Изгнанник - Хоук Саймон. Страница 14

Тигра почувствовал разницу, но зверь этому не удивился. Он знал, что Сорак может быть другим, и ему этого хватало. Путешественник по-прежнему шел вперед длинными, легкими шагами, легкий кожаный мешок Сорака и мех с водой свисали с его плеч, меч висел на поясе. У него была только та одежда, которая была на нем надета: пара вышитых, коричневых, матерчатых бриджей, заткнутая в его высокие, кожаных мокасины, которые надо было время от времени зашнуровывать, свободная коричневая туника с кожаным поясом вокруг талии, и длинный, тоже коричневый плащ, свисавший почти до щиколоток, который должен был его согреть в холодном воздухе гор. Еще он нес деревянный посох, костяной нож, заткнутый в одну из мокасин, свой стальной меч и охотничий кинжал в кожаных ножнах на поясе.

В монастыре ели только растительную пищу. Однако время от времени требовалась кожа и мех животных, и тогда убивалось животное, обычно небольшое, с большими церемониями и формальностями. Его кожа снималась, а мясо солили впрок, чтобы потом дать монахине, уходящей в паломничество, для раздачи милостыни. Сорака учили уважать жизнь, и он уважал обычаи виличчи и следовал им, но эльфы были охотники, которые ели мясо, а халфлинги были настолько кровожадны, что поедали своих врагов, так что племя в одном нашло свой вариант, устраивавший всех. В тех случаях, когда Сорак шел гулять в лес, Страж усыпляла его, а Путешественник охотился. Потом племя ело сырую, еще теплую добычу. Так оно поступило и сейчас.

Когда Сорак пришел в себя, день уже прошел и настала ночь. Он сидел у костра в лагере, который он не помнил, как разбивал, а его живот был полон. Он знал, что он убил и поел, вернее Путешественник так сделал, но не чувствовал себя неловко из-за этого. Мысль о том, что он ел сырое, только что убитое мясо не очень его радовала, но он хорошо понимал, что это у него в крови, а от собственной природы никуда не денешься. Он мог оставаться вегетарианцем, но, если его другие личности были плотоядными, это был их выбор. Неважно как, но нужды тела, которое они разделяли, надо уважать, тем способом или другим.

Он взглянул на звезды и силуэты гор, пытаясь понять, как далеко Путешественник ушел, пока он спал. Затем он встал и отошел от костра, внимательно вглядываясь в темноту. Эльфийское ночное зрение намного лучше человеческого, и, в результате, ночное зрение Сорака было не хуже, чем у дварфов. В темноте его глаза сияли, как у котов, и он видел все вокруг без малейших проблем.

Склон плавно понижался вниз, к далекой долине внизу, из которой он пришел. Он взобрался почти на верхушку гребня, и, далеко от себя, увидел башню храма, торчавшую из окружавшего его кустарника. Он спросил себя, там ли Риана, и быстро выбросил эту мысль из головы. Эйрон был прав, подумал он. Нет никакого смысла думать об этом опять и опять. Он ушел из монастыря, куда он скорее всего никогда не вернется, и все, что случилось там, вся его предыдущая жизнь, это прошлое. Он должен глядеть в будущее.

Довольно далеко от него, за гребнем, окружавшим эту изолированную долину, он мог видеть более высокие пики Поющих Гор, которые темными тенями поднимались в небо. Зуб Дракона нависал над всеми ними, зловещий и угрожающий.

Имя происходило от его внешнего вида. Поднимаясь из высокого горного плато, он был широк вначале, затем резко сужался, и с этого момента его склоны становились практически вертикальны. Недалеко до вершины он опять расширялся, так что его грани были уже не вертикальны, а выгнуты наружу, и все вместе это напоминало гигантский зуб или клык, царапающий небо. Он находился далеко от цивилизованных городов равнин, и путешествие через пустыню к горам и подъем даже на нижние склоны запрещенной горы было очень трудно само по себе. Тех же, кто захотел бы взобраться на вершину, ждали смертельные опасности, и почти верная смерть. Из тех немногих, кто пытался сделать это, не вернулся почти никто, а вершина по-прежнему была недосягаема.

Сорак не знал, должен ли он подниматься на вершину. По меньшей мере, однажды пирена услышала его призыв, стоя на самой вершине, а он был где-то в пустыне, за много миль от подножья Поющих Гор. Конечно, с тех пор ему никогда не удавалась издать псионический крик такой силы. Он не имел ни малейшего понятия, как он сделал это. Страж, единственный телепат среди них, не могла позвать с такой силой. И тем более никто из остальных. Или, по меньшей мере, они не помнили. Так как тело, которое они разделяли, дошло до последнего предела, все они были или без сознания, или в бреду в этот момент. Возможно, в момент отчаяния и безнадежности они как-то объединили усилия, или один из них нашел скрытые ресурсы. Или, возможно, еще кто-то сотворил этот зов, еще одна личность, настолько глубоко закопавшаяся внутрь его сознания, что никто о ней не знает.

Сорак знал, что там, в глубине, было «изначальное ядро», до которого он не мог добраться ни с одного уровня своего сознания. Сжатое и запеленутое где-то в глубине его психики, это начальное ядро когда-то было им самим, ребенком, но когда боль и травма вызвали расщепление его психики, это ядро отступило в глубины его подсознания, где и остается сейчас в замороженном состоянии, оно не развивается и все его чувства заторможенны. Даже Страж не могла добраться до него, хотя и знала о нем. Было что-то — а может быть кто-то — что защищало его от проникновения в него. И эта защита, чем бы она не была, давала основания предположить, что там могут быть еще другие начальные личности, кроме тех, которые не так глубоко похорены и которых он более-менее знал, и само ядро является каким-то уровнем, отделяющим его детские личности от более развитых сущностей.

Да, есть много такого во мне, чего я не знаю, подумал Сорак. И как я мог надеяться, что… С усилем он оборвал свои мысли и откинул их прочь, пока его сознание опять не стало пережевывать Риану и все с ней связанное. Он нарочно повернулся так, чтобы не видеть монастырь. Время глядеть вперед. Но куда?

За исключение поисков пирены, он совершенно не знал, куда идти. Способен ли он вспомнить место, где пирена нашла его? И даже если вспомнит, что потом? Он мог попытаться пройти по следам назад, но докуда? Эльфы, по меньшей мере те, что не жили в городах, были кочевниками. Халфлинги тоже не любили сидеть на одном месте и вели полу-кочевой образ жизни, перемещаясь по землям племени, и конечно не жили на равнинах. Неважно, эльфы или халфлинги, племя, которое выкинуло Сорака, могло быть очень далеко отсюда. Мог ли он надеяться, что десятилетней давности след приведет к нему?

Естественно, ответ был — нет. По меньшей мере не обычным путем. Но с его псионическими способностями у него был шанс, он мог попытаться найти сорт психического впечатления, которое он оставлял за собой, намертво впечатанное в ландшафт, какой-то говорящий только ему психический отпечаток, который мог дать ему ключ. Но не исключено, что и это не пройдет. Неважно, тогда он выберет свой путь наугад, и пусть судьба ведет его.

Госпожа Варанна предупредила его, что ответы, которые он ищет, трудно, быть может даже невозможно, найти. Вероятно, что он проведет остаток жизни в поисках их. Но, по меньшей мере, он будет их активно искать, а не сидеть сиднем на месте и в очередной раз думать о них. А по дороге, быть может, ему удасться найти смысл и цель его жизни. В монастыре он вел спокойную жизнь, без проблем, тренировался, учился и размышлял, но ведь ему надо научиться жить так, как требует его уникальная натура. Он должен поблагодарить Старейшину Ал'Кали и за спасение жизни и за ее мудрость, с какой она выбрала место для его воспитания. Будет надеяться, что он найдет ее и сможет высказать свою благодарность. Очень скоро на Атхасе будет полнолуние обеих лун, и он, возможно, начнет узнавать свою судьбу.

Четвертая Глава

Прошли дни, Сорак путешествовал, по очереди со Путешественником контролируя свое тело, постоянно приближаясь к Зубу Дракона. Сейчас он находился не больше, чем в дневном переходе от него. По пути абсолютно ничего не проиходило. На этой, достаточно большой высоте, он не встретил ни одного путника, и очень немногие дикие животные жили в зарослях, окаймлявших горные кряжи. Когда же он начал подниматься к подножию, местность вообще стала камениста и пустынна.