Плач - Фицджеральд Хелен. Страница 26

Можно понять, что они заскочили на минутку в магазин, но почему не запереть машину? Она осталась незаперта. Следов вскрытия не обнаружено.

Почему на задней двери машины нет других отпечатков пальцев — только Джоанны Линдси и Алистера Робертсона?

Если принять объяснение Алистера Робертсона, почему у него грязь под ногтями — что он будто бы упал, когда бегал в поисках Ноя, — то по идее Алистер должен был весь вымазаться? Но источник сообщает, что грязь была только под ногтями и немного — на коленках. Почему? Неужели когда люди поскальзываются, они падают так аккуратно? Не выглядит ли более правдоподобным, что он стоял на коленях, роясь в земле?

Если Джоанна способна лгать и разрушать семьи, то на что еще она может быть способна?

Почему она ни разу не плакала?

Один из моих анонимных источников сообщил некоторые подробности первого допроса Джоанны полицией. На вопрос, спал ли ребенок, когда она зашла в магазин, Джоанна ответила, что он «молчал». Молчал, представляете? Не знаю, как вам, а мне такой ответ кажется странным.

Может, она психически больна? Спустя неделю после исчезновения Ноя кто-то видел, как соседи несли ее в дом свекрови. Аноним сообщает, будто бы у Джоанны были галлюцинации — она разговаривала с деревом. А вскоре после этого из дома свекрови вышел врач.

Отец оставил Джоанну Линдси, когда ей было тринадцать лет. Это, наверное, не прошло для нее бесследно?

Что она за учитель? Даже ее ученики настроены к ней критически. Один сказал мне, что она «с приветом», другой — что «неуравновешенная», а еще один — что она «увлекалась книжками про самоубийства».

Почему никто из родных и друзей Джоанны Линдси не приехал в Австралию помочь с поисками и просто поддержать ее?

Не сидит ли она на наркотиках? Полиция ее вообще проверяла?

Если Джоанна Линдси кормила грудью, зачем ей понадобились тампоны? У кормящих матерей месячных не бывает.

Вопросы, опубликованные сегодня, полны отчаяния и злости:

Почему полиция не обыскала дом свекрови?

Не находится ли там ключевая улика? Аноним в этом уверен.

Почему поисковых собак пустили только в прокатную машину?

Тщательно ли работали собаки? Нередко они бывают невнимательны.

Чем больше я вчитываюсь, тем отчетливее понимаю: авторы обвиняют не его, а ее. К своему удивлению, я обнаруживаю, что мне неприятен этот шквал ненависти к Джоанне, и выхожу из интернета.

Звонила моя адвокат — сказала, что слушание по делу об опеке все же состоится и она хочет встретиться со мной сегодня, чтобы убедиться, что мы хорошо подготовлены. Неужели они и в самом деле считают, что сейчас подходящий момент для оспаривания права опеки — учитывая обстоятельства? Полное безумие, но это вполне в духе Алистера — отказаться от отсрочки. Он не желает проигрывать, даже когда шансов у противника намного больше.

Адвокатская контора находится на двадцать третьем этаже одной из башен Риалто-Тауэрс. Лифт скользит быстро и мягко, точно в сказке. Выйдя из него, я останавливаюсь на несколько секунд, чтобы убедиться, что под ногами есть пол. Я не люблю высоту, поэтому до стойки регистрации иду по середине коридора и смотрю себе под ноги, чтобы в поле зрения не попало ничего слишком роскошного. Ковер — мягкий и без рисунка. Тихая музыка — назойливо умиротворяющая. Я опаздываю на две минуты, папе придется их оплатить, и общая сумма гонорара адвоката на сегодняшний день составит две тысячи двести семьдесят долларов. Девушка за стойкой регистрации — молодая и ослепительно-прекрасная. Так и слышишь, как проходило собрание, где обсуждался персонал: Побольше классных девчонок с сиськами — это привлечет клиентов-мужчин. Если бы столько денег было у женщин, у них на ресепшн стоял бы Брэд Питт.

— Латте, мисс Донохью?

Вероятно, у нее отмечено в компьютере, что мой любимый горячий напиток — латте. Я отказываюсь, потому что во время первого визита с меня содрали за кофе девять баксов. И еще три взяли за бискотти, которых я не просила.

Через минуту адвокатша уже усаживает меня в кресло и спрашивает, как у меня дела, но я научилась избегать дорогостоящих светских бесед.

— Прекрасно. Неужели слушание и вправду состоится?

У меня в блокноте — список вопросов, и я намерена потребовать прямых ответов на каждый из них.

— Во всяком случае, я ничего не слышала о его отмене или переносе, поэтому нужно подготовиться так, как если бы все шло по плану. Правда, дата пока не назначена.

Я перехожу к вопросу номер два.

— Как то, что с ними произошло, повлияет на мои шансы?

— Хороший вопрос, — говорит она, раскачиваясь в своем шикарном кожаном кресле.

— Я знаю. Вы могли бы на него ответить?

Моя прямота ее не шокирует. Я была адвокатом по правам человека, пока Алистер не обрек меня на материнство. Я была и адвокатом, и подругой, и счастливым человеком. В Шотландии я не имела права работать, а здесь у меня пока не получилось вернуться в профессию. И работа не самая подходящая для матери-одиночки, и мозги у меня никак не встанут на место.

— Трудно представить себе, чтобы кому-нибудь сейчас пришло в голову доверить им заботу о Хлое. О них чего только не говорят. У нее образ складывается совсем неважный: сначала роман с женатым мужчиной, потом ребенок, оставленный без присмотра в машине. В Интернете появился сайт, на котором собраны все сведения, косвенно доказывающие их возможную вину в случившемся. Называется «Ребенок из Лонсдейла: Доказательства». По десять тысяч посещений в день. Но, с другой стороны, есть вероятность, что у кого-то из посетителей сайта они вызовут сочувствие. И конечно же во многом все по-прежнему зависит от того, все ли хорошо у вас дома. С Хлоей все в порядке?

— Да, все прекрасно, — отвечаю я, решив, что два дня прогулов после трагического события можно не брать во внимание. — Вот — рекомендация от моего начальника.

Я протягиваю ей письмо — третий пункт информации, которую мне необходимо сегодня до нее донести. Письмо написал Джузеппе из «Бург-кафе», там говорится, что я уже год работаю в кафе по пятнадцать часов в неделю и зарекомендовала себя как честный и ответственный сотрудник.

— Вам нравится там работать?

— Да, — отвечаю я и перехожу к следующему пункту в своем списке. — Я веду альбом.

Я кладу перед ней альбом.

— Там фотографии, на которых мы с Хлоей делаем что-нибудь вместе, билеты на представления, которые мы вместе смотрели, поздравительные открытки, картинки, которые она для меня рисовала, записки и все такое.

Адвокат берет альбом и принимается его листать. Это может тянуться до бесконечности. Я выхватываю альбом у нее из рук.

— Я подумала, что он мог бы пригодиться на суде.

— Хорошо, — говорит она. — Конечно. Когда закончите, передайте его мне, я взгляну.

По-моему, на нее мое творение произвело куда менее сильное впечатление, чем на меня саму. Я перехожу к следующему вопросу.

— Алистер позвонил Хлое шестнадцатого февраля и оставил сообщение, что позвонит снова, чтобы договориться встретиться и сходить куда-нибудь вместе. После этого в течение недели он оставил еще два сообщения, но больше с тех пор не пытался выйти на связь. Хлоя не хочет видеть его и говорить с ним. Думаю, вам может пригодиться эта информация. Мне нужно сделать что-нибудь еще?

Она говорит, что на днях к нам заглянет социальный работник, чтобы оценить обстановку. Назначать время визита они не будут: весь смысл проверки — в ее неожиданности. Адвокат протягивает мне письменное согласие, которое я должна подписать, — этот документ позволит социальному работнику связаться со школой Хлои и моим терапевтом. В другое время я бы расспросила ее об этой проверке подробнее, но моим родителям это влетит в копеечку, и к тому же скрывать мне нечего.