Фея придёт под новый год (СИ) - Лакомка Ната. Страница 24

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Не совсем поняла вас… — начала я, но он опять тряхнул головой и нахмурился, и я замолчала, предоставив говорить ему.

— Некоторые не считают Логана моим сыном, — продолжал де Синд, смазав мои ладони мазью и начиная накладывать бинты, — потому что мою жену называли прелюбодейкой. Так достаточно ясно? — он затянул узелки с преувеличенной тщательностью, а потом поднял на меня взгляд: — Или сказать ещё яснее? Некоторые считают, что жена мне изменила, и от ее связи с другим мужчиной родился Логан.

Он дал мне время осознать эту новость и отошел к столу, убирая шкатулку с лекарствами и бинтами. Под тонкой тканью рубашки так и бугрились мускулы. И жилетка очень соблазнительно обтягивала мощную широкую спину. Зверь, а не человек. Хищный зверь, но такой мягкий на вид. Впрочем, лев ведь тоже сродни кошкам, а милее кошек никого на свете нет… Пока они не покажут когти и зубы…

— Простите, я не знала, — сказала я, немного приходя в себя, и спрятала руки за спину.

Боже, как глупо вот так стоять и таращиться на мужчину. Хорошо, что он не замечает моего интереса. А ведь меня должно волновать совсем другое… Логан — этот ребенок, при взгляде на которого слезы сами наворачивались на глаза… Вот какая его тайна — грех матери. А может, никакого греха не было? Всего лишь сплетни? Да, малыш не слишком похож на крупного и светловолосого отца. Но мало ли детей, которые не похожи ни на мать, ни на отца? Может, Логан пошел в дедушку, бабушку, да в троюродную тётю, к примеру…

— Вы думали, ребенка не выпускают, потому что мы тут такие чудовища, — де Синд с преувеличенной аккуратностью закрыл ящик стола и теперь крутил кольцо-печатку на пальце. — Вы ведь даже подумать не могли, что это сделано ради его блага. Я ценю, что вы пытались расшевелить Логана, но не надо, Элизабет. Оставьте порядки этого дома такими, как есть. Не пытайтесь слишком сильно изменить здесь жизнь.

— Но ваша сестра… — начала я, опять краснея, но на этот раз не от смущения, а от возмущения.

Оставить как есть?! Да пусть Логан — хоть трижды дитя блуда, он не должен расплачиваться за грехи матери!

Но де Синд в очередной раз не дал мне договорить.

— Вам может не нравится Бонита, — произнес он, чуть повысив голос, — но последние семь лет именно она была с детьми. Пусть моя сестра — не идеал доброй нянюшки, но ближе её у детей никого нет. Вы пришли, вы уйдете, а она останется. Прошу, не нарушайте порядки этого дома слишком сильно. Потому что… — он помолчал и добавил, будто через силу: — потому что когда вы уйдете, нам снова придется жить без вас.

Я ждала гневной отповеди, упреков, обвинений, даже увольнения, наконец, но никак не ждала таких вот слов. Похожих на… признание. И в то же время ни на что не похожих.

— Всё, — человек-лев встряхнул гривой и кивнул в сторону двери. — Можете идти.

Повернувшись, я машинально пошла к выходу, но потом вернулась.

— В чем дело? — спросил де Синд и привычно потянулся к бумагам.

Как будто хотел за ними спрятаться.

Спрятаться? От меня?.. Миэль, ты точно сходишь с ума.

— Прошу прощения… — сказала я с такой же осторожностью, с какой он обрабатывал мазью мои ладони. — Вы сказали «некоторые считают». В числе этих некоторых… и некоторые ваши дети? Верно?

— Увы, не все мои дети обладают такими добродетелями, как терпение и прощение, — сказал он уже с некоторым раздражением. — Возможно, никто из моих детей ими не обладает.

— Почему вы не запретите им? — живо переспросила я. — Ведь Логан — их брат, в любом случае. Это несправедливо, что он — изгой в собственной семье.

— Вы приписываете мне слишком большое влияние на умы и сердца моих детей, — он вдруг усмехнулся и стал невероятно похож на огромного добродушного кота. — Разве можно запретить кому-то чувствовать? Или приказать полюбить кого-то против воли?

— Приказать? Нет! — воспротивилась горячо. — Но, возможно, если попросить?..

— Попросить? — он приподнял брови полунасмешливо, полугрустно. — Думаете, подействует?

— Уверена!

— Давайте, попробуем, — он пожал плечами, отчего ткань рубашки опасно натянулась под напором мускулов. — Если я попрошу вас, вы меня полюбите?

Наверное, если бы он откусил мне палец, я была бы поражена меньше.

— Что?.. — забормотала я, отступая к двери. — Я не… расслышала…

— Не расслышали? Тогда я повторю громче.

— Не надо! — воскликнула я и бросилась бежать, только глупо было пытаться убежать от человека-льва.

Он настиг меня у порога и сгреб в охапку точно так же, как Логана, и я поняла, что не вырвусь, даже если вооружусь двумя подсвечниками. Если сейчас меня попытаются поцеловать или… Я забилась в его руках, и страх захлестнул волной — страх, ужас, отчаяние… Совсем как в ту ночь…

— Вот видите, Элизабет, это не действует, — де Синд заговорил со мной тихо и сочувственно, как с больным ребенком. — Просьбы не действуют. Ни просьбы, ни приказы…

Я замерла в его объятиях, затаив дыхание. Когда горят от страсти, не говорят так спокойно… Как только я перестала вырываться, де Синд тут же отпустил меня, и отошел на несколько шагов, показывая, что не собирался ни к чему принуждать.

— Вот мы все и выяснили, — произнес он, стоя ко мне вполоборота. — Можете идти, Элизабет. Надеюсь, мы друг друга поняли.

Я рванула к выходу тут же, но на пороге опять остановилась. Никто меня не преследовал, не пытался удержать…

— Передумали? — насмешливо спросил хозяин дома, когда я вернулась.

— Да… нет… — неловко ответила я, но потом заговорила уже уверенней. — То есть — да, я поняла, что вы хотели мне сказать, господин де Синд. Невозможно заставить или уговорить ваших детей полюбить Логана. Но как бы там ни было, невозможно всё время держать его на чердаке. Разрешите ему выходить оттуда. Это очень неправильно и… жестоко — в семь лет делать из ребенка затворника.

Он посмотрел на меня внимательно и задумчиво и покачал головой:

— Боюсь, именно это будет неправильно. Я редко бываю дома, и не могу поддерживать здесь порядок постоянно. А Бонита вряд ли сможет всех успокоить, если начнется ссора. Мне бы хотелось сохранить мир в этом доме.

— Видимость мира! — выпалила я.

— Хотя бы видимость, — согласился он.

По моему мнению — очень легко согласился.

— Но даже видимость мира лучше ссоры, — закончил он фразу.

Непробиваемый. Вот точно — непробиваемый! Я была взволнована своим неудавшимся побегом из комнаты, ещё не схлынул страх, вызванный воспоминаниями, была растеряна от собственных непонятных чувств, а теперь ещё и рассердилась, потому что де Синд всё время говорил что-то не то. По крайней мере, мне казалось — что не то.

— Хорошо, я попрошу иначе, — сказала я, глубоко вздохнув, чтобы успокоиться. — Разрешите Логану спускаться с чердака и выходить на улицу вместе со мной. Обещаю, что я не дам его в обиду и никому не позволю насмешничать над ним. А если это будут… ваши дети, я просто уведу Логана, и никаких ссор не возникнет.

Он не ответил и молчал, молчал… Очень долго молчал. У меня озябли ноги, потому что я стояла на полу в чулках, а ковра в этой комнате не было.

— Вы разрешите? — повторила я, уже теряя терпение.

Да, терпение тоже не было моей добродетелью. В этом я была схожа с детьми семейства де Синдов. Только я решительно не понимала, почему обида на мать (или за неё) должна была обрушиваться на ни в чем не повинного ребенка. И сейчас я как никогда желала справедливости. Не можете защитить — это ваша вина. А запирать малыша даже ради его спасения — это не выход.

— Зачем вам это? — спросил хозяин дома.

Спросил как-то без интереса, даже равнодушно, и это равнодушие — к Логану? ко мне? — обидело меня.

— Вы так добры или хотите быть доброй? — продолжал де Синд. — Или вы совершили какой-то грех и теперь пытаетесь его замолить? Так для этого лучше вернуться в монастырь.

У меня запылали уши, потому что слушать подобное было почти оскорбительно. И ещё… он почти угадал. Но я не собиралась отступать и каяться пока тоже не собиралась.