Фея придёт под новый год (СИ) - Лакомка Ната. Страница 3

— Обойдусь, — отрезал мужчина.

Зазвенели монеты, потом раздалось бормотание — кто-то пересчитывал деньги, долго, сбиваясь и начиная снова.

Это тоже произвело впечатление — то, что покупатель не торговался, хотя сумма была очень немаленькая. Но, учитывая аристократическую приставку «де» к фамилии, мужчина, приобретавший перец, принадлежал к высшему сословию. Для таких триста солидов — сумма, которую проигрывают за вечер в карты. Только зачем бы ему тогда промышлять контрабандой, рискуя положением и состоянием?.. Впрочем, может, всё дело было в порочной натуре. Недаром ведь фамилия контрабандиста была Синд. Грех — вот что она означала. Вряд ли кого-то из его предков назвали так случайно.

Наконец, бормотанье закончилось, и лодочник удовлетворенно крякнул:

— Всё, до последнего солида, — важно сказал он. — Люблю иметь с вами дело, господин де Си… Хе-хе, простите. Но про племянницу всё-таки подумайте.

— Не нуждаюсь, — мужчина на пристани закинул мешки на спину — все шесть сразу. — Я написал в монастырь Святой Клятвы, они пришлют воспитанницу. По-настоящему работящую и послушную.

Последнее слово он выделил голосом особо. Как будто в послушании было что-то плохое.

— Так когда она ещё приедет, — не сдавался лодочник, — а помощница госпоже Боните нужна сейчас.

— К новому году точно доберётся, — мужчина говорил, как рубил. — Бонита справится.

— Как знаете, — сказал лодочник, а потом раздался плеск весла.

Мужчина с мешками пересек набережную, торопясь скрыться в переулке между домами, но в последний момент замедлил шаг, чтобы поднять упавшую шапку и поправить мешки. Небо было черным, но от снега исходило мягкое свечение, и я разглядела лицо контрабандиста. Я не ошиблась, сравнив его голос со львиным рыком — мужчина и внешне походил на льва. От него исходило ощущение силы, спокойной уверенности, без капли хитрой изворотливости. Высокий, широкоплечий, крепкого сложения, он шел очень легко, с настоящей кошачьей гибкостью, хотя и нёс тяжелые мешки. Волосы у него были светлыми, почти белыми, и сбегали на плечи непокорными прядями — пышные, как львиная грива. А выражение лица, как и положено царю зверей — отстраненное, мрачно-равнодушное. У мужчины были высокий лоб, немного тяжеловатый подбородок, и прямой породистый нос, какой чеканят на монетах, чтобы придать действующему правителю по-настоящему величественный вид.

Я закрыла глаза, потому что не следует оценивать породистость профиля, встретившись с преступником ночью, нос к носу.

«Он — мелкий воришка, крадущий у государства, — мелькнуло у меня в голове, — а ты — убийца. Так что встретились два преступника, и неизвестно — какой из них страшнее».

Кошка ни с того ни с сего рванулась из моих рук. Несмело приоткрыв глаза, я обнаружила, что нахожусь на набережной совсем одна, и только тогда перевела дыхание. На улице не было ни людей, ни зверей. А снегопад всё усиливался. Я вскочила, стряхивая снег с воротника пальто.

Правильно сказал капитан — девушке не место на пристани ночью. Быстрее, быстрее в гостиницу!..

И я прибавила ходу, отыскивая нужный трактир.

Заведение мамаши Пуляр оказалось вполне уютным местечком. Внутри было чисто и тихо, хотя за столиками и у стойки толпились мужчины — матросы и простые горожане, судя по виду. Находились здесь и несколько женщин, но не из числа тех, кто охотится за кавалерами на одну ночь. Две чопорные пожилые дамы в сопровождении не менее чопорных господ, одна молоденькая девица в сопровождении строгой нянюшки, которая подозрительно и с осуждением смотрела на каждого мужчину, который проходил мимо их стола.

Пристроившись в уголочке, я заказала кружку горячего чая с пряностями и кусочек пудинга. Рождественский пост уже начался, поэтому пудинг подавался пропитанным сахарной водой, а не мясным жиром. Не слишком сытная еда для того, кто неделю болтался в море и питался квашеной капустой и перловой кашей, но я с аппетитом съела всё до последней крошки и попросила ещё чая.

Хозяйка заведения — дородная статная дама, сама принесла мне чай и получила плату.

