило, чувство собственничества или что-то иное, мне понять так и не удалось.

На одной из вечеринок его богатых друзей я увидела до боли знакомое лицо. Сначала даже не могла поверить собственным глазам. Но по мере осознания становилось всё хуже и хуже.

— Что с тобой, Серафима? — вглядывался в моё побелевшее лицо, пока я со всей силы сжимала его руку.

Я не знаю, что ему ответить.

Кажется, что это всего лишь галлюцинация. Можно потрясти головой и прогнать её.

Она выглядела потрясающе. Чего греха таить. От неё исходила какая-то особая аура. Думала, что жизнь наказывает тварей, бросающих детей. Но нет. Судьба к моей матери оказалась весьма благосклонна.

На лице ни морщинки, фигура такая, будто и не рожала ни меня, ни Аню. Издали ей можно было дать немного за тридцать.

Инна увидела меня. Сначала мазнула взглядом, а затем вернулась, чтобы изучить подробнее. Равнодушно салютовала мне бокалом шампанского и с куда большим интересом принялась рассматривать моего спутника.

Мне стало плохо. Тошно. Дурнота накрывала.

— Нехорошо что-то, — отвожу взгляд, не хочу, чтобы он понял.

— Я тебя провожу на воздух.

— Нет! — протестую. — Мне нужно побыть одной. Пожалуйста. Я тебе потом объясню.

Смотрит хмуро. Я уже изучила этот взгляд. Ему не нравилось упускать важные детали из своего поля зрения. А сейчас он не понимал причины резкой перемены моего настроения.

Удаляюсь, пошатываясь на высоких каблуках, словно перебрала с алкоголем. Меня буквально трясло.

Ненависть бывает разной. Наверное, не знаю. Я если и ненавидела, то люто. Не умела ничего делать на девяносто девять процентов. Только на сто.

Впрочем, людей, удостоившихся столь сильных эмоций, в моей жизни было не так много. Но на первом месте, безусловно, стояла мать.

Это благодаря ей я узнала, что такое ощущать себя отвергнутой. Нелюбимой. Брошенной и одинокой маленькой девочкой. А затем, став чуточку старше, её усилиями я познала внимание мужчины, которое слишком рано погрузило меня во взрослую жизнь. Но я даже скрываться от него дома не могла. Потому что она поселила его рядом.

Это из-за неё я ощущала постоянный страх. Когда шла домой — что увижу его там. Что он будет смотреть на меня, приставать. Домогаться. Когда находилась в своей комнате, что напьётся и будет ломиться в дверь.

А когда на пороге появилась Аня, я ненавидела мать и за неё тоже. Потому что находила в ней отражение себя, видела, как выглядит брошенный ребёнок со стороны. Только Аня мягче меня. Не знаю, способна ли на ненависть, как я. Поэтому я ненавидела за нас обеих.

И эта ненависть во мне цвела, распускалась, словно бутон розы с чёрными лепестками и острыми шипами, в самом центре груди.

Сначала я пыталась её простить. Ведь все говорят, что нужно прощать. Но от одной этой мысли я начинала задыхаться.

И только сейчас поняла, что не могу. Не могу забыть. Не могу зло спустить с рук.

— Какой ты красивой стала.

Вздрагиваю и оборачиваюсь.

— Вся в меня.

Изучаю её с близкого расстояния. И думаю, а как бы выглядел папа, будь он жив. Он бы меня не оставил.

— А мне говорили, что в отца, — вру.

— Не сомневалась, что ты не пропадёшь. Какого классного мужика себе отхватила. Не хочешь поделиться? — пропускает мои слова мимо ушей. Она всегда умела слышать только то, что хотела.

— Он не любит подержанный товар, — криво усмехаюсь из последних сил.

Инна ловит локон моих волос.

— Знаешь, персик, ты права, — закручивает пойманную прядь на палец и улыбается, как заправская куртизанка, будто сейчас я объект её соблазнения, — мы всего лишь товар. У нас с тобой это в крови — вертеть мужиками. Но ты вскоре надоешь Сабурову, и он найдёт себе другую.