Плач - Фицджеральд Хелен. Страница 21

— Что я тебе вчера сказала?

Она оборачивается и смотрит на меня.

— Ничего осмысленного. Никто не говорит и не делает ничего осмысленного. Завтра будет слишком поздно. Слишком поздно, блин, понимаешь?!

Сейчас не время одергивать ее за сквернословие.

— Что ты делала в интернет-кафе?

— Завела аккаунт в «Твиттере» и страницу в «Фейсбуке» — разместила там его фотографию, изложила все факты, которые мне известны. Несколько человек уже создали блоги, и страницы, и хэштеги в «Твиттере», но они все идиоты, у них неверные сведения, полная фигня. Этим должен заниматься кто-то, кому известны факты, кто-то, кому есть до этого дело. Поэтому вот чем я занималась сегодня в кафе, и ты даже не представляешь, как много людей мне уже ответили. Жители Пойнт-Лонсдейла, тот парень из мини-маркета и еще, по-моему, один полицейский, хотя он или она это скрывает. Потом я звонила в полицию Гилонга, и разговаривала со следователем Фаном, которому поручено это дело, и спросила его, чем конкретно он сейчас занимается.

— И что он тебе ответил?

— Он вообще не захотел мне ничего говорить, и тогда я потребовала, чтобы меня соединили с его начальником, им оказалась Элейн Ларсон, она разговаривала со мной так ласково-ласково, как будто мне пять лет и у меня серьезные проблемы с восприятием информации. Она сказала, что они делают все, что в их силах, но не станут сообщать мне, что именно, а еще я ей, мол, грублю. Я спросила, могу я выступить с телеобращением, и она сказала, что должна спросить об этом у тебя и у папы, и тогда я позвонила на 10-й канал, и здесь вот-вот будут Дэвид Пападопулос и его оператор.

Трудно сердиться, когда тебя вот так огорошили. Мне нужно время, чтобы все это обдумать, но перед домом уже паркуется фургон.

— Что ты будешь говорить? — спрашиваю я, пока Хлоя переодевается в футболку, которой она каким-то образом успела обзавестись по дороге домой. На футболке жирными черными буквами написано: «Найдите Ноя», а под надписью — фотография младенца «без особых примет», ее младшего брата.

— Просто попрошу о помощи, — говорит Хлоя и возвращается в гостиную, где уже стоят наготове Дэвид Пападопулос и его оператор.

— Меня зовут Хлоя Робертсон, — спокойно произносит моя девочка, глядя прямо в камеру. — Мой младший брат Ной Робертсон пропал два дня назад — в последний раз его видели пятнадцатого февраля в восемнадцать пятьдесят. Он лежал в детском автомобильном кресле с правой стороны на заднем сиденье автомобиля «Рэнджровер», модель «Вог» 2010 года, черного цвета. Номер автомобиля — VHA 538, синие символы на белом фоне. Машина была припаркована рядом с мини-маркетом на улице Пойнт-Лонсдейл-роуд, это на окраине Пойнт-Лонсдейла, в двадцати метрах от выезда на шоссе Белларайн. Мой отец Алистер Робертсон и мать Ноя Джоанна Линдси в восемнадцать пятьдесят зашли в мини-маркет, и в это время, согласно их показаниям, ребенка похитили из машины, которая была оставлена без присмотра. Пожалуйста, если мой брат у вас, верните его родителям. Ему всего два месяца. Он выглядит вот так. — Она показала на футболке. — Возможно, вам кажется, что он ничем не отличается от других двухмесячных детей, но вы только посмотрите, какие густые и темные у него волосы. И какие прекрасные длинные темные ресницы. И большие карие глаза. Он был одет в белое боди фирмы «Маркс энд Спенсер» и завернут в квадратное хлопковое одеяло голубого цвета, размер — метр на метр, в середине вышит бежевый кролик длиной четыре дюйма и шириной — два. Еще на Ное был одноразовый подгузник «Хаггис» для новорожденных, на котором спереди нарисован медвежонок и по краю проходит полоска светло-оливкового цвета. Я умоляю вас, — произносит она спокойно, голос не дрожит, и слез на глазах тоже нет. — Если кто-нибудь видел что-нибудь в тот вечер или что-то знает, сделайте доброе дело — позвоните в полицию, или расскажите кому-то из знакомых, или напишите мне на страницу «Найдите Ноя» в «Фейсбуке» либо в «Твиттере» по адресу @findnoah.