— Можно ли спросить, — обратилась я к даме, — где найти дом господина де Синда?

— Зачем вам? — спросила мамаша Пуляр равнодушно, отсчитывая сдачу.

— Я из монастыря Святой Клятвы, сударыня, — объяснила я, глядя ей в глаза с максимальной честностью. — Матушка настоятельница получила письмо от господина де Синда, что в его дом требуется служанка, и отправила меня.

— Служанка? Вы? — хозяйка окинула меня быстрым и недоверчивым взглядом, но объяснила: — Его дом на берегу, напротив маяка. Как покушаете, ступайте налево, вдоль улицы, и как раз упретесь. Не ошибетесь, милочка. Таких домов в нашем городе нет. Такие дома строят за городом. Но готова поспорить, вы не протянете там и месяца.

— Почему? — тут же спросила я. — Господин де Синд — дурной человек?

— Дурной? — мамаша Пуляр была невозмутима, как стена. — Ну что вы. Господин Синд — один из самых уважаемых людей в городе. И точно — самый богатый.

— Тогда…

— Простите, барышня, я тут не сплетничаю, а работаю.

Хозяйка отошла к другому столу, а я двумя руками схватилась за кружку с чаем. Что ж, узнала достаточно. Господин де Синд богат, знатен, у него шесть детей, и он — контрабандист. И последний факт он усиленно скрывает. Но почему — не протянете дольше месяца?

Я пила чай медленно, раздумывая, что делать дальше. Можно на последние монетки снять на ночь комнату, выспаться и завтра идти к господину Синду, наниматься в служанки. Но лучше бы не тянуть с этим делом. Вдруг приедет настоящая воспитанница монастыря? Хотя, господин де Синд обмолвился, что служанку ждут к новому году… Но вдруг пока я буду спать в гостиничной постельке, место будет занято? Не воспитанницей монастыря, так родственницей ехидного лодочника… А в доме у господина Контрабандиста мне будет тепло, не голодно, да и жалование на службе у богатого господина, наверняка, хорошее.

Только почему — не продержусь дольше месяца?..

Наверное, характер у хозяина — не мёд. Я сама видела, как он чуть не придушил лодочника. Но крутой нрав — не самое страшное, как я успела убедиться. Куда страшнее — подлость, хитрость, изворотливость. А господин де Синд не производил впечатление изворотливого подлеца. И, в конце концов, мне ведь надо быть служанкой. Скорее всего, он и знать про меня не узнает, я буду общаться только с хозяйкой дома — с госпожой де Синд. Наверное, ей непросто с шестью детьми. Решено. Отправляюсь сейчас. Только прежде надо кое-что сделать…

— Будьте добры, — снова позвала я хозяйку, и мамаша Пуляр подошла ко мне, попутно собирая со столов пустые кружки из-под чая, грога и пива.

— Что угодно, барышня? — спросила она.

— Скоро должны привезти мой багаж, позвольте оставить записку, — попросила я, — куда доставить вещи. Я указала кучеру ваш адрес, не думала, что найду дом господина де Синда так быстро…

Взгляд мамаши Пуляр ясно выразил, какого она мнения о моих умственных способностях, но тем не менее она любезно согласилась:

— Оставляйте, барышня. Я передам. За отдельную плату, разумеется.

— Разумеется, — подхватила я. — Не подскажете, где у вас чернила и перья? И лист бумаги, пожалуйста.

Конечно же, всё мне было предоставлено за «отдельную плату».

На меня посматривали с любопытством, но я устроилась в уголочке, заточила перо и принялась старательно и печатными буквами выводить на клочке бумаги: дом господина де Синда, возле маяка, доставить для…

Когда на меня перестали глазеть, я быстренько и совсем другим почерком — ровным, с красивыми завитушками на заглавных буквах, написала совсем другое письмо, подобрав для него лист бумаги почище.

«Храни вас Бог, господин де Синд! В ответ на вашу просьбу направляю к вам под опеку и охрану овечку Господню, нашу воспитанницу Элизабетт Белл. Она добрая, честная, прилежная и скромная девушка. Её документы пока останутся у меня, так как девушка намерена стать монахиней, и весной я бы хотела забрать её обратно. Зиму же, для проверки её душевной стойкости, барышня Белл с моего благословения проведет в городе. С молитвами и добрыми пожеланиями — настоятельница монастыря Святой Клятвы мать Бернадетт».