По окончании съемки я увела Хлою из гостиной в комнату и теперь, привалившись к двери, жду, пока съемочная группа уедет. Мужчины собираются и тихо уходят, вежливо поблагодарив.

— Ты очень волнуешься за Ноя, — осмеливаюсь я произнести, потрясенная ее решимостью.

— Конечно.

— Может, поговорим об этом?

— У нас одна кровь, — говорит она. — Возможно, когда-нибудь мы стали бы близкими друзьями. Может, у нас тоже было бы что-то такое, что бывает у братьев и сестер, — каникулы вместе или что-то вроде. А кто-то взял и украл его у меня.

«Совсем как я украла тебя», — думаю я.

— Что если прямо сейчас кто-нибудь его мучает или убивает? Может, его уже убили. Конечно, я за него волнуюсь! Это естественно, и к тому же это — мой долг.

— Ты, наверное, хотела бы побыть с папой?

Хлоя пожала плечами.

— Что он в ней нашел? — вдруг спрашивает она.

— Я не знаю, Хло. Я не знаю ее.

Мне не хочется говорить о Джоанне, и я меняю тему.

— Я горжусь тобой. Но с этой минуты у нас действуют правила. Что бы ты ни делала, ты должна делать это вместе со мной.

— Хорошо, — соглашается она.

Посмотрев ее обращение в двухчасовых новостях, мы садимся за компьютер, чтобы пройтись по всем аккаунтам, которые она завела утром. На аккаунт в «Твиттере» — @findnoah — уже подписано семьсот восемь человек, и все твиты Хлои составлены профессионально и четко. Страница в «Фейсбуке» — «Найдите Ноя» — тоже выглядит внушительно: тысяча двести семьдесят восемь лайков и семьдесят шесть перепостов. Обновления сыплются одно за другим — кто-то сообщает подробности, которые не были упомянуты в новостях: от знакомого одного из полицейских, от подружки продавца, от владельца кафе «Паскуини».

Я чувствую, как меня переполняет гордость, и тут звонит Алистер.

Он орет на меня. Что я за мать, если позволила четырнадцатилетней дочери выступать с обращением по телевидению? Почему я не посоветовалась с ним? Как я могла допустить это ее: «согласно их показаниям, ребенка похитили из машины, которая была оставлена без присмотра», как будто бы… Я что, не понимаю, что подвергаю ее опасности? Ставлю под угрозу организованную, тщательно спланированную и безупречную работу полиции? Как я могла разрешить ей завести аккаунты в «Фейсбуке» и «Твиттере»? Да еще позвонить в полицию! Как…

Я повесила трубку.

Скотина.

Скотина, но опять прав, черт бы его побрал. Я в очередной раз продемонстрировала миру, что я дерьмо-дерьмо-дерьмо, а не мать. Еще одно очко не в мою пользу.

— Чего он там орал? — спрашивает Хлоя, усаживаясь на кухонный диванчик. Я чувствую, что она нервничает и надеется, что отец ею гордится — так же, как гордилась ею я, пока он не позвонил.

— Тебе придется предоставить это дело полиции, — говорю я. — Не надо было мне позволять тебе выступать с этим обращением, извини. Если у тебя будут еще какие-то идеи, делись со мной, но следствием пускай отныне занимаются взрослые.

— Так вот что он сказал?

— И он прав.

Когда она поднимается с дивана, я вижу, что она выше меня. Она что, выросла на два дюйма за эти два дня?

— Пошел он в жопу. И полиция пусть катится туда же. И ты — тоже катись.

Когда захлопывается входная дверь, я даже не трачу время на то, чтобы налить вино в бокал, — пью прямо из бутылки.

Нужно найти золотую середину: быть достаточно твердой, чтобы обеспечить Хлое безопасность и производить впечатление такой матери, которой можно доверить опеку, — но в то же время твердой не настолько, чтобы ей захотелось жить с кем угодно, лишь бы не со мной. Я разработала план действий и выложила его Хлое, когда она вернулась — в десять вечера, возможно, слегка выпивши, точно не скажу. С этим я буду разбираться позже. Я говорю ей, что мы вместе закроем ее аккаунты. Обещала через день звонить в полицию и узнавать для нее все последние новости. Она может беспрепятственно звонить отцу и ездить к нему. А по вечерам — после школы — мы будем вместе развешивать плакаты. Я распечатываю «План поисков Ноя», который набрала на компьютере к ее приходу, и мы обе его подписываем. Один экземпляр я вклеиваю в наш альбом